Закоулки памяти

               
   Я возвращался из магазина, когда увидел внука, играющего в футбол. Он был самым маленьким из ребят, но игроков не хватало, и пригласили его. Сашка старался оправдать доверие, колобком мотаясь за мячом.  Мой маленький американец мало помогал своим, но сильно мешал чужакам. Американцем называю его только я, потому что расшифровал после его рождения аббревиатуру США как Саша, Шура и Александр.
   Зрелище заворожило. Сумка с продуктами напомнила о себе тяжестью, и глаза нашли пристанище – трибуну из забытой строителями плиты. Сегодня она пустовала.
   Такое уже было когда-то давно в конце весны, но тогда играл мой брат. Я был старше его на пять лет и возвращался из школы. Осенью ему предстояло пойти в первый класс, и он словно прощался со свободой, пропадая всё время на улице.
   Это был другой двор и даже другой город, но и здесь вместо ворот лежали обломки кирпичей, утащенные с ближайшей стройки. Мяч подпрыгивал на кочках, летел не туда, куда его пинали, но иногда пролетал между силикатными кубиками, обманув вратаря. Столпотворение, визг и хорошая погода сделали своё дело: смотреть оказалось приятно.
   Когда-то давно брат увидел меня, приветливо помахал рукой и вдруг пошёл навстречу.  Не доходя до края поля прокричал: «Бабушка умерла». Прокричал и побежал назад. Он ещё не понимал, что значат эти слова, для него она как уехала ненадолго и скоро вернётся. Я же замер на месте и почувствовал на щеках тёплые слёзы. Скоро их набежало столько, что стало плохо видно. Я шёл домой, шмыгал носом и вытирал ладонью глаза.
   Дверь в квартиру оказалась приоткрытой: горе вошло внутрь и забыло закрыть за собой. Мать плакала на кухне. Отца не было, он любил тёщу, но был единственным мужчиной в семье и уже суетился где-то в городе, как мы называли центр.
   Память – интересная штука.  Что-то хочешь запомнить и никак, а что-то втемяшивается навсегда и всплывает в самый неожиданный момент. Бабушка любила нас с братом и иногда жаловалась, что умрёт, и мы забудем её. Она болела. Часто лежала в больнице, там и умерла. Позже выяснилось, что лечили её не от того, от чего страдала. Лекарства не вредили, но и не помогали. Боль врачи снимали и надеялись на выздоровление не меньше больной, но напрасно. Позже люди научились диагностировать и эту болезнь, и многие другие неизвестные, но лечить все по-прежнему не получается, так как жизнь исправно готовит сюрпризы, чтобы не казаться сахарной.
   Больная устала, защищалась как могла, даже веру обрела. Наверное, от бессилия: устала и просила помощи у всевышнего.
   Бабушка крестила нас – братьев, но не сумела привить веру, может, просто не успела. Её рассказы на эту тему мы позже вспоминали, разговаривая о ней. Один момент запомнился, когда я уже заканчивал школу. Тогда младший брат, вспоминая бабушку, вдруг поинтересовался: «А почему она всё время говорила про рай и ад для людей? У птиц и животных его нет, потому что глупее? Так и у нас дураков хватает!»
   Я не успел ответить, даже подумать над ответом, потому что сразу последовал другой вопрос: «Зачем создали Адама и Еву с половыми органами? Это же как сушить порох на солнышке!»
   «Как держать на стене заряженное ружьё», - ответил я понравившейся и поэтому запомнившейся фразой. – «А люди потом превращаются в лопухи, и животные, кстати, тоже», - вспомнилась почему-то тургеневско-базаровская трактовка.
   Нам в итоге оказалась по силам новая версия появления и развития жизни на земле. Все живые существа умирают и в следующей жизни появляются в другом, более развитом виде. Муравьи и прочие букашки в виде рыбы. Бывшие рыбы становятся птицами или собаками. А те в свою очередь рождаются уже людьми. Что происходит с человеком после смерти? Не вопрос! Становится другим существом, более развитым. Мы не видим его - такое оно большое, и планета Земля является частью его.
   Существуют атомы с протонами и электронами, собираются в молекулы. Белковые образуют человека. Солнце с планетами, чем не атом? Млечный путь, чем не молекула? А таких много во вселенной. Вот так вот появляется новое создание, не факт, что белковое. И даже время воспринимается им по-другому.

   Память окунула меня в прошлое и тотчас вернула в настоящее, откликнувшись на вопли футболистов в поле с отмеченными кирпичами воротами. Один маленький игрок заметил меня и пошёл похвастаться: как же, его взяли играть, и дед должен увидеть, порадоваться за родственника!
   Внук был похож на меня и брата в молодости. А как иначе, если мы родня? Колобок катился в мою сторону, а у меня вдруг перехватило дыхание, неведомая сила сжала всё внутри, отпустила и снова сжала. Не хватало воздуха, но это не помешало представить, как ребёнок подойдёт ближе и скажет, что бабушка умерла.
   Это его бабушка, да, но это ведь моя жена!
   Сердце отпустило, и я ушёл, не стал дожидаться слов. Боль ослабла, и ноги сами понесли тело домой. Я нёсся как можно быстрее и шмыгал носом.
   Дверь оказалась приоткрытой, и вновь прихватило сердце. С кухни послышался звук льющейся воды, но голос бабушки перекрыл его:
   - Видела тебя в окно, открыла. Как за смертью послала, и всё равно зря бежал. Всё принёс?
   - Почти.
   - Как понимать?
   - Что-то осталось, что нельзя купить. Это не объяснить.
   Рядом со мной стояла пожилая женщина. Я увидел морщинки у глаз. Глубокие. Глаза – грустные. Взгляд? Когда-то видел такой, когда он спрашивал, просил, даже умолял. Но я ничего в то время не мог поделать с собой. Даже собственные руки не подчинялись. Или подчинялись не мне? Ладони тогда соскользнули с плеч девушки, сползли к груди, и пальцы рванулись в поисках пуговиц – ненадёжных защитников. Она почти не сопротивлялась тогда, потому что не хотела. Я сразу понял это.
   - Ты любишь меня? – спросил я.
   - Та. Та. Та. Та… Всю жизнь спрашивала об этом тебя. Это вопрос или своеобразное признание? Дождалась в кои-то веки.
   - Ты не ответила.
   - Я бы давно-давно ушла, будь по-другому!
   В такое можно поверить. Я ведь тоже когда-то сбежал от другой девушки. Даже сам не понимаю, кто из нас виноват. Я больше уважал её, чем хотел. Такое, кажется, называют платонической любовью. Один раз руки мои искали её согласия и не сумели найти. Потянись она ко мне и, кто знает, жизнь сложилась бы по-другому. И не было бы тогда американца! Нет, это невозможно. Я – против!
   Жена почувствовала сомнения.
   - С чего на старости лет метнулся в прошлое?
   - Ленточку финишную увидел. Обгонять не хочу, чтобы больно тебе не сделать. И вперёд не пущу. К чему, если без тебя жить не смогу?
   - Умрём, выходит, как в сказке? В один день? Переодеться успею?
   - Предки наши не глупей были, уже тогда понимали. Позвони внуку, узнай с каким счётом сыграли…. А ты знаешь, что ты «сова», а я «жаворонок»? И всё равно время для свиданий находили.
   - Вечер – наше любимое время было. Не так?
   - И день! И молодость! А бальзаковская женщина – это та, что живёт уже не для детей, а для себя. Это наше время. Старость – это эпилог.
   Раздался грохот, и на кухню влетел внук.
   - Дед, чего сбежал? Мы выиграли: двадцать восемь - шестнадцать!  Я заслужил пирожок?
   На меня смотрело чумазое довольное лицо. Он замер, ожидая ответа.
   - Заслужил, - ответил я, - если играли не в баскетбол. Уж больно крупный счёт.
   - Шутишь? Ты же болел.
   - Вот именно. Память прихватила. Теперь выздоровел.
    
                *****