Все от огромной бородавки возле носа до голых ступней вожделело меня. Прикрывая руками соски, я билась сильной дрожью. Я не понимала, где нахожусь. Обычно было в порядке вещей объяснять, куда следует твоя душа и зачем, чтобы идти за ней, словно слепец за поводырём. По какой-то счастливой случайности моя душа задержалась в пути на целый год.
Громоподобный стук молотка вызвал сильнейший порыв ветра, а судья за высоченной кафедрой посмотрел на меня своим страшным и пронзительным взглядом, от которого стало еще холоднее. Если бы я помнила, каково это – дышать, то верно, задохнулась бы от страха.
Последнее воспоминание в нас – это последняя искорка жизни, за которую цепляется каждый мученик. Моим всполохом была белоснежная постель, вокруг которой, как привязанная, металась моя душа. Я пролежала в коме чуть меньше года, а родители решили снять меня с аппаратов. В последние дни с ними происходило действительно что-то странное. Приходили они редко, но больше не плакали. Кажется, теперь они все знают.
- Как тебя зовут, блудница?
- Бетани.
- Громче! – Гремел голос, а вместе с ним свистящий ветер срывал ушные раковины.
- Бетани Колдуэлл! – Уверенно воскликнула я, чтобы мужчина с париком на голове и в одной развеваемой всеми ветрами мантии с обнаженным заплывшим жиром торсом, услышал меня.
- Бетани Колдуэлл! – Снова прогремел голос. Неужели нельзя обойтись без всей это драматичности? - Признаешь ли ты, что совершила преступление? – Скамьи присяжных были пусты – еще одна издевка этого ужасного местечка. Везде была одна пустота. Мы оба стояли на обрыве, на многие мили вокруг нас небо было затянуто огненно-черными тучами, а внизу руками усопших ледяное море точило скалу.
- Эй! Вообще-то я здесь жертва! – Крикнула я ему, чтобы он знал. Никто и никогда не спрашивает у нас, виноваты ли мы. А еще никто не попадает в рай. Здесь это слово запрещено и наказание за него взымается несколькими сотнями лет мучений вдобавок к уже присужденным.
- Признаешься ли ты, Бетани Колдуэлл, что совершила преступление против своей души? Сколько мужчин у тебя было? Сколько любви? – Вспомнив строки многих песен, игравших в моменты нашего двойного оргазма из магнитолы машин клиентов, я усмехнулась. Я давно не улыбалась, но моя душа таки загибалась от зловещего смеха.
- Старый идиот. – Фыркнула я, ветер затих, пыль сожженных заживо осела мне на плечи и волосы, упала на нос. – Неужели ты ни разу не слышал Биттлз? Знаешь ли, это никуда не катит.
Его брови срослись на переносице, младенческие пухлые губы искривились, молоток снова и снова ударял несколько раз, ветер рвал мне волосы, иссекал мое тело сотней плетей.
- Ты осуждена на истязание бурей! – Прозвучал громогласно его голос, а мои тонкие и бескровные губы, наконец, выдавили улыбку. Мне больше нечего было терять. Здесь, в этом месте всем уже нечего было терять. Я смеялась как безумная, пока четыре ветра не стали кружить меня в танце, отделяя душу от тела. Довольно болезненная процедура, но если вы целый год пролежали с трубкой в пищеводе, то ничего уже не страшно. Поэтому вскоре белое мерцание покинуло меня, а ветра бросили мое тело в море к остальным осужденным. Я потеряла свою последнюю искру.