Грузные размышления в пристанище человеческой гениальности о глупости.
--Кризис феодализма и зарождение на юге Европы, в Италии, капиталистических отношений ознаменовали начало нового этапа в истории человечества, открыли новые пути для развития искусства. В борьбе с религиозным мировоззрением, господствовавшим в средние века, утверждалось передовое, светское, гуманистическое мировоззрение, новая культура.
Постепенно преодолевая нормы и каноны церковного искусства прошлого, передовые художники Италии обратились к изображению человека и окружающего его мира, - худощавый молодой человек с кучерявыми волосами уже, наверно, в тысячный раз поведывал окружающим всю прелесть искусства и просвещения. Впрочем, вся его публика состояла из трех полных дам, одного студента, который все время хмыкал носом и поправлял очки, и группы школьников, недовольных, ворчливых и толстых. Дети, измученные хождениями, разбрелись по всему залу и забавлялись тыканьем пальцем друг в друга. Интересно это получается. Полное невежество, казалось, должно быть где-где, да только не в детях, но , клянусь, это были варвары в обличии опрятных детских мордашек, которые в свою очередь находились в пристанище культуры и искусства. Они говорили в полный голос, откровенно говоря, ржали, бросались непристойными ругательствами. Вот уж велик человек, что в состоянии испортить самое чистое и неприступное существо как ребенок. Вот как прекрасен человек, что создает шедевры искусства, тянется к небу и чему-то неразгаданному, его гложут проблемы мира, его терзают мысли о справедливости! И вместе с тем он, настырный и беспардонный стоит, и откровенно плюет на все свои идеалы и примеры. Он ругается и смеется над настолько незначительными и глупыми вещами, что хочется закрыть лицо руками, хочется убежать, хочется взбунтоваться. Но против кого? Против человека? Против себя? И неловко приходит понимание, что ты в точности такой же. Ты гений, ты ценитель, ты нечто прекрасное, которое ищет ответы, который жаждет истины, и ты же варвар. Грязные и неотесанный, который в состоянии посмеяться над глупым сочетанием слов и звуков, но не в состоянии понять над чем ты, дурень, смеешься. Ты противен самому себе, но ты не понимаешь этого. Ты ни черта не понимаешь. Истинное твое желание это комфорт и наслаждение. Природные инстинкты. Больше ничего. И с этим приходит восторг! Как велик человек! Как велика его природа! Как громаден его разум и душевные переживания и вместе с тем как огромны его животные инстинкты и склонность к естественным желаниям.
Я передернулся. Экскурсовод без особого энтузиазма рассказывал про пейзажи Левитана. Абсолютно недвижим! Лишь слегка смыкаются и размыкаются губы, от которых тихими и безжизненными словами выходит монотонная речь. Чуть ли не каждые пять минут он с смотрел на свою аудиторию в надежде увидеть хоть какой-нибудь интерес. Ах, как бы он тогда расцвел! С какой увлеченностью и заботой рассказывал про искусство, ибо по-другому о нем рассказать невозможно! С какой искренней любовью, как маленький несмышленый, совсем чистый ребенок выкладывает всю свою любовь, так и он отдавался бы весь без остатка. Как бы пылали его глаза! И тело, слегка дергалось бы от восторга, когда с каждой новой фразой люди пучили свои глаза в удивлении. Лишь капля, немного наигранной заинтересованности, чуть-чуть сожаления к бедному человеку, который, откровенно говоря, умирает на глазах безжизненных и бесчувственных к искусству людей. Как он их проклинает, как проклинает себя и все человечество!
Позади меня стояла толстая женщина. Она очень бурно обсуждала с учителем о дороговизне билетов, о дороговизне автобусов, о дороговизне еды и о неподъемных суммах коммунальной платы. С одной стороны разговоры о прекрасном, об искусстве, а позади болтовня про деньги. Одна сторона и другая сторона. И чувство непонятное накрывает тебя с головой. Хочется смеяться, кричать, что-то предпринимать, а потом резко уже ничего не хочется. Нежная, монотонная и совсем неживая речь экскурсовода успокаивает, теперь ты слушаешь и проникаешься в каждое слово, становятся не слышны речи людей, с головой, как в море, ты ныряешь в ленивое существование без мыслей и суеты. Как во сне передвигаешься по музею в прекрасном забытье, прямо как самый безмозглый и нахальный варвар.
Экскурсия прошла. Вот еще один контраст. В глазах аудитории полная безразличность, скука и невежество, а в глаза экскурсовода океан тоски и жалости. Да и сам он жалкий, стоит, и в уже знакомом недоумении говорит:
-- Может вопросы есть какие-нибудь? Не стесняйтесь, отвечу! Ну чтобы диалог завязался, а то как в одиночестве.
Все молчат и расходятся. Эта экскурсия не дала им ровным счетом ничего, а экскурсоводу лишь прибавило тоски. Кому-то плевать, а кого-то боль разъедает, что как будто в одиночестве. Люди уже отошли, и лишь изредка слышны размышления куда бы пойти поесть усталым, изможденным, изнуренным адским трудом, просвещенным людям, несомненно культурным людям, прекрасным людям! А, чем черт не шутит, сверхлюдям! Ведь они побывали в музее! Экскурсовод увидел что я остался. Он бросил на меня яростный взгляд и сквозь зубы сказал:
-- Обязательно один человек остается. Любопытство, не так ли? Вечно я злюсь по таким вещам. Черт подери! Я мог бы каждый день гулять по новому городу, восхищаться каждой пылинкой и падать в восторг от каждого камушка! Вы, конечно, спросите почему же не так! Да! Вы думаете правильно, я все еще верю, что сумею заинтересовать людей в искусстве. Я тот наивный человечек, который пытается передать им нечто прекрасное и грандиозное, важное! Понимаете? Я злюсь. У меня ничего не получается. Я злюсь на себя, я не в силе привлечь их, окунуть в этот бездонный океан восторга! Но уйти тоже не могу, тогда станет только хуже. Какая жалость, но ничего не меняется! – он размахивал руками, и смотрел по сторонам. Взгляд его бегал и не фокусировался на определенной точке.
-- Неправда. Меня вы заинтересовали. Признаюсь, такие иногда мысли в голову прилетают, что становится воистину страшно.
Экскурсовод ничего не предпринимал. Я был не первым и не последним. Такой находился каждый раз, и поэтому с какой-то скукой он однообразно и подготовлено, будто это был заученный годами текст экскурсии, ответил:
-- Тягость какая-то у меня на душе, понимаете? Грусть. Стараешься, а сделать ничего не можешь. Все старания обрушиваются прахом, хотя ты упорно стараешься. Все труды впустую, - он не хотел со мной разговаривать. Осознание собственной никчемности и беспомощности действительно гнетет, чего говорить! И я не хотел ему докучать. Я не хотел его злить, надоедать ненужными вопросами. Вдобавок к нему пришла еще одна группа. Целый класс и преподаватель. Они шумели, а учитель всеми силами пыталась их организовать. Они смеялись и думали о своем, и ,казалось, забыли или даже не знали о существование такого гениально и возвышающегося. Это делалось невольно. Не по злобе, а по глупости. С каждой группой грусть усиливалась. А я стоял и тоже понимал свою беспомощность. Я тоже понимал свое глупое положение. Я все прекрасно видел и ничего не мог сделать.
Выйдя из музея, мне в лицо стало бить солнце. Яркое и не похожее ни на что. Тоже искусство, тоже жизнь. И вся горечь улетучилась. Я вдруг вспомнил как я молод и как я смешон. Я вдруг осознал как этот экскурсовод был молод и губителен для себя. Я вдруг понял, как незначительны были эти люди для меня, но мои мысли об этих людях важны. С каждым вздохом я понимал насколько счастлив. Я понимал насколько все это неважно. С каждым вдохом я пропускал через себя жизнь, людей, солнце и облака. Спертый музейный воздух нагонял скорбь и горечь. Мысли лезли в голову самые страшные. Но ничего в этом страшного нет. Все мои мысли в музее касались исключительно одного человека. А сейчас они касаются всего мира, а человек уходит на второй план. Легко и непринужденно, словно все поет внутри я пошел гулять и наслаждаться каждым шагом. Я восторженно улыбался, я не мог сдержать улыбки. Я радовался всему на свете! Прекрасное и легкое чувство. Множество чувств! Музей был все дальше, и все это медленно уходило, как сон. А потом и вовсе исчезло, и я все позабыл.