Народной целительнице
Пивоваровой Евдокии Карловне
посвящается
Дар целительницы Евдокия Карловна получила от матери , крымской гречанки. До войны семья её жила в Крыму в селе Ивановка, неподалеку от города Саки.
Мать лечила односельчан от различных болезней биополем и забытыми народными средствами. А еще она четверть века служила певчей в церкви. Её знали многие жители города и окрестных деревень и приходили к ней со своими недугами. Была она очень доброй. В 30-е годы вместе со своими шестью детьми она воспитывала еще шесть приемных, лишившихся родителей.
В страшный 1933-й год, когда многие тысячи людей умерли от голода, когда ели собак и кошек и были случаи людоедства, родилась Евдокия. Мать была в отчаянии: кормить детей было нечем. Она решилась на чудовищный поступок- лишить жизни ребенка. Накрыв младенца подушкой, она убежала из дома. К счастью, вернувшийся домой отец отбросил подушку - малютка сосала её, словно грудь матери. Господу было угодно сохранить жизнь Евдокии, чтобы в дальнейшем она сохранила жизнь тысячам других людей.
Отец Евдокии Карл служил офицером жандармерии Австро-Венгрии. В первую мировую попал в плен русским и оказался в Крыму. Впоследствии командовал отрядом милиции, сражавшимся с местными бандами. Банда Папая, так звали её главаря, славилась особой жестокостью. Бандиты рыскали по деревням, грабили, насиловали женщин, вырезали по ночам целые семьи, не щадя ни детей , ни стариков.
В конце - концов банду разгромили, а самого Папая схватили живым. Наверное, перед страшной смертью своей он пожалел, что не погиб в последнем бою. Сельчане устроили самосуд. Бандиту скрутили руки и ноги колючей проволокой и жители села, чьи родственники погибли от рук бандитов, жестоко отомстили Папаю. Его резали ножами, раны посыпали солью и несколько часов он мучился перед тем как испустить дух.
Уже в пять –шесть лет Дуня поражала всех своей необычностью. Мать была мягким, тактичным в отношениях с другими людьми человеком. Её дочь, унаследовавшая характер рано ушедшего из жизни отца – настоящий огонь, резкая, своевольная, острая на язык. Это был сгусток энергии и никто не знал, что можно от неё ожидать в следующую минуту.
С возрастом эта энергия, наверное, превратилась в энергию её биополя, передававшуюся через руки целительницы пациентам, излечивая их от болезней.
Уже в детстве каким-то образом она определяла болезни близких, еще не зная их названия. Медицинское образование она получила позже.
И еще она могла предсказать будущие события. В семь лет она заявила матери, что через два года начнется страшная война и что земля будет гореть и много людей умрет. Мать, сама ясновидящая, ей не верила.
Она побаивалась, по её словам «бешеную», как её отец, дочь. После очередной выходки она попыталась её наказать, но Дуня, сверкая глазами, заявила: «Только тронь, я тебя задушу!»
Однажды председатель колхоза пожаловался матери, что её дочь с подругой утащили из колхозного амбара бидон растительного масла (матери она говорила, что масло она заработала в свинарнике). Мать схватила топор и закричала:
- Я отрублю тебе руку!
- А чем я молиться буду? – спокойно спросила Дуня.
- Ты настоящий дьявол- тебя закопай в землю, выскочит черт, повесь – веревка оборвется!
В школе у неё были одни пятерки по всем предметам кроме поведения. В дневнике не хватало места для ежедневных обращений преподавателей к матери. Дуня колотила одноклассников, ругалась матом, директора школы во всеуслышание обзывала нехорошими словами. Из школы её не выгоняли лишь потому, что она была отличницей и еще - из жалости к многочисленной очень бедной семье.
Она была атаманом ватаги пацанов и девчонок. Однажды летом, собрав их, она объявила об операции «черешня».
Нужно было напасть на колхозный сад, где к этому времени поспела черешня. «Значит так, - инструктировала Дуня,- разбиваем сад на четыре квадрата, первый- с другой стороны сада справа. Пока дядя Вася на своей кобыле будет объезжать первый квадрат, мы нападаем на третий. Потом он поедет вдоль второго квадрата, а мы переходим на четвертый. Понятно?» И подобно стае воробьев или дроздов,, налетающей на тот же черешневый сад или на кусты с поспевшей смородиной на приусадебных участках селян, ватага вылетала из засады на определенный Дуней квадрат.
Подрабатывать в колхозе Дуня начала с семилетнего возраста. Пасла коров, после войны работала одновременно с учебой в школе в колхозном свинарнике, затем дояркой. Вместе с матерью была кормилицей семьи. Она, а не мать приходила к председателю колхоза и не просила, а требовала помочь их многодетной семье. Колхоз даже в трудные времена после войны им помогал. В работе Дуня была ударницей и фотография её всегда была на колхозной Доске почета.
Во время войны семья по-прежнему жила в Ивановке. Девятилетняя Дуняша приходила в расположение румынской воинской части поближе к полевой кухне и пела частушки своего сочинения. Солдаты её кормили, она умудрялась выпросить еды для матери.
Когда пришли наши, Дуня играла солдатам на балалайке, пела и читала стихи. Солдаты полюбили озорную девчушку, кормили её и давали еду с собой.
С детства любимой сестрой Дуни была Маша. Ей уготована была судьба мученицы. Немцы вывозили с оккупированных территорий в Германию тысячи девушек для работы на заводах и в селах. Марию отправили на крупную животноводческую ферму, где уже работали много девушек из разных стран, захваченных немцами.
Хозяин, грубый мужик, жестоко обращался с ними, бил за каждый проступок, а иногда и просто так, если был не в настроении. Весной при вывозе навоза в поле обнаружили закопанный в него труп девушки. Это была Олеся из Украины. Позже выяснилось, что хозяин изнасиловал её, затем убил и закопал труп в кучу навоза.
Однажды ночью в их краях был сбит наш самолет. Летчик спустился на парашюте невдалеке от села. Повсюду рыскали эсэсовцы и когда они явились на ферму, то обнаружили в огромной бочке для комбикорма планшет летчика. Очевидно, летчик прятался в этой бочке, прежде чем перебрался в лес. Хозяину устроили допрос и тот выдал Марию, ничего не ведавшую о летчике. Её арестовали и отвезли в гестапо. Там её стали допрашивать с пристрастием, но она ничего не могла сказать. Ей отрезали без анестезии грудь, затем вторую и, наконец, стерилизовали. Каким-то образом Мария выжила, но рассудок её не выдержал. Её отправили в концлагерь. Шел последний год войны. Освободили её наши танкисты, возвращавшиеся домой после Победы.
В семье о судьбе Марии ничего не знали. Однажды мать спросила Дуню, жива ли Маша, увидим ли мы её? И дочь ответила, что Маша скоро вернется, но дурная. Марию действительно привезли домой через несколько месяцев, родных она не узнавала. Три года лечилась безрезультатно в психбольнице Симферополя. Мать забрала дочь из больницы и стала лечить сама.
Постепенно Мария стала приходить в себя, но, если показывали по телевизору фильмы о войне, где слышалась немецкая речь, то с ней случались припадки. Жила она в той же деревне Ивановка, откуда Евдокия Карловна после смерти матери перебралась в большое село Михайловка неподалеку от города Саки. До самой смерти сестры, прожившей до 80 лет, Евдокия поддерживала её, обустроила её дом и двор, добилась проведения водопровода. Мария была добрым человеком и односельчане любили её. Провожали Марию в последний путь всем селом.
Евдокия почти не помнила своего отца, ушедшего из жизни, когда ей не было еще и пяти лет. В памяти её остался высокий стройный, очень красивый мужчина, со стремительной походкой, которого, как много лет спустя рассказывала дочери мать, очень любили женщины. Будучи уже в зрелом возрасте, мать к тому времени уже умерла, Евдокии захотелось узнать о родственниках отца. Она написала запрос в Москву и через несколько месяцев из Австрии пришло сообщение. В нем говорилось, что с удовольствием примут её в городе Грац, где к её услугам большой дом, принадлежавший ранее её отцу.
Конечно, Евдокия никуда не поехала, ей было более привычно жить и заниматься целительством в Крыму.
Неожиданно в Михайловку к ней явилась целая делегация из восьми человек. Евдокия в калошах, в одежде вовсе не для приема иностранных гостей подметала двор. Когда один из них, как она решила, немец, обратился к ней с вопросом на чистом русском, не проведет ли она их к Евдокии Карловне Пивоваровой, она ему ответила: « Ну, я Евдокия Карловна, а что вы, немчура недобитая, здесь делаете?»
Австриец, оказавшийся профессором, изучавшим в архиве материалы о её отце Карле Поликоне, к счастью, обладал чувством юмора и объяснил ей цель их приезда.
Несколько дней Евдокия возила австрийцев по Крыму и окрестностям своего села, показывала места, где немцы мучили пленных советских солдат, вешали партизан и расстреливали евреев. Привезла их в Ивановку к сестре и велела показать им страшные раны на месте грудей.
Она диагностировала гостей, рассказала о проблемах со здоровьем у некоторых из них и даже успела подлечить.
Они же рассказали об истории её отца до Первой мировой войны и его происхождении. Впоследствии два журналиста, приехавших с делегацией, опубликовали в австрийском журнале очерк о Евдокии Карловне ,ее отце и прислали ей журнал.
И так, она закрыла страницу своего детства, связанную со своим отцом Карлом. От него унаследовала она резкость общения с людьми, бескомпромиссность, честность и требовательность, от матери - способности целительства и ясновидения, дарованные Богом поколениям её предков, и еще – доброту и готовность помочь людям слабым и больным.
Май 2015г Село Михайловка, Крым