(Специально для моей музы и путеводной звезды.)
Я никогда не выхожу из дома без пистолета, хотя мой город в наши веселые времена, наверное, самый спокойный и безопасный в России.
(Являясь, по сути, самым бандитским. Если бы не являлся таковым - спокойно бы не было).
Веселье у меня, несмотря на нестарый возраст, уже позади. Спокойно открыл три года назад свой "свечной заводик" - не буду говорить, чем он занимается, не в этом дело, важно то, что люди у меня не сидят по полгода без зарплаты (а за такой бизнес у нас в городе и работу по повышению уважения к наемному труду могут провести) и в этом плане я пред законом абсолютно чист. Но осадок от бурного прошлого остался.
Осадок висит в шкафу: потертая фартовая кожанка. Осадок висит на ремне - кобура с соответствующим содержимым. Осадок стоит во дворе перед подъездом - черный Mercedec-Benz E-Klasse с еще четырехзначным номером: регистрировал на самом закате стандарта, в сентябре девяносто четвертого. "Понтовый" номер с двумя восьмерками: ц8856БК. Осадок - несколько иного плана - стоит на специальной подставке в углу комнаты. Подхожу, провожу концом среднего пальца по блестящему металлу.
Беру свой любимый саксофон.
Музицирующий упырь российских реалий конца девяностых.
Нет, я не поклонник джаза, хотя очень уважаю эту музыку и периодически слушаю. И не профессиональный музыкант. Я любитель. В девяносто втором среди нас затесался учитель музыки, а ныне ресторанный музыкант. Играет, как бог. У меня не слишком заточенный под то, чем тогда пришлось заниматься, характер, и мне срочно требовалась разрядка, коей и стала музыка. Саксофон нам приволокли уже не знаю откуда и не помню кто, но он поступил в наше распоряжение. Мне потребовалось два года, чтобы научиться извлечь из него похожие на музыку звуки. С тех пор я так и играю.
Как в анекдоте - "а почему у вас в магазине только два вида товаров: саксофоны и револьверы? - продавец отвечает: когда к нам приходит покупатель и покупает саксофон, через три дня приходит его сосед и покупает револьвер". Но дело в том, что я не мучаю своей посредственной (а что поделать?) игрой соседские уши. Я знаю место, где меня готовы слушать, где мне всегда рады. Где никто не будет с интересом смотреть на этикетку на бутылке вина, которую я возьму после игры. Где всем все равно, кто я - и важен я как данность. Как личность. Как индивид. Со своей ужасной, по сравнению с нормальными саксофонистами, игрой, со своими печальными монологами с философской подоплекой. Иногда ко мне после игры, когда я пью коньяк или вино, в зависимости от потребности на данный момент, подсаживаются разные люди, мужчины, женщины, и я могу просто расслабить себя простым разговором на отвлеченные темы. Стыдливый бандит-музыкант. Но разве те, кто сейчас на вершине, лучше? Да и какой я, по большому счету, бандит - давно уже не езжу "на дела", да и ранее "дела" проводились в отношении тех, кто сам с радостью бы провел их по отношению к каждому, из кого можно выбить хоть рубль. А остальная моя деятельность несла ущерб вовсе не простым людям, ничего дурного мне не сделавшим, а тем, кому плевать на простых людей - опять же ничего дурного им же не сделавших. Я, в свою очередь, как выходец из простых людей, на которых эти ТЕ смачно плюнули в своих шкурных интересах, не обязан трепетно относиться к ним. Говори с тем, кто хочет с тобой говорить. Бей того, кто пытается бить тебя. Цени того, кто ценит тебя.
Такого холодного апреля не помню уже лет двадцать, с учетом того, что тридцати мне еще нет. День космонавтики обрушил на наш уютный городок адский снегопад. Хорошо, что я и не думал в конце марта, когда почти сошел снег, ставить летнюю резину. Быстро одеваюсь. Рубашка, галстук, серые брюки, ботинки - парадные, блестящие, а не повседневные говноступы, постоянно купающиеся в талой воде. Пиджак не беру, в куртке не холодно.
Всего два квартала. Уйти можно среди ночи пьяным, а днем вернуться за машиной. У ресторана никто ее не тронет. Пьяным за руль не сажусь. Не самоубийца.
Конечно, это не пафосный большой ресторан, а так, пародия. Но зато теплая и уютная. В нем даже не предусмотрено место для музыканта, нет соответственно и такой вакансии, жующих посетителей штатно никто музыкой не ублажает, кроме меня. Занимаю любимый угловой столик, расстегиваю огромный черный чехол, в котором таскаю инструмент в ресторан. И без всякого предупреждения - начинаю.
Играл я в этот раз долго, дольше обычного. Стихли все посторонние звуки, так меня еще не слушали, хотя играл, как по мне, плохо. И стоило лишь раствориться в густом воздухе последней ноте, как пересеклись наши взгляды, точнее, столкнулись, если представить их как лучи.
Почему я тебя не заметил сразу же, если ты сидела за соседним столиком? Почему только сейчас увидел, как изящно ты гладишь бокал кончиками пальцев, краями ногтей, накрашенных темно-красным лаком, в цвет камешка в кольце на твоем не идеальном по форме, но таком милом пальце? А другую руку (не менее изящно и без капли пошлого ресторанного соблазнения) положила на колени, обтянутые черными колготками с замысловатым узором из ломаных под прямым углом линий? В тебе все было одновременно естественно и совершенно. И, что самое важное, тепло. Ты не притворялась, никого не строила из себя - просто по движениям можно было понять, что ты - то, что ты есть.
И - ну как мне прикажешь это понимать? - спустя миг после кончины последней ноты ты встаешь, подходишь ко мне, покачиваются в ушах серебряные серьги в форме сов, мягко шуршит черное платье с широкой короткой юбкой. Садишься - нет, не садишься, падаешь, подвели каблуки, рядом, задев меня волосами, от которых почему-то пахнет корицей. И с улыбкой проводишь кончиками пальцев по саксофону.
Вообще-то не переношу, когда трогают инструмент. Я еще не забыл анекдот про мальчика Гришу и золотые унитазы. Я не злой, даже не слишком гневливый, но вот - прибил бы! Но тебе можно.
- Прости мою неловкость. В красоте есть свои издержки, - своим теплым голосом произносишь ты, продолжая гладить золотистый блок адской трубки. Достаешь из сумочки пачку сигарет, закуриваешь - тоже изящно, удерживая сигарету, казалось, опять же кончиками ногтей. Я же, в свою очередь, молча беру бутылку вина со стола и наполняю бокалы.
- Предлагаю за прекрасную даму. Чтобы ее красота не имела издержек. - Отставляю бокалы, снова беру саксофон. Ты молча куришь и слушаешь, одной рукой поглаживая ножку бокала. И смотришь все теплее, пока губы окончательно не растягиваются в широкой улыбке.
- Знаешь, мне кажется, я сейчас превратилась в лужу. В улыбающуюся лужицу вина. Вот именно этого вина. - Ты демонстрируешь мне этикетку. - Во имя меня.
Вино называется "Нежность Ирины". Не знал, что это за Ирина такая, что в честь ее нежности назвали вино, но оно хорошее, потому и беру его. Интересно, что, кроме этого вина, я никакое другое вообще не могу пить. С трудом заталкиваю в себя горьковато-кислые жидкости - белые, красные, сухие-полусухие-полусладкие, искренне не понимая, что такого изысканного люди находят в этом напитке. Но это вино вне конкуренции, ни малейшей кислинки и горечи, терпкий, но мягкий вкус, и никаких признаков головной боли - а с вина у меня она присутствует всегда - наутро. Сегодня загадка разрешилась: вот ответ, сидит напротив и гладит мои пальцы.
Чокнулись и молча выпили. Ты берешь меня за руку, меня никто так никогда не брал. Были, конечно, женщины. Но холодные и пустые. После их исчезновения из поля зрения я долго думал, а на что же в них я повелся, что такого нашел? Слегка меняем положение ладоней, теперь уже твоя маленькая и изящная тонет в моей мужицкой лапе, а сквозь камушек в кольце из тебя струится тепло, проползая через пробитую во мне брешь глубоко внутрь и уютно сворачиваясь там комком мягких совиных перьев.
Долго мы так сидели, пока ты меня отпустила. Положила, пренебрегая этикетом, локти на стол, сложила руки в замок, пристроила на них подбородок и смотришь, улыбаешься. А если еще что-нибудь сыграть?
Но я уже порядком пьян. Нежностью Ирины. Саксофон с грохотом вываливается у меня из рук.
Потому, наверное, мне и снится такой бред... нет никаких бандитов, мерседесов, никакого ресторана, никакого саксофона, который я на самом деле в руках никогда не держал, а в девяносто восьмом мне было пять лет. О такой марке вина я тоже ничего не слышал. Впрочем, умудрился им напиться. Так как хотя поставщик вина и далеко, тем не менее, она смогла опровергнуть выведенный мной когда-то тезис о дурной теплопроводности социальных сетей. И согреть мои остывшие, заросшие бытовухой сны - а после них и все остальное.
20 мая 2015