Дяденька. Набросок

Марина Йончен
                Хочется влюбиться, или жениться, или полететь на воздушном шаре.               
               
                Человек без селезенки

    

        Дяденька.

        Человек без селезёнки, Ч. Б. С....или Ч. без с...
   
        Брат моего брата.
   
        (Что я знаю о нём?   Пока не так много, но кое-что... )
   
        Дяденька. (Стало быть, лицо мужского пола).
   
        Вспыльчивый человек... Крапива! 
   
        Врач без пациентов. (Ещё бы!)
      
   
        (И при всём при этом — заметьте!)
   
        Прозаический поэт...
   
        Шампанский.
   
        (Или)  Грач?
   
        (А, может быть), Лаэрт...Рувер и Ревур... Улисс?
   
        (Или всё гораздо проще): Г. Балдастов , Макар Балдастов.   Кисляев (чем не фамилия?)
   
        (А вообще, чем проще и короче, тем лучше!)  Гайка № 6... Гайка№9... Ц., …въ... Z...

   
        Это не бред сумасшедшего!

   
        Это - А., это А. П., и он же Анче, А. Ч., Ан. Ч. и А-н Ч-те. Проще говоря - Ан. Че-в, А.Ч-в, А.Че-в, А. П.Ч-в. А еще проще — Антоша, Антоша Ч., Ч.Хонте, и уже установленная всеми, кто хотя бы в средней школе учился, личность, именующая себя Чехонте, Ан. Ч., А Чехонте, Антоша Ч.***
   
        И наконец, Антоша Чехонте, иногда дон-кихотствующий по-русски за подписью Дон Антонио Чехонте.
   
        Автор бессмертного афоризма "Краткость — сестра таланта", А.П.Чехов развил эту мысль и в другом высказывании: "Искусство писать — это искусство сокращать", и наглядным примером тому послужила добрая половина его литературных псевдонимов.
   
        Многое из обеих половин было безвозвратно утеряно где-то в дебрях старых дореволюционных журналов, газет, впрочем, как и часть его юмористических, а возможно, и серьезных работ.
   
        И всё от любви к псевдонимам: Чехов накреативил в этом столь плодовито, что сам уже помнил не все из них.
   
        Текучесть кадров в лаборатории псевдонимов была настолько неудержима, что и написанные автором произведения пострадали заодно. В собрание сочинений им не суждено было попасть, канули в небытие вместе со своими «именами», так что и здесь сработал принцип искусства сокращать!
   
        Антон Палыч свято верил, что "бездарен не тот, кто не умеет писать повестей, а тот, кто пишет и не умеет скрывать этого."
   
        Что же так хотел он скрыть за нескончаемым потоком вымышленных имен, которыми подписывал ранние свои рассказы? Можно только догадываться, вспоминая его же:
   
        "Говорят: в конце концов правда восторжествует, но это неправда."
   
        " В России честный человек — что-то вроде трубочиста, которым няньки пугают маленьких детей..."
   
        "Критиканы — это обычно те люди, которые были бы поэтами, историками, биографами, если бы могли, но, испробовав свои таланты в этих или иных областях и потерпев неудачу, решили заняться критикой."

   
        Как бы там ни было, Чехов, открывший "поток сознания" в драматургии, открыл его и в своих высказываниях, ставших афоризмами — в них грусть и смех, красота и уродство, низкое и высокое — все рядом, как в наших спутанных часто мыслях, где порой нелегко разложить все "по полочкам":
   
        "Знаете, мысли каждого человека... разбросаны в беспорядке, тянутся куда-то к цели по одной линии, среди потемок, и, ничего не осветив, не прояснив ночи, исчезают где-то далеко за старостью."
   
        "Какое наслаждение уважать людей! Когда я вижу книги, мне нет дела до того, как авторы любили, играли в карты, я вижу только их изумительные дела."
   
        "Водка белая, но красит нос и чернит репутацию."
   
        "Дети святы и чисты. Даже у разбойников и крокодилов они состоят в ангельском чине."               
   
        "Если жена тебе изменила, радуйся, что она изменила тебе, а не Отечеству."
   
        "За дверью счастливого человека должен стоять кто-нибудь с молоточком, постоянно стучать и напоминать, что есть несчастные..."
   
        "Даже болеть приятно, когда знаешь, что есть люди, которые ждут твоего выздоровления, как праздника."


        Дон Антонио Чехонте, на собственной шкуре испытавший, узнавший жизнь со всей ее неприглядностью и непристойностью то тут, то там, в душе он был неисправимым идеалистом:

        "В человеке должно быть все прекрасно: и лицо, и одежда, и душа, и мысли."


        Он даже умер красиво и с улыбкой.

        "Антон Павлович сел и как-то значительно, громко сказал доктору по-немецки (он очень мало знал по-немецки): „Ich sterbe“... „Я умираю“. Потом взял бокал, повернул ко мне лицо, улыбнулся своей удивительной улыбкой, сказал: „Давно я не пил шампанского…“, спокойно выпил всё до дна, тихо лёг на левый бок и вскоре умолкнул навсегда». (Из воспоминаний жены Ольги Леонардовны).


        "Человек без селезенки", он не умер.

        Он просто взял и улетел на воздушном шаре.


        Это, вероятно, была одна из тех минут, когда
"Работается плохо. Хочется влюбиться, или жениться, или полететь на воздушном шаре."


        И если бы он не забыл оставить нам прощальное письмо, то написал бы в нем, наверное, свое знаменитое:

        "Искусство дает крылья и уносит далеко-далеко! Кому надоела грязь, мелкие грошовые интересы, кто возмущен, оскорблен и негодует, тот может найти покой и удовлетворение только в прекрасном."