Первая охота.
Спать легли рано. Друзья договорились встать в час ночи: до известного им глухариного тока было не менее двух часов ходьбы. Но сон никак не приходил. То один, то другой вскакивали и смотрели на будильник. Стрелки упорно не желали двигаться быстрее. Наконец пискляво задребезжал будильник. Мучения закончились. Быстро вскочив и плеснув в лицо холодной водой, друзья оделись, подхватили собранные с вечера рюкзаки и старую Юркину «тулку», доставшуюся ему по наследству от отца и вышли в глухую непроглядную ночь.
Шли молча, хотя тишина давила на уши не хуже гудка заводской трубы. Под ногами изредка похрустывали тонкие льдинки. Было начало мая и ночью морозец ещё успевал сковывать блестящими как стекло льдинками лужицы талой воды. Запах весны опьянял, хотелось сесть на пенёк, слушать тишину и вдыхать чистый, слегка морозный аромат пробуждающейся природы, но ноги несли всё дальше и дальше. Дорога с трудом угадывалась в темноте. Прошли через дамбу закованного ещё в пористый лёд пруда, через вторую, мимо небольшого озерка, называвшегося вероятно по чьей-то прихоти Зелёным, хотя оно больше походило на широкую и глубокую яму с голыми берегами. Послышался короткий плеск, затем какая-то возня возле берега и писк.
Ондатры балуются! Иш ты под самый ключик забрались – деловито поправляя ремень одностволки шепнул Юрка.
Ребята первый раз уходили так далеко от дома ночью. Немножко жутковато было шагать по узкой лесной дорожке, извивающейся точно змея между огромными стволами лесных великанов-сосен. Но решив раскрыть до конца ещё одну неведомую пока им лесную тайну, увидеть один из древнейших обрядов дремучей, неприветливой тайги они не могли отступиться от цели – повернуть назад.
Гау, гау – резкий звук впереди заставил вздрогнуть. На секунду какая-то бесшумная тень заслонила звёзды.
Филин! – Юрка вцепился Виктору в плечо.
Сам ты филин! Это сова, бородатая неясыть так кричит. Ну берегись теперь ондатры! Ладно, пошли – Витька торопливо двинулся дальше.
Звёзды на востоке потускнели, чёрное небо постепенно становились тёмно- синим. Друзья свернули с тропинки и пошли лесом, поминутно запинаясь и натыкаясь на ветви. Немного не доходя до места сели на ствол вывороченной с корнем сосны и стали ждать. Тишина уже не была такой угнетающей. Шуршали листвой мыши, где-то недалеко занудливо свистел сыч, что-то хрустело поблизости в болоте. Лес полон ночной осторожной, таинственной жизнью. Громкая звенящая трель разорвала тишину. В стороне как эхо послышалась вторая. Словно перезвон серебряных колокольчиков разлился вокруг.
Зарянка – Виктор показал пальцем на верхушку сосны, уже заметно проступающую на сине-голубом фоне неба. Несколько ниже вершины на сухой боковой ветке виднелся маленький шевелящийся комочек и прошептал – Сейчас и глухарь должен начать свою песню...
Но он не договорил. В это время лес как бы взорвался. Отовсюду полились звонкие переливчатые рулады певчих дроздов, сразу заглушив голоса зарянок. Не верилось, что эта шумная, крикливая летом птица, с голосом напоминающим деревянную трещотку, может выводить такие песни. Звуки флейты, казалось, лились с каждой вершины, где сидел певец, восхвалявший прекрасное утро нового дня. На болоте трубно закричали журавли, вдалеке забормотал первый тетерев-косач, а высоко на дереве глухо заворковал клинтух. И вдруг среди этого невообразимого сплетения звуков чуткое Юркино ухо уловило короткие костяные щелчки. Он дёрнулся всем телом, так что шапка свалилась на глаза и прохрипел – Глухарь! Оба обратились в слух.
Робкие поначалу щелчки превращались в дробь и неожиданно резко обрывались. Пауза. И снова – Тэк, тэк,тэк, чжжи, чжжи – как напильник по пиле. У охотников перехватило дыхание, дрожь во всём теле невозможно было унять. Кровь бросилась в голову, щёки пылали жаром, а непослушные губы шептали – Он это, он, глухарь. Все посторонние звуки: красивое пение птиц, журчание ручейка и лёгкий шелест ветвей, неслышимый ребятами до этого – всё мешало и злило. Сквозь них едва прорывался желанный, таинственный, захватывающий всего голос. Вот опять – Тэк, тэк, тэки-тэки-тэки-тэкиррэк, чжжи-чжжирси-чжжи-чжжирси… Песни одна за другой следовали непрерывно. Мальчики немного успокоились.
Витька, начнём! – Глухо с дрожью в голосе выдавил Юра. Виктор кивнул. И вот при звуке – тэкиррэк – оба стремительно сорвались с места и сделали два длинных прыжка. Остановка. С этогоже колена песни опять два прыжка, снова и снова. Быстро почувствовали неудобство такого способа передвижения. Ветки хлестали по лицу, по рукам, хватали за сапоги. Юрка споткнулся за невидимый пенёк и растянулся, подняв ружьё вверх, и так лежал до новой песни. Неожиданно совсем рядом, чуть в стороне от того места куда они скакали, послышалось – Тэк, тэк, кер. Через две-три минуты повторилось – Тэк, кер. Охотники недоумённо уставились друг на друга. Послышалось, -- решил Витя и махнул рукой вперёд – пошли мол. Снова прыжки, удары веток, хруст подмёрзших листьев.
Вдруг грохот, треск почти над головой, мощное хлопанье упругих крыльев. Напряженные нервы не выдержали. Юрка вскрикнул – Ой! – и бросился к другу. Тот стоял парализованный и чувствовал как волосы зашевелились под шапкой, а лоб сразу стал мокрым. Только шорох осыпающейся с дерева хвои вернул их к действительности. Спугнули – плаксиво протянул Юрка и сел на землю. На его лице было написано такое горе, что товарищ не решился ничего сказать. Он сел рядом и опустил голову. Сколько времени так прошло. они и не заметили.
Не видать нам теперь токовика, не разгадать лесной тайны – думал Витя, снимая рюкзак. Взгляд его остановился на друге. Тот сидел раскрыв рот. Глаза его уставились в одну точку, удивлённые, круглые-круглые. Витя огляделся вокруг, прислушался. Но кроме барабанной дроби дятла, песен дроздов и других звуков просыпающегося леса ничего странного не увидел и не услышал. Солнце ещё не взошло и сероватый туман медленно поднимался от земли.
Не может этого быть, поёт ведь! -- Дрожащим голосом пробормотал Юрка. Руки его не слушались, когда он брал ружьё. Тут и Витька услышал в той стороне, куда они прыгали раньше – Тэк, тэк, тэк, тэки-тэки, тэки-тэки, чжжи-чжжирси-чжжирси- чжжирси…
Только через год друзья узнали, что глухарь, спугнутый ими, был молодым. А молодые петухи не поют. Прилетая на токовище они лишь пробуют голос. «Керкунами» называют их охотники. Есть ещё «молчуны». Это самцы-однолетки, совсем не подающие голоса на току.
Значит не улетел, а только насторожился – решили охотники. Оставив рюкзаки, они продолжили дикую пляску прыжков и резких остановок, вслушиваясь в странную песню древней птицы. Точно так же, вероятно, пели его предки, когда человек только учился ходить на двух ногах, да ещё и не был настоящим человеком.
Вот и поляна на краю болота. Дальше идти было опасно: увидит. В песне не было перерывов, она слилась в сплошное щелканье и точение. Солнце вырвалось из-за горизонта, позолотило вершины самых высоких деревьев. От заиндивевших ветвей брызнули в разные стороны разноцветные искорки. И в это время мальчики увидели глухаря. На опушке стояла толстая сосна с отломленной бурей кроной. Чудом уцелевший сук с зелёной хвоёй простирался далеко над поляной. На нём шевелилось что-то огромное, тёмное. Старый певец ничего не слышал и не замечал вокруг. Перебирая мохнатыми крепкими лапами вдоль сучка, распустив веером хвост, раздвинув и опустив крылья, он высоко поднял голову навстречу солнцу. Мощный клюв открыт, борода при каждом звуке песни топорщится. Без остатка отдавая себя песне любви и весны, он презрительно отбросил свой прежний страх перед врагами.
Скользнув между вершинами, солнце залило глухаря. Зелёным зеркалом с металлическим отливом засверкал зоб, белые погоны красиво покоились на плечах, набухшие красные брови нависли над глазами.
Пора! Скоро конец току – заявил Витя, прижимаясь к стволу дерева. Юра поднял ружьё. Сухо щёлкнул взводимый курок. Но ружьё плясало в руках, мушка вертелась как живая. Сдерживая дыхание, он плотно прижал ружьё к шершавому стволу сосны и прицелился. Грохот выстрела разорвал песню. Осколки коры и хвои брызнули от глухариного сучка. На минуту всё вокруг замолкло. Певец остался сидеть на том же месте, только удивлённо поводил шеей. Ни одна дробинка его не задела, но даже оглохший от песни он услышал подозрительный шум. Может это прилетел соперник? Нет, этого он не потерпит! Спланировав на поляну, лесной петух ещё азартнее бросил вызов. Глухариная страсть лилась через край. Он вертелся вокруг себя не переставая щелкать и скрипеть, высоко подпрыгивал гулко хлопая крыльями и продвигался к дальнему концу поляны.
Гильзу перекосило. Юрка шипел по гусиному, срывая до крови ногти, пытаясь её извлечь. Наконец это ему удалось. Гильза полетела к ногам. Доли секунды потребовалось, чтобы вставить новый патрон. Ружьё само взлетело к плечу. Почти не целясь нажал на спуск. Ворох травы и листьев на мгновенье взметнулся перед птицей и тупой удар в шею и грудь опрокинул её на бок. Лапы бесполезно загребали траву и мох, встать на них уже не было суждено. Всё реже и реже вздрагивали обессиленные крылья. Помутневшие глаза не видели подбегающих охотников.
Из ствола ещё извивался пороховой дым, а Юрка уже держал в вытянутой руке свою добычу. Сколько пришлось пережить, переволноваться, прежде чем прийти к такому финалу. Рука с трудом выдерживала тяжесть птицы.
-- Вот это трофей! Больше пяти кило потянет!
-- Жалко…
-- Что жалко? Вспомни сколько мы искали ток. Помнишь, почти все весенние каникулы пробродили. А как обрадовались, когда свежие наброды нашли с его чертежами – Юрка ткнул глухаря в бок – на, понеси!
Они вернулись к рюкзакам и Витя стал складывать добычу.
Витюха, не так! – Юра отобрал птицу и осторожно, не помяв перьев, завернул в две газеты и опустил на дно рюкзака. – Я знаю одного человека. Может удастся уговорить его сделать нам чучело.
Похрустывая на ходу хлебными корками и обсуждая свою удачу, двинулись в обратный путь. Заря догорала. Последний раз чуфыкнул косач за болотом. Сердито каркая, чёрные вороны отгоняли от своего гнезда канюка. Они поочерёдно нападали на него сверху, а он на лету переворачивался, выставляя вверх когти. Со всех сторон распевали песни лучшие лесные певцы – зяблики. Вот двое из них сцепились на берёзе – не поделили гнездовой участок – и красно-серо-зелёным комком валятся на землю. Один, изрядно потрёпанный, позорно покидает поле битвы. Второй, взлетев на ветку и отряхнувшись, возвестил громкой трелью всему лесу о своей победе. У дороги в глине копошились несколько дроздов, выбирая строительный материал для будущих гнёзд. Из-за гнилой осины доносился частый стук и летели опилки – большой пёстрый дятел спешил построить уютное дупло. Он так увлёкся работой, что подпустил друзей вплотную и только тогда стремительно взвился на соседнюю ель. Ккик, ккик! – сердито закричал он. Лесные голуби вяхири выделывали над лесом головокружительные пируэты высшего пилотажа. Бекас взлетал высоко над болотистой лужайкой, превращаясь в маленькую точку, и пикировал вниз. Бе-е-е, б-е-е – раздавалось в утреннем воздухе.
Виктор шёл, размахивая руками, и декламировал стихи собственного сочинения:
Что может быть счастливей той минуты,
Когда в плече отдачу заглушив,
Раздастся выстрел и глухарь убитый
Ломая сучья, устремится вниз…
А вокруг занимался чудесный майский день. Лес звенел и переливался на все голоса. В воздухе пахло свежей землёй и хвоёй. Радостно было шагать по весенним лужам, размётывая радужные брызги и знать заранее, что эта охота ещё не последняя.