Полосатый, как цирковой кот, шлагбаум, медленно заваливающийся набок (попробуй провести весь день в вертикальном положении — уморишься!), наконец грохнулся, давая возможность своему плоскому телу отдохнуть. Доблестные служители железной дороги в апельсиновых манишках вышли на крылечко небольшого домика на переезде, обыденно оглядывая подъехавшие автомобили, которые по воле обстоятельств оказались в режиме ожидания. Рельсы, бесконечными параллелями устремляясь в ту самую даль, о которой мечтают все путешественники (даже если они путешественники в душе), белыми бликами отражали палящее солнце, отпечатавшееся в матовости этих самых стальных властителей куда-то едущих умов. Чуть поодаль стояло множество деревянных домиков, хозяева которых вряд ли могли бы оценить романтичность поездок на поездах — резкий шум за окном, когда ты уже лежишь в кровати и тихонько заглядываешь через щёлочку двери в царство Морфея, наверное, вечно дерзко прерывает подступающий сон. Хотя, думается, им это привычно.
— Ну скоро он там?
— Сейчас… уже рядом…
На бревне, любезно лежащем на яркой зелени и, казалось, тоже наслаждающемся летним зноем, сидели две девочки и беспокойно осматривались по сторонам.
— Давай ты туда смотришь, а я — туда, — кивком и вдобавок пальцем (наверное, для пущего эффекта, чтобы вторая точно не ошиблась, куда смотреть) указала та, что помладше.
Они стали с усердием вглядываться, будто ища конец нескончаемым «рельсам-рельсам, шпалам-шпалам».
— Вон! Едет! — вскричала младшая.
Вторая девочка, что постарше, повернувшись в сторону, за которой следила младшая, спросила:
— Сколько?
Младшая, задумчиво опустив глаза, что, теряясь в предположениях, забегали по траве, и приставив ко рту испачканный палец, стимулирующий в мозге зону удачного выбора, ответила:
— Ммм… чётное!
— А я попробую сказать, сколько всего их будет! — заявила старшая, даже немного привстав от нетерпения.
Приближающийся поезд, которому точно известно о чётности количества вагонов, что, словно звенья крепчайшей цепи, лепили состав, постукивал в такт детских крошечных сердечек.
— Их будет… — старшая покружила взглядом по бурьяну, растущему у железной дороги, — семьдесят три.
— Нечётное? — младшая взглянула на старшую. — Будет чётное!
— Посмотрим! — старшая, предвкушая победу, стала смотреть на подкрадывающийся поезд.
— Должна же я хоть раз, хоть в чём-нибудь быть певрой…
Он покатился мимо, оглашая, казалось, на весь мир своё приближение. Он, заглушая своим звоном пиликающий звук предупреждения, мчался. Он, своей массивностью принижая мизерные мигающие фонарики, нёсся. Девочки с ученической усидчивостью стали считать.
— Сорок пять, сорок шесть, сорок… — младшая нахмурила лоб, потом мотнула головой, — блин… сбилась! — с обидой воскликнула она и, понурившись, взглянула на старшую.
Та продолжала считать, немного шевеля губами.
И вот поезд пролетел дальше, разрешая всем работникам — и фонарикам, и звонку, и людям — завершить свой труд, а бедному стоику шлагбауму снова приняться за его перпендикулярную к земле работу.
— Ну? — младшая с надеждой и грустью смотрела на старшую. — Сколько?
Старшая, задумчиво глядя вслед поезду, улыбнулась и ответила:
— Шестьдесят четыре.
Младшая, лицо которой осветилось ярким костром улыбки, воскликнула:
— Ах, я же говорила! Я говорила! Наконец-то!
— Я не только с числом ошиблась, но и с чётностью… — старшая смотрела на загоревшуюся радостью младшую, — надо же было так…
— Ничего, бывает, — утешительно погладила младшая старшую по спине.
— Ну что, пойдем? Мама, наверное, уже пришла домой, — старшая встала, — ну-ка повернись. (Младшая послушно повернулась, трепеща от успеха) Дай отряхну тебя. — Она стала отряхивать младшую сзади. — Пойдем.
— Пойдем, — сказала младшая, запрыгав впереди старшей, как Красная Шапочка, на что старшая лишь улыбалась.
Две сестры пошли домой — младшая впереди, старшая чуть позади. А поезд, наверное, опаздывающий, уносил куда-то по своим делам шестьдесят пять вагонов.