Этот осенний день был похож на ядерный взрыв, стирающий с лица земли всё прошлое и превращающий настоящее в ожившие сны. Золотой свет вечера догорал в кронах деревьев. Красно-жёлтые отблески всё ещё сияли на безымянных крестах. Чёрные птицы носились по небу, складываясь на мгновенья в зловещие руны.
Дани на миг застыл в оцепенении, когда он обернулся – дом за его спиной растворился в сумерках, словно его не было вовсе. Только сухое дерево стояло посреди высокой травы с угрожающе открытым ртом. Дани ощущал себя в самом центре догоревшего костра. Он чувствовал, как остывают угли жизни, и ничто на свете не способно вновь разжечь этот огонь.
Его сознание переносилось в дерево, птиц и даже в мошкару, позволяя видеть мир их глазами: расплывчатые тени, силуэты, скопление образов, наезжающих друг на друга, словно спутанная плёнка. Но нигде в этом мире не видел он следов тех, кто ушёл меньше часа назад. Дани понял, что начинает сходить с ума и путает реальность с фантазиями.
У покосившийся ограды сиротливо стоял чёрный Кадиллак, на котором приехал Герман. Дани попал сюда по старой привычке - автостопом. Сейчас, ближе к вечеру, у него не было иной возможности покинуть злополучный дом. Сунув руки в карман кожаной куртки, Дани нащупал в кармане ключи и пакет с разноцветным порошком. Он походил на смесь праха, древесного пепла, частичек засохшей крови, высушенных горьких трав, толчёных бриллиантов, с примесью странной синей пыльцы. «Занюхай меня», - гласила карточка, зёленые чернила неохотно складывались в буквы. Этот почерк был печально узнаваем.
Дани сел за руль. Немного поколебавшись, он выложил на приборной панели две короткие дорожки порошка. Он давно завязал с наркотиками, но это было нечто иное. Ему хотелось впитать в себя воспоминания – частички их мира.
Это не было похоже на типичный наркотический приход, просто мир вдруг обрёл краски. Рука на автомате потянулась к магнитоле. Этот гитарный рифф он узнал бы из тысячи, впрочем, как и собственные басовые партии, голос Макса, ударные Джека Ди, незаметное участие Майка,без которого музыка не имела бы своей плотности. Он не любил слушать собственную музыку, но этот альбом казался такой давностью, что уже успел стать чужим. Он действительно был создан другими людьми, теми, кем они были более 8 лет назад.
Дани завёл машину и устремился в закат под звуки первого номерного альбома «Crow». Это не просто путешествие по дорогам Луизианы, это трип в себя и собственное прошлое. В колонках играла «Theroadofbrokenglass»–песня о дорогах амфетамина и жизненных путях. Он не помнил, когда в последний раз исполнял её на концерте, когда он в последний раз играл с этой группой? В голове возникали причудливые образы, созданные песней и проклятым порошком. Деревья, уходящие в облака, светящиеся маковые цветы посреди пустынных болот. Города, покрытые пеплом. Алое зарево промышленных районов сияло над головой.
Он ехал по причудливым путям странного мира, где полотно трассы превратилось в единственную связующую нить с реальностью. Тьма опускалась так быстро, что от неё было просто не уйти. Дани боялся её, потому что в ней рождались ужасы его видений.
Луизина по-своему отвратительна своей блестящей помойной нищетой, но она похожа на сказку, особенно в канун Дня Всех Святых. Все эти чёрные силуэты деревьев и заброшенные после наводнения дома напоминали картинки из старых комиксов. Дани не сомневался, что искать Макса с Германом стоит именно в Новом Орлеане, но он знал, что никогда их не найдёт. Их уже нет в этом мире ни живыми – ни мёртвыми.
Где они сейчас? Наверняка мчат где-то по неведомым дорогам с ружьём и запасом наркотиков быстрее скорости смерти.
Его посещала мысль о том, чтобы обратиться в полицию, но вряд ли они чем-то помогут, потому что прошло ещё слишком мало времени. И есть ли смысл искать тех, кто не хочет, чтобы их нашли?
Дани въехал в Новый Орлеан, когда уже совсем стемнело. Он не любил этот город из-за обилия призраков. Это место просто дышало смертью. Особенно сейчас, когда на дворе Хеллоуин. Множество ярких огней, пьяная клубная шваль с раскрашенными лицами мигрирует из одного бара в другой; ученицы церковных школ, которых в этот день не отличить от проституток; лужи разноцветной блевотины под ногами. Дети, похожие на уродливых карликов, клянчат у прохожих конфеты с ликёром.
Дани с трудом отыскал тихий и спокойный бар, место из тех, куда обычно не заглядывает веселье, и только несколько пьяниц, сражаясь с тремором, пытаются донести стаканы до рта. В колонках играл джаз, а чёрно-белый телевизор показывал унылый сериал без звука. Дани заказал водки. Бармен пытался заговорить с ним, спрашивал, откуда он, намекая на смесь русского акцента и кокни. Дани был немногословен. Он не мог внятно ответить даже на вопрос «как дела?», потому что сам не знал на него ответ. С каждой новой рюмкой он неотвратимо погружался внутрь себя. Вселенная песен «OC» захватывала его. Он думал о том, почему ему нет хода в их закрытый мир, в это шизофреническое королевство кошмаров.
Нулевой альбом состоял из тёмного волшебства, полудетской наивности, он нёс в себе аллюзии на всю музыку, которую они трое знали и любили. Большая часть того материала была создана ещё в бессознательном подростковом возрасте, та часть, которую каждый из них нёс собой. И это касалось не только музыки, но и жизни в целом.
Дани казалось, что его бросили. Они ушли и оставили его в этой дурацкой скучной реальности. Но в глубине души он знал, что если бы они позвали его с собой, он бы никогда не согласился. Его держало в этом мире слишком много вещей. Сьюзен и дети были сильнее любого якоря. Дани всегда ужасала мысль потерять своих близких. Лишь они помогали ему держать личину нормальности в этом чёртовом мире.
Дани смутно помнил продолжение этой ночи. Он бродил по городу посреди толп ряженой нечисти, ему не нужен был грим, чтобы слиться с толпой. Он подозревал, что в его глазах пляшут огоньки безумия, потому что дети и шлюхи шарахаются от него. Ему казалось, что среди пёстрого людского моря он различает белый саван Смерти. Она стоит посреди веселья, скаля обнажённый череп, в котором смутно угадываются черты Катарины. На ней венок из алых маков и руки по локоть в крови.
- Он не пошёл за тобой, - прошептал Дани одними губами.
Но он был уверен, что Смерть прекрасно слышит его. Она удалилась так же внезапно, как и пришла.
Он шёл дальше, узнавая в каждом лице мёртвого друга или родственника. Но нигде среди них не было Макса и Германа.
Утро застало его в душном мотеле посреди сигаретного праха и пустых бутылок. Отрывочные картины прошедшей ночи всё ещё терзали похмельный разум. Только теперь они казались просто пьяными сновидениями, привидевшимися под воздействием алкоголя и духоты.
Он с трудом дошёл до ванной. В зеркале всё то же отёкшее лицо со следами веселья и какие-то чёрные тени за спиной. Он знал, что теперь эти видения будут без остановки следовать за ним. Теперь это будет частью его мира, как и та музыка, что играет в голове вместе с пульсацией похмельной боли. Теперь он живёт для того, чтобы воплощать проклятую волю чужой тёмной страны.
Дани оделся и помчался в аэропорт на ближайший Лондонский рейс, немного сожалея о брошенном Кадиллаке. Он бы с радостью его вернул, но не знал, в каком именно прокате Герман брал машину.
В небе над Атлантикой плеер без остановки крутил одну единственную песню «GoodbyeAmerica». После всего случившегося Дани уже никогда не хотелось возвращаться в Штаты. Его тянуло домой, в Москву, но дом там, где твоё сердце, а оно давно и прочно пустило корни в Лондоне.
Дома всё было тихо. Дети с женой отдыхают у моря. Хотелось просто лежать и смотреть в потолок, стараясь как-то переосмыслить случившееся.
Он снова вышел в сумерки и бродил по дорогам города, что привели его в промышленный квартал, туда, где среди речного тумана и пепла видения восставали из небытия. Дани не узнавал Лондон. Известный ему город был старым и скучным.
Этот же новоявленный ад напоминал заводские кварталы родного Урала и Сибири. Он вспоминал рисунки Макса, что покрывали стены их лондонского сквота: чёрные трубы, уходящие в даль на фоне кроваво-красного неба, деревья и дома сплетаются чёрной сетью паукообразных линий. Это всё их мир, их личный ад.
Из-под покосившейся сетки забора хрипло залаял пёс.В мутном свете фонарей Дани понял, что собака тащит по земле собственные кишки, а вовсе не бессильные задние ноги. Её глаза и пасть были залиты кровью. Дани сделал шаг назад, чтобы отстраниться от неожиданно ловкой атаки половины пса. Острые зубы мертвеющей хватки впились в рукав куртки. Боль была тупой и тянущей. Челюсти со звуком разжались. Подыхающая тварь заползла обратно в своё логово.
Это был тот самый пёс, сбитый некогда на дороге. Теперь он стал Цербером тёмного мира снов.
Запоздалый выстрел разорвал тишину. Из тумана показался знакомый силуэт. Всё та же шаткая походка и растрёпанные волосы. Дани смотрел и не мог понять живой или мёртвый человек стоит сейчас перед ним. В этом лице улавливались черты Макса. Но трудно было сказать, выглядит он лучше или хуже, чем раньше. В нём была какая-то замогильная цветущесть: бледное лицо с запавшими чёрными тенями сочеталось с подозрительной живостью глаз.
- Это ты? – спросил Дани.
Живой труп ничего не ответил, молча поманил его за собой. Они шли запутанными лабиринтами дворов, где сновали бездомные кошки. В свете мутной луны их глаза светились, словно угли от сигарет. Они шли сквозь длинные ряды галерей пустующих коммунальных квартир. Где повсюду валялись вещи, а телевизоры передавали помехи. В воздухе стоял сладковатый запах подгнивших фруктов, истлевших цветов и пепла. Дани старался не отставать от бледного затылка, маячившего впереди. Макс ни разу не обернулся, чтобы проверить, следует ли Дани за ним.
Наконец, они остановились на площадке верхнего этажа. Ключ скрипнул в замке, пропуская в мансарду, освещённую золотистым светом. Здесь царила упадочная роскошь старинных вещей, потрескавшихся обоев. Словно давным-давно этот дом покинули обитатели, забыв в спешке своё антикварное барахло.
Дани узнал Германа. Тот сидел, оперевшись рукой на стол. Его профиль выделялся в тусклом свете лампы. Длинные волосы и старый халат с кистями выдавали в нём депрессирующего эстета. Всё, как всегда. Только с налётом пепла.
- Не думаю, что тебе стоит сюда забредать, - ответил он, даже не повернувшись в его сторону. – Это не очень хорошее место. Но оно нужно, чтобы реабилитировать кое-чью душу.
Герман покосился на молчаливую тень Макса в углу.
- Мы искали свой мир, но он лежит в руинах. Ему всё равно тут хорошо. Тёмная страна постепенно восстаёт из пепла. Иногда нужно вдоволь пожить в своём Аду, чтобы воскреснуть фениксом.
Макс подошёл, протягивая Дани бокал, похожий на грубое подобие Священного Грааля. Он сделал осторожное движение рукой, стремясь взять чашу из холодных рук.
- Не стоит, - сказал Герман, - приняв здесь что-то из питья, ты никогда не вернёшься обратно. Это как царство Аида, если знаешь.
Дани взглянул в окно, где с неба стал падать белёсый пепел.
- Кажется, тебе пора проснуться, - услышал он вкрадчивый голос у себя в голове.
- Но я не думал, что это сон.
- Всё на самом деле–просто сон. Постарайся, чтобы тебе больше не снилась эта реальность.
Дани проснулся в своей комнате в холодном поту. Он понял, что спит в одежде и не приятный пепел покрывает его волосы. В тишину ворвался телефонный звонок. Звонил Джек Ди. Они наперебой пытались рассказать друг другу свои ужасные новости.
- Они исчезли…
- Нет, ты понимаешь… он покончил с собой.
- Кто, твою мать?
- Майк.
- Мы все ожидали этого от Макса, но не от него, - выпалил Дани, понимая, что до него ещё не дошла суть информации.
Через двадцать минутони сидели в гостиной и молча смотрели в пол. Эта была натянутая тишина умноженной надвое скорби.
- Как это произошло?
- Он порезал вены до самых костей и выложил всё на видео в онлайн. Я сожалею, что смотрел это. Я не думаю, что тебе надо видеть это.
- Он не оставил письма?
- Только пару строк: «Надо хоть кому-то из нас уйти в 27, чтобы всё встало на свои места».
Дани рассказал ему про дом, про свои сны и про этот странный вечер в Новом Орлеане.
- Я не думаю, что они живы, зная настроение этого вечера. Они сказали, что уходят, а потом пропали из вида. Но я просто хочу в это верить. Гниющие кости на дне луизианских болот– слишком прозаично для этой истории.
После этого потянулись дни мучительных ожиданий и безрезультатных поисков. И эта музыка смерти последнего альбома была у всех на слуху. Дани и Джек получали много писем, но не знали, что на них ответить. У них была разная правда и разная доля скепсиса.
Временами отчаянье захлёстывало до краёв. И если бы под рукой был заряженный пистолет, Дани бы не задумываясь пустил его в действие. Его держала музыка и семья - две крайности его безумия, сочетание глубин саморазрушения и безграничной любви.
Дани и Джеку оставалось держаться вместе, не разбредаться по разным коллективам разной степени дерьмовости. Их группа приютила парочку осиротевших участников «Wormdance» и Софию в качестве вокалистки. Им всем не хотелось высот былой славы, главное просто творить музыку ради музыки.
На этом можно было закончить эту историю, если бы не письмо, пришедшее несколько лет спустя, потрёпанный конверт со штампами множества стран.
«Привет, дорогой друг! Я был не очень рад видеть тебя в королевстве наших кошмаров. Мы сами возвели себе личный Ад, продолжая функционировать в реальности, но подальше от человечества. Иногда нужно уйти от мира, пользоваться благами природы для расширения сознания и познания истинного Бога.
Первой нашей остановкой были глухие руины Мексики. Где в джунглях в жалкой лачуге мы спасались от змей, еженощно засыпая в одном гамаке с Максом, свернувшись, словно коты. Мы подносили свою кровь к алтарю Благой Смерти, окуривали её ладаном. У нас были странные ритуалыдля обретения защиты.
Посреди ужасающей жары дня и тёмного ужаса наших ночей я был счастлив, что у нас были длинные вечера и шикарные рассветы. Но Максу нравилось засыпать, я боялся, что он никогда не проснётся, ведь в том чарующем мире его ужасов были все, кого он любил. Я был безумен, ревнуя его к мертвецам. К этому дичайшему трансу, в который он входил, сидя на крыльце нашей хижины, куря свою трубку, размышляя о вечности.
И я видел всё, что видит он, потому что наши сознания слились воедино. Чтобы быть с ним, я должен был шагать даже в Ад. Такой любви просто не бывает в нашем мире.
Мы свалили из этой дыры, когда поняли всё, что хотели. Нас ожидала Ямайка. Нам осточертел всемирный Вавилон с его царством суеты, которая нависала над нами даже в той опустевшей деревне. Макс заплёл дреды, изредка пил ром для общения с Джа. Марихуана была скучна настоящим растафари, так как росла на каждом шагу. Мы наслаждались бездействием в мире, где наша музыка и желание самовыражения больше не преследовали нас. Между нами была только наша любовь. Там в обоих мирах мы целыми днями лежали и смотрели в потолок. И не важно, была ли это залитая тьмой комната или наша светлая аскетичная «келья».
И я не знаю, зачем рассказываю тебе это. Просто столько лет держу в себе, совсем не скучая по прежней жизни.
Мы обзавелись фальшивыми паспортами и перевели наши деньги на левые счета в банке. Нам не хотелось, чтобы кто-то знал, что мы живы. Хотя нам не особо нужны были деньги посреди цветущего рая или мрачных глубин королевства сна. Моя опухоль в мозгу постепенно рассасывалась сама по себе. Я чувствовал, как меня покидает боль, нажитая столькими годами несчастья.
И мы двинули в Обетованную Землю растафариев – Эфиопию, туда, где, по их мнению, находилось царство Сиона (Всё из-за неправильного толкования Библии ямайцами, - прим.автора). На самом деле, просто там нас точно никто не знает. Я не знаю, зачем Макс ударился в эту дурь, наверное, ему просто не хватало солнца за все эти годы пустоты и отчаянья, в которые он себя загнал. И весь долгий путь в более чем десять лет был проделан нами, чтобы просто лежать на песке и не думать о собственном завтра.
Скоро мы думаем рвануть на Тибет или в Индию, чтобы застрять там навсегда. Потому что здесь Обетованной Земли нет, она должна быть внутри нас, когда наш собственный мир, куда мы так долго стремились, наполнится светом и радостью. А потом мы просто ляжем на кровать, закроем глаза, чтобы больше никогда их не открыть. Но пока ещё мы счастливы от тихого уединения нашей жизни…
Твой Воронёнок.
P.S. Мы следим за тобой».