Милая

               


М И Л А Я
повесть


I

«Ой, да не вечерняя заря…». Игорь с отрешенной грустью всматривался в старую фотографию своей бабушки. Со слегка желтеющего листка смотрела на него фактически его ровесница, юная красавица из вольного племени. Смотрела очень странно. Ему казалось, что там, в ее ушедшем мире, пылали ночные костры, ржали лошади, плакали скрипки под аккомпанемент гитарных переборов. «Ой, да не вечерняя…».
В таком состоянии странного оцепенения Игорь мог находиться часами, сливаясь своей душой и телом с чем-то непонятным, но таким влекущим и желанным. Его неодолимо тянуло в этот далекий мир бескрайней свободы.
Когда деду Игоря случалось застать внука в этом состоянии, он обычно клал свои руки на его плечи и грустно качал лысеющей головой.
– Это, Игорек, похоже, голос крови. Ведь течет она в тебе от моего Шурупчика.

Дед Игоря, Василий Александрович Громов, в своей ранней молодости служил на Черноморском флоте. Скромный и работящий, немногословный и даже замкнутый в себе, он, пожалуй, ничем особо не выделялся в среде матросской братии. Может, только большие синие глаза, которые побуждали близких людей звать его Васильком, да основательность северного характера могли впечатлять людей при общении с ним. Может быть. Нам, наверное, не дано узнать, чем покорил он молодую веселую цыганочку. Шурочка – дочь непокоренного племени, не взирая на запреты и угрозы сородичей, бросила все и, как только наступил срок демобилизации Василька, не раздумывая уехала с ним.
 После бегства Шурочки были и непростые ситуации, были попытки преследования, но в конце концов удалась уйти от погони и осесть в большом городе среднерусской полосы. Именно в нашем городе появился  на свет отец Игоря, которого тоже назвали Василием. Василию второму едва исполнился годик, как пришло в жизнь Василия первого самое большое горе.
Жили тогда Василек и Шурочка, или Шурупчик, как ласково называл он ее, почти на
самой окраине города, рядом с протекающей там рекой. Настало время весеннего ледохода. Гуляя с маленьким сыном по набережной, Шурочка увидела, как небольшая льдина, на которой играли двое мальчишек, оторвалась от берега. Ребята испугались и закричали. Цыганская дочь не раздумывала ни секунды. Она оставила коляску с сыном на берегу, на ходу скинула пальто и бросилась в ледяную воду.
Ребят,  в конце концов, удалось спасти, а вот Шурупчик сгинула, исчезла в студеных потоках. Как ни старались потом спасатели, но даже тела ее найти не удалось. Вот и кончилось счастье Василька. «Ой, да не вечерняя заря…».
Горе было огромным. В первые месяцы можно было предположить, что и Василек пойдет вслед за своим Шурупчиком. Но время, если и не излечивает полностью, то хотя бы залечивает раны. Может, маленький сын, а может, и собственный духовный стержень постепенно вернули ему смысл жизни. Очень трудные наступили времена.
Конечно, свет не без добрых людей. Многие жалели Василька, старались помочь. И все же основную тяжесть и быта, и воспитания сына, и прочего, словом, крест свой, пришлось нести ему на собственных плечах.
С годами появлялись женщины, которые были не прочь разделить с Василием Александровичем не только постель, но и всю тяжесть житейских забот. Конечно, такие женщины были, но он не то чтобы не хотел, а, наверное, просто не мог уйти от прошлого. Так до самой смерти и суждено было ему оставаться необратимым вдовцом. Когда свахи пытались убедить его, указывая на горемычность одиночества, он грустно улыбался:
–  Я счастливый человек. Пусть и недолго, но побыть рядом с моим Шурупчиком – это такое счастье, которого теперь мне хватит до самого конца.
Вот такой был у Игоря дед.
В повседневных заботах проходили не просто годы, а десятилетия. Василий Александрович не только сумел вырастить и воспитать сына, но и окончить вечерний техникум. Работая мастером на большом авиастроительном заводе, он не хватал звезд с неба, но пользовался заслуженным уважением и у начальства, и у подчиненных. Вставал он утром очень рано, всегда в одно и то же время. Успевал и убраться дома, и собрать сына в школу, да и сам подготовиться к работе. Ходил он на завод  всегда одной и той же дорогой, переходил улицу в одном и том же месте. Даже, когда случалось, пил пиво в одной и той же палатке. Прошло время, вырос сын, женился и укатил на комсомольскую стройку. Так до сих пор Василий Васильевич вместе со своей женой и дочерью, сестрой Игоря, все ездит и ездит по нашей огромной стране, все строит и строит. Может, это цыганская кровь влечет к перемене мест и не позволяет перейти на оседлую жизнь?
Первым ребенком в семье стал Игорь, сестра его родилась значительно позже, почти через десять лет. В детстве он частенько болел, был слабеньким, очень худеньким мальчиком. Родители не решились взять его с собой на новую стройку, где проблем с бытом было с большим избытком. Вот тогда и пришлось Василию Александровичу заменить внуку и мать, и отца, и бабушку. У каждого своя судьба. Видно, провидение выбрало для Василька такую долю: в одиночестве растить сначала сына, а затем и внука.
Если внешне Игорь был почти копией своего отца, таким же черноглазым и кудрявым цыганенком, то характер достался ему иной. Взрывной и нетерпимый, но быстро отходчивый отец являлся  истинным динамитом. Взрывы его темперамента часто приносили близким и не только близким людям ненужные проблемы. У его сына характер был спокойнее и светлее. Ласковый и незлобивый Игорек радовал, успокаивал уставшего деда,  дарил ему счастье любви к этому маленькому черноглазому озорнику.
Еще в раннем детстве не раз и не два бродячие цыгане пытались постичь возникновение необычной пары: русского старика и его маленького цыганенка.
–  Ромале, ромале. – звали они Игорька.
Он же стремглав бежал к своему деду под надежную защиту, иногда издавая звуки страха или обиды.
– Откуда у тебя, старик, наш ребенок? – как-то спросила Василия Александровича цыганка.
– Это мой внук, – резко ответил он, а затем, смягчившись, тихонько произнес: – Дол-го рассказывать.
Успеваемость Игоря в школе условно назовем средней. Скорее среднеарифметической, поскольку удовлетворительных отметок было немного, а вот пятерок и, к сожалению, двоек хватало. Периоды отличной успеваемости часто сменялись спадом, а то и просто обвалом. Если какая-то школьная  дисциплина переставала интересовать Игоря, то даже любящий и любимый дед ничего не мог поделать. Приходилось просто ждать. Часто происходили случаи, когда, например, учитель математики задавал на дом решить несколько обязательных задач и одну-две из очень трудных, только для отличников. Игорь с величайшим упорством старался решить именно трудные задачи, и часто их решал. Что же касается основного задания для всех учеников, то оно ему было не интересно и не всегда выполнялось.
Не раз приходилось Василию Александровичу выслушивать нелестные отзывы от учителей Игоря. Однако бывало и другое. Совершенно неожиданно для многих Громов занял второе место на городской олимпиаде по физике среди старшеклассников. Нестандартные решения, оригинальные постановки опытов заставили педагогов пересмотреть свое отношение к кудрявому черноглазому юнцу. Стали даже поговаривать, что в школе появился многообещающий талант, но вскоре произошло очередное смещение интереса.
С наступлением переходного возраста вдруг все естество Игоря почувствовало, услышало какой-то неведомый зов, зов чарующих звуков. Сначала он даже не понял этого, но затем, поднаторевший в решении физических и математических задач ум стал анализировать, сопоставлять отдельные фрагменты необычного, одновременно отрадного и пугающего явления. Волнующие звуки появлялись и исчезали, как сначала казалось, произвольно. Однако потом он четко понял, что среди многих факторов их появления, в качестве основного ускоряющего катализатора особое место занимали старые фотографии бабушки. «Ой, да не вечерняя …». Долго просыпалась в нем и наконец проснулась кровь непокоренного племени.
Любящий дед с большой тревогой наблюдал за переменами, происходящими с его внуком. В святой для него день, в день рождения Игоря, он подарил ему настоящую семи-струнную гитару. Вот она ¬– милая волшебница, хранительница чарующих звуков.
На удивление многих Игорь очень быстро освоил основные гитарные аккорды. Стал ¬самостоятельно подбирать мелодии популярных песен, бренчать на гитаре и петь в компании друзей.
Как-то дед привел в дом своего старого знакомого, Николая Сергеевича, который не бренчал, а именно играл на гитаре, и играл хорошо. Этот визит стал в жизни Игоря знаковым событием. Теперь он стал совсем по-другому относиться к любимому музыкальному инструменту своих предков. Занятия с Николаем Сергеевичем шли легко и увлеченно. Не прошло и недели, как ученик на хорошем уровне уже играл русскую песню «Среди долины ровныя…». Затем появились романсы и, наконец, звуки ночного табора.
Николай Сергеевич больше был не нужен своему ученику. Тот уходил от него в свободное музыкальное плаванье. Гитарные переборы в исполнении кудрявого музыканта стали трогать души людей. Были среди них и его друзья – Вадик и Коля. Были и одноклассницы, и не только одноклассницы.
Игорю нравились серьезные девочки, а он нравился, скажем так, не совсем серьезным. Это несоответствие доставляло ему душевную боль, угнетало, вызывало чувство ка-кой-то неполноценности.
–  Милая, ты услышь меня, – тихонько напевал Игорек под звуки неспешно перебираемых струн гитары.
–  Что ты все тоскуешь? Смотри, сколько девах скулят по тебе, –  наставлял его Вадик Дзичковский. – В твоем поведении нет никакого  полового смысла.
Вадик считался большим специалистом по женской части. Почти всю свою энергию он отдавал этой сфере деятельности, так что на учебу просто не хватало сил. Про него зло-словили, что он однолюб, то есть никого и ничего не любит, кроме женского пола.
Другой приятель Игоря, Коля Баринов, являлся специалистом более широкого профиля. Он распределял свои силы значительно равномернее. Хорошая, если не сказать от-личная успеваемость в школе, всегда опрятный вид, занятия в секции восточных единоборств и вполне предсказуемое поведение делали его, в отличие от Игоря, в глазах серьезных девчонок очень даже привлекательным кавалером.
Коля действительно учился неплохо, особенно по предметам, относящимся к точным наукам. Однако в нем не искрилась самобытность таланта, которая временами вспыхивала в Игорьке. У Коли не было того Божьего дара, что так ценят одни педагоги и который вызывает бурю негодования у других.
Несмотря на большой разброс мнений среди учителей, средний балл в аттестате выпускника Громова лишь немного превысил цифру три, а  вот у Баринова он был близок к пятерке.

Прошли школьные годы. Вот и наступил выпускной вечер. Все, теперь уже бывшие школяры и особенно их родители, основательно и взволнованно готовились к этому радостному событию. Дед купил Игорю новый костюм, благо с деньгами, как он любил повторять, у них все было хорошо. Родители Игоря регулярно посылали почтовые переводы. Видно, неплохо зарабатывали, по крайней мере, по понятиям Василия Александровича.
Праздничная суматоха, поздравления, вручение аттестатов зрелости, умеренное застолье, танцы и, конечно, песни. Пел со сцены и Игорь, пел свою явно не школьного репертуара, но любимую:
                Милая, ты услышь меня,
                Под окном стою
                Я с гитарою …
Сегодня это было можно. Все учителя, однокашники, их родители и даже директор школы с завучами долго аплодировали ему. Почему русские люди так любят цыганское пение?
Кругом порхали молоденькие девчоночки, источая задор и очарование юности. Ми-лые фигурки и личики.

Отшумел прощальный школьный бал. Нужно было решать, что делать дальше. Василию Александровичу очень хотелось, чтобы Игорек продолжил свое образование. Обсуждали дед с внуком этот вопрос и раньше. Судили, рядили, спорили.
– Люблю я, деда, двух богинь – с загадочной улыбкой философствовал Игорь, – Физику и Математику. Не то, что уж очень сильно люблю, но обе они мне милы, а иногда я просто балдею от них. Может, мне пойти на физфак университета? Конечно, там царствует Физика, а Математика у нее в прислугах. Как ты думаешь? А что, если соблазнит меня служанка? Ха-ха! – Он привстал и потянулся за гитарой.
–  Подожди, Игорек. Похоже, еще сильней любишь ты совсем иную богиню – Музы-ку. Я не против нее. Мне самому очень нравятся твои песни под гитару, – Василий Александрович немного помолчал. – Богини и есть богини, где нам смертным до них. Давай ближе к жизни. Она легкой редко кому достается, особенно у нас на Руси.
–  Я и не стремлюсь к легкой жизни. Ты ведь сам меня таким воспитал, – Игорь ласково посмотрел на деда. – Колян тоже собирается поступать в университет  на физфак. Пойду, пожалуй, и я с ним.
–  Ну что ж, давай на этом и порешим, – подвел итог Василий Александрович.


II

Шумная толпа абитуриентов заполнила холл у самого входа в университет. Волнения, суета. Каждый факультет имел свое отделение в приемной комиссии. И все же, ища свободное место для заполнения анкеты и прочих необходимых документов, некоторые будущие студенты переходили на чужие территории. Потолкавшись у столов физического факультета, Игорь с Колей в поисках места «под солнцем», перешли демаркационную линию и примостились, как потом выяснилось, на подступах к биологическому факультету.
Муторное заполнение документов  периодически вызывало у Игоря желание переключиться на что-нибудь более интересное. Он пытался задать вопросы не по теме поступления в университет своему другу, но тот только отмахивался от него. Коля, как мы уже знаем, был серьезным молодым человеком.
Заполнив несколько строк анкеты, Игорь посмотрел на соседние столы. Его блуждающий взгляд невзначай остановился на девушке, которая сосредоточенно склонилась над своими документами. Вернее, он обратил внимание даже не на нее, а на ее косу. Игорь сразу вспомнил красочные рассказы деда о своем Шурупчике, о ее косах. Какие они были черные, длинные и толстые, как швартовые канаты.
Коса, которую наблюдал Игорь, была не длинной, не толстой, и уж совсем не черной, но все же косой. Этот элемент девичьей красы редко можно увидеть в наши дни. Наверное, именно поэтому он и привлек внимание кудрявого цыганенка.
Несколько поколебавшись, Игорь встал и подошел к обладательнице косы. Только он собрался заглянуть через ее плечо, как тут же девушка поднялась и вопросительно посмотрела на Игоря. Посмотрела как-то отрешенно, как на бесполое существо.
–  Скажите мне, пожалуйста, милая девушка, куда вы поступаете, на какую специальность, и как вас зовут? – вопросил Игорек.
–  Зовут меня Маша Цыганова, а учиться я хочу на биолога, – ответила она тоном, в котором невозможно было уловить ничего, кроме полного отсутствия интереса к вопрошающему.
Слегка склонившись в благодарном поклоне, Игорь улыбнулся и отступил на свое место. Все же нужно было закончить оформление документов.
Примерно через час, после просмотра документов консультантом, выстояв небольшую очередь к техническому секретарю, были окончены все формальности. Теперь оставалось готовиться к вступительным экзаменам, а затем испытать свою судьбу. Еще немного потолкавшись среди абитуриентов, друзья направились к выходу. Игорь явно не спешил. Он и сам еще не понимал, что его удерживало в храме наук.
–  Ты чего, цыганская душа, здесь забыл? – торопил Коля. – Пошли по хатам. Зайдем через три дня, тогда и узнаем, как нам сказали, расписание экзаменов для нашего потока.
–  Знаешь что, Колян, ты иди, а я здесь еще потусуюсь.
Коля сузил в усмешке глаза:
–  Хочешь кого-то закадрить? Нашел время, – он снисходительно пожал плечами. – Что ты все суетишься? Думай лучше об экзаменах. Девчата от нас никуда не уйдут.
–  Я и сам не знаю… Просто хочется побыть здесь.
–  Ладно, я пошел. Пока.
Коля ушел, а Игорь стал слоняться у входа в университет. Конечно, нужно, очень нужно готовиться к экзаменам, а ему вот вздумалось повстречаться с Машей Цыгановой. Зачем? Неужели его привлекла эта девушка с совершенно неброской провинциальной внешностью? Кто знает, чем серьезница задела беспокойную душу несерьезного цыганенка?
Довольно долгое ожидание Игоря  было наконец вознаграждено. В дверях появилась Маша. Не обращая внимания на окружающих, она довольно быстро уходила. Игорь направился встречным курсом.
–  Наконец-то и вы, коллега. Я вас заждался, – начал он. – Никак не могу узнать, ка-кой будет первый экзамен и когда?
Маша посмотрела на него примерно с тем же выражением, что и раньше.
–  Первым экзаменом будет сочинение, а вот когда? Это будет известно через три дня, – очень спокойно и размеренно ответила она. – А вы тоже на биофак поступаете?
–  Всю сознательную жизнь мечтал стать биологом,  –  ляпнул Игорек. – Это так интересно, так увлекательно и перспективно. Биотехнологии позволяют получить максимальный процент прибыли.
–  Так вы еще и экономист? – в глазах Маши впервые появился даже не интерес, а скорее женское лукавство.
–  Нет, не экономист, не футболист и не писатель, как мой друг Вадик. Я решил целиком, без остатка посвятить себя служению несравненной богине, которую зовут Биологией.
Трепаться, конечно, Игорек умел, но пользовался он этим сомнительным даром в общении с девчонками довольно редко. Самым сложным для него было вовремя остановиться.
–  Ведь, что такое Биология? Это вершина современного знания науки. Простые химические реакции идут в низшую ступень. Это начальная школа Биологии. Сходное можно сказать и о математике, и даже о физике. Если уж суждено служить науке, то только через королеву всех наук – Биологию.
–  А как все-таки звать верного рыцаря Биологии? – Маша  попыталась остановить поток красноречия этого чудного паренька.
– Простите, забыл представиться. Зовут меня Игорем, или полностью Игорем Васильевичем. Так назвали меня в честь знаменитого физика Курчатова, – по ходу придумывал он, – потому что я в ранней своей юности просто обожал физику, – Игорю никак не удавалось остановиться. – Жизнь, скажу я вам, уважаемая коллега, сложная штука. Простите заблуждение молодости. Все мы склонны к ошибкам.
–  И вы простите меня, коллега. Что, в вашем городе все такие болтуны? – Маша нажала на стоп-кран говоруна.
–  Да нет, не все. Я тоже не всегда такой, – зазвучала цыганская грусть и в речи, и в душе Игоря. – Просто хотел тебе понравиться.
–  Плохой способ выбрали вы для этого, Игорь Васильевич. До свидания.
Несмотря на жесткие нотки в голосе Маши, внутри нее уже что-то шевельнулось: не то жалость, не то просто интерес к черноглазому говоруну.
Теперь Игорь действительно понял, что ему хочется, очень хочется понравиться Машеньке. Как это сделать? Ни сейчас, ни раньше у него не было хорошего рецепта для получения благосклонности у серьезных строгих девушек. Обычно они принимали его за чудного болтуна или придуряющегося ловеласа. Наверное, и Маша так думает про него. Эта неприятная мысль покоробила сознание.

На следующее утро Игорь пошел искать Машу. В конце концов, где-то к полудню, поиск завершился вполне удачно. Недалеко от университета на скамейке в тенистом скверике в обрамлении книг и тетрадей сидела милая абитуриентка. Она была поглощена своими занятиями.
Игорь поздоровался и сел рядом, устремив свой взор в книгу, которую Маша держала в руках. Это были стихи Некрасова.
– Тебе нравится Некрасов? – спросил он, – или это только для  подготовки к сочинению?
–  Некрасов, конечно, нравится, но сейчас это не главное. Как вы думаете, какая тема может быть по Некрасову?
Игорь только пожал плечами, и решил совместить приятное с полезным. Он начал целенаправленно вникать в то, как Маша готовилась к сочинению, и с удовольствием составил ей компанию. Пусть и с разной степенью увлеченности, но молодые люди проучились так несколько часов. Все ощутимее появлялось желание чего-нибудь перекусить. У Маши были припасены бутерброды на этот случай. Игорь сначала отказывался, но затем все же взял настойчиво предлагаемый ему бутерброд с плавленым сыром.
–  Как-то неудобно получается,  –  стесняясь, заметил он.
–  Что же тут неудобного? – открыто взглянув на Игоря, удивилась Маша.
Здесь он впервые отчетливо увидел ее глаза, такие глубокие и спокойные, что даже не смог подавить вздоха удивления. Если саму Машеньку ему захотелось сравнить с тихой речкою, то ее глаза – это бездонные омуты. На миг неприятно вспомнилась народная мудрость про тихие омуты. Нет, это не про нее.
Уже к вечеру, когда стала подкрадываться усталость, Игорь решился наконец предложить Маше проводить подготовку к экзаменам не в сквере на скамейке, а у него дома. Маша немного поколебалась, но все же отказалась:
–  Это неудобно для всех нас. Давай пока обоснуемся здесь.
Игорь не стал настаивать и, проводив Машу до общежития, в приподнятом настроении отправился домой.

До приезда в наш город Маша жила на Урале, в небольшом городке, вернее, даже не городке, а рабочем поселке городского типа. Помимо родителей остались у нее дома два брата и младшая сестра. Весь Машин городок существовал за счет графитовых рудников, на которых и работали родители и старший брат. Жили они очень скромно. В школе, где училась Маша, ее отмечали как способную и прилежную ученицу. Учителя настаивали, чтобы девушка поступала в какой-нибудь ВУЗ. Ее мечты разрывались между медицинским институтом и биологическим факультетом университета. Ехать в Москву и поступать в МГУ она не решалась, понимая, что шансы на успех минимальны. На семейном совете решили: пусть Маша едет в наш областной город и постарается поступить в провинциальный университет. Сборы были недолги. Все имущество уместилось в рюкзаке и чемодане. Прощальный гудок тепловоза. Здравствуй, новая самостоятельная жизнь! Как ты встретишь тихую Машеньку?

Наступило утро следующего дня. Как ни старался Игорь прийти на деловое свидание раньше Маши, ему это так и не удалось. Она уже постигала премудрости литературы на знакомой скамейке. Игорю пришлось сразу же углубиться в процесс изучения русской словесности. Определенные трудности для него создавала въедливая методика и жесткий ритм Машиных занятий. Она же не подвергала никакому сомнению необходимость крайней самоотдачи при этих занятиях.
Часа через два вдруг пошел дождь. Небольшой Машин зонтик был не в состоянии со-хранить хотя бы относительный комфорт. Пришлось покинуть хорошо насиженную лавочку. Заниматься, стоя под деревьями, было очень неудобно и непродуктивно. Игорь вновь повторил свое приглашение пойти к нему домой. С неохотой, даже с опаской, но все же Маша была вынуждена согласиться.
–  Живем мы вдвоем с дедом, –  продолжал убеждать ее Игорь. – Я тебя сейчас познакомлю с ним. Он должен тебе понравиться.
По дороге к дому Игорь успел кое-что рассказать Маше и о себе, и о своем деде. Поднявшись на лифте, Игорь не стал открывать дверь своим ключом, а нажал кнопку звонка. Послышались шаркающие старческие шаги, и дверь открылась.
–  Деда, знакомься, это Маша, –  начал Игорь. –  Мы с ней позанимаемся у нас. На улице идет дождь. Надеюсь, ты не против?
–  Милости прошу, –  откровенная улыбка осветила изборожденное  морщинами лицо старика. – Только прошу прощения за мой беспорядок. Уж не помню, когда у нас гостили женщины.
Маше сразу же понравился дед Игоря. Она выросла среди очень похожих на него людей, а вот его внук все еще не вписывался в круг ее понятий и привычек.
Квартира состояла из двух небольших комнат, кухни и прочих подсобных помещений. Абитуриенты сразу прошли в комнату Игоря и продолжили свои занятия. Часа через три зашел к ним Василий Александрович и пригласил, как он выразился, подкрепить силы. Теперь пришел черед Маши почувствовать некоторое стеснение. Она оставила Игоря корпеть над книгой, а сама устремилась помогать его деду. Обедать сели на кухне.
–  Какой же вкусный борщ сварили вы, Василий Александрович. Хочу у вас поучиться, –  говорила Маша без жеманства, просто и спокойно.
Старику были приятны и ее речь, и поведение, и неброский внешний вид.
–  Может, она и есть судьба для моего Игорька?  –  с надеждой подумал он, а вслух произнес: – Вам, ребята, нужно сейчас учиться другому, нужно поступить в университет.
Все были, конечно, согласны с этим. Сразу после обеда, как не сопротивлялся Василий Александрович, Маша вымыла посуду, а затем опять вместе со своим черноглазым ассистентом углубилась в занятия.
Быстро промелькнуло время, и уже стало темнеть. Ужинать Маша категорически от-казалась. Старику удалось лишь уговорить ее выпить стакан чая с сухарями.
Усталый Игорь как-то притих. Такое бдение над учебниками, которое проповедовала Маша, было не по его темпераменту. Он сидел за столом молча.
–  Вы не слышали, Машенька, как поет мой Игорек? – это была одна из любимых тем деда. – Давайте вместе попросим его, –  он встал и сам принес внуку гитару.
Как только пальцы Игоря коснулись струн, заряд отчаянной энергии вошел в его тело. Ему очень хотелось, глядя в бездонные Машенькины омуты, спеть ей «Милую», но пока он был к этому еще не совсем готов. Прозвучали вступительные переборы, и он запел:
–  Все, как прежде, все та же гитара…
Это был любимый романс деда. У Игоря был не очень сильный, но приятный голос, наверное, высокий лирический баритон, да и на гитаре он играл очень даже неплохо. Слушая его, не только Василий Александрович, но и Маша стали погружаться в особое состояние чего-то приятного и волнующего, в состояние радости и грусти одновременно. Надо же, кого Машенька повстречала на своем жизненном пути.

Было уже за полночь, когда Игорь, проводив Машу, вернулся домой. Дед ждал его и не ложился спать.
–  Какая хорошая девушка, –  начал он. – Она тоже поступает на физический факультет?
–  Нет, деда, нет. Мне и стыдно, и больно, ведь я сдуру обманул ее, –  Игорь подробно, как на исповеди, все рассказал деду.
Василий Александрович долго молчал, ходил по комнате. Затем улыбнулся и погладил внука по кудрявой голове:
–   Это не страшно, ведь ты ничего дурного не сделал. Однако завтра же обязательно все расскажи Маше. Скрывать это нельзя.
–  Нет, не могу. Я лучше завтра с утра пойду в университет и попрошу передать мои документы на биофак, –  его мятущаяся натура никак не могла принять определенного решения. – Видел бы ты, деда, что у нее в глазах…
–  Трудно мне советовать тебе, Игорек. Решай сам, только прошу об одном, подумай хорошенько.
–  Все, решил! Утром иду в приемную комиссию. Когда придет Маша, пусть занимается в моей комнате. Ты ей просто скажи, что я в университете, –  Игорь помолчал, а затем решительно произнес: –  Когда вернусь, все расскажу ей сам.

В приемной комиссии Игоря ждало полное разочарование. Оказывается, передача его документов на другой факультет невозможна.
–  Надо сначала определиться, а уж потом сдавать документы. Что за молодежь пошла? Один ветер в голове, –  возмущалась преподавательница – член приемной комиссии. – Можете написать заявление и забрать свои документы. Скатертью дорога.
Получалось все очень нескладно. Игорь не знал, что и делать. Походил он, походил возле входа в университет, да и не стал забирать свои документы. В подавленном состоянии Игорь двинулся к дому.
Поздоровавшись с Машей, он кратко поведал ей о своих закидонах. Та слушала его хотя и молча, но с неописуемым удивлением. – Не ругай меня, пожалуйста. Уж очень хотелось встречаться с тобой, –  даже с некоторым вызовом закончил непутевый паренек.
–   Какой же ты странный, необычный. Никогда не могла бы подумать, что встретится мне вот такое чудище, –  суровым тоном произнесла Маша, а в глазах, в тихих ее омутах, бегали белые барашки смеющихся волн, бегали и ласкали появившегося там чертенка.
 Этот смуглый чертенок был кудрявым и черноглазым, похожим как две капли воды, на Игорька.

Несмотря на Игоревы заморочки, Маша не только сама с упорством продолжила готовиться к сочинению, но старалась подготовить к экзамену и его.
Наступил первый день испытаний для поступающих в университет. Абитуриенты всех факультетов писали сочинение в разных аудиториях. Поэтому Маша и Игорь были разлучены. Маша выбрала себе тему про «Тихий Дон» Шолохова. После знакомства с Игорем и его дедом ей стал много ближе мир горячих потомков казачьей вольницы. Ну а о чем писал Игорь?
Он одним из первых сдал свое сочинение. С чувством свершившегося, с чувством долгожданного облегчения вышел беспокойный цыганенок из храма наук и стал поджидать Машу. Начали появляться взволнованные соискатели студенческих мест. Игорь наблюдал за ними, это было интересно. Вот вышли две девчушки в сопровождении молодого человека. Одна из них плакала, а другая старалась как-то неумело ее успокоить. Парень шел несколько позади с понурым видом. По его губам можно было догадаться, что он прошептывает отдельные фразы, может быть, своего сочинения. От большинства выходящих на волю исходил какой-то импульс угасающей тревоги и обреченной успокоенности.
Игорь в душе улыбнулся. Теперь он свободный человек, который не станет занимать чужое место. Он вольный ветер, уносящийся вдаль, он отпрыск непокоренного племени. Вот только как на его поступок отреагирует Маша?
Она вышла из университета совсем опустошенная, подобно полностью выложившегося на дистанции стайера. Со стороны они с Игорем казались очень странной парой: радостный кудрявый паренек и тихая, уставшая девушка.
–  Я писала сочинение по Шолохову, – отчитывалась Маша, –  а ты какую тему выбрал?
–  Конечно, Пушкина, его раннюю лирику, –  с пафосом ответил Игорь.
Маша уже начала проникать в его внутренний мир, начала познавать особенности своего черноглазого друга. По его виду и разговору она сразу почувствовала что-то неладное.
–  Расскажи поподробнее, как ты раскрыл тему?
–  Я изложил все сжато и кратко,  –  озорно улыбнулся Игорь.
–  И все же, что ты написал? –  теперь Маша уже не сомневалась в очередном закидоне цыганенка.
–  Что я написал? – он принял торжественную позу, поднял правую руку вверх и произнес эпохальную фразу: –  Пушкин для России – все.
–  И все?
–  И все. Ведь ты не будешь возражать, что краткость – сестра таланта?
–  Да, дурной пример заразителен, –  с грустной улыбкой прожурчала тихая реченька. – Что же ты теперь будешь делать? Горюшко.
–  Буду помогать тебе готовиться к следующему экзамену, ведь это математика.  Она мне ближе и роднее, –  совершенно нормальным деловым тоном стал изъясняться Игорь, –  и давай договоримся, что о моем будущем подумаем после твоего зачисления в университет.
–  Да, с тобой скучать не приходится. Никак все же не могу понять тебя до конца.
–  Скучать тебе действительно не придется. Это я обещаю на всю жизнь. Говорят, чтобы понять человека, нужно вместе съесть пуд соли, так что у нас с тобой все впереди.
Они уже изрядно отошли от университета, когда Игорь обнял Машу и, склоняясь к  ее уху, тихонько и очень проникновенно запел:
                –  Милая, ты услышь меня…
Казалось, что звучал не молодой голос высокого регистра, а пела и страдала душа, душа нежная и верная.
                –  Взгляни на меня.
                Хоть один только раз…
Маша прижалась к груди цыганенка, своего цыганенка. Теперь она уже была уверена, что именно своего. Это он нырял и кружился в ее светлых и тихих омутах.
                –  И страдать был бы рад,
                Если б душу согрел
                Мне твой ласковый взгляд…
Откинув прочь все условности, Маша наклонила к себе непутевую, кудрявую голову своего сердечного друга и поцеловала его переносицу, то место, где срослись черные брови, доставшиеся Игорьку от своих вольных предков.

Василий Александрович никак не мог одобрить поступок своего внука. Он тяжело переживал его очередной фортель. Игорь  жалел своего деда. Ему было крайне неприятно осознавать, что именно он своей необузданной натурой  приносит горе очень близкому и любимому человеку, и так вдоволь настрадавшемуся за свою жизнь.
–  Да  ладно, деда, не сошелся свет клином на университете. Осенью пойду послужу в армии. Может, вышибут там из меня дурь? Вернусь добропорядочным человеком, и все станет о, кей.
–  В армии тебе, конечно, мозги прочистят, –  дед немного помолчал. –  А что говорит Маша?
Игорь принял ухарскую позу и, коверкая слова, продекламировал:
–  Ты, парэнь, вэтрэный, а я сурьезная!
–  Не надо так, Игорек. Она очень хорошая девушка, и обижать ее я не позволю, даже тебе.
Игорь бросился на шею старику:
–  Ну что ты, деда, что ты. Я же люблю ее, да и вообще, обидеть такое тихое существо – большой грех. Как ты мог обо мне так подумать?
–  Ладно, мой хороший, не гневись. Видно, твой дед совсем умом поизносился.

Маша была вынуждена подчиниться, если не Игорю, то Василию Александровичу. Теперь она почти все дневное время проводила в квартире Громовых, уходя  в свое общежитие только на ночь. Игорь действительно здорово помогал ей в подготовке к экзамену по математике.
Через два дня после первого экзамена были вывешены полные списки абитуриентов с оценками за сочинение. Маша получила четверку, а Игорь – не просто двойку. Против его фамилии стояло указание срочно явиться к ответственному секретарю приемной комиссии.
Он не замедлил исполнить это указание.
–  Надо приучаться к дисциплине. Приказ начальства – закон для подчиненных, – пробалаболил веселый цыганенок и почти строевым шагом удалился для прохождения экзекуции.
Маша не смогла сдержать улыбки, хотя на душе у нее скребли кошки. Ждать ей пришлось недолго. Из кабинета ответственного секретаря раздались громкие крики, а затем с довольным видом появился теперь  уже бывший абитуриент. Увидев стоящую в тревожном ожидании Машу, он прижал ладони рук к своей груди и запел в полный голос:
                –  Милая, ты услышь меня…
Маша была готова хоть сквозь землю провалиться.
–  Игорь, перестань. Зачем ты это делаешь? Пожалей хоть меня.
К ним быстрой походкой подошла уже немолодая женщина. По внешнему виду сразу можно было признать в ней строгую преподавательницу.
–  Вы где находитесь, молодые люди? –  произнесла она возмущенным тоном, и, обращаясь к Игорю, потребовала назвать фамилию.
–  Рабинович, –  не моргнув глазом, ответил тот. – Извините, погорячился.
–  На какой факультет вы поступаете, товарищ Рабинович? –  в глазах этой классной дамы светились плохо скрываемые смешинки.
–  Мечтаю экстерном окончить одновременно физфак и биофак, –  Игоря понесло.
–  Жаль. Я преподаю на филологическом факультете. Было бы занятно иметь такого студента, из которого можно вырастить знаменитого юмориста, – она повернулась на высоких каблуках и удалилась.
Маша была почти в трансе. Похоже, что даже ее стало оставлять самообладание:
–   Зачем ты наврал? Зачем представился Рабиновичем, а не Громовым?
–   Машенька, милая, прости.  Несет меня куда-то, –  Игорю очень не хотелось доставлять ей неприятности. Он ласково улыбнулся и спросил: –  Посмотри, Машань, на меня внимательно. На кого я больше похож, на Громова или Рабиновича?
Новый поток нежности и жалости к черноглазому чудищу волной накатил на Машеньку. Видно, такая у нее доля.
–  Похож ты только на непослушного цыганенка, –  она любяще посмотрела на него, но вдруг в ее глазах опять появилась тревога.
–  Кто так громко кричал в кабинете секретаря приемной комиссии?
–  Не я, не я. Успокойся, мой тихий ручеек. Пойдем на улицу, и я тебе все расскажу.
Пройдя сквозь стайки будущих студентов, они вышли из здания университета и направились в сторону дома Громовых. Он начал свой отчет о посещении высокого начальства.
–  Зашел я в кабинет. Сидит там за большим столом сам секретарь. Знаешь, такой лысенький доцент кавказской национальности. Я стою молча и жду. Поднял он на меня свои прищуренные глаза и вопросил: «Куда вы собираетесь поступать, молодой человек?». Я ответил, что в моем заявлении все написано. Тогда он стал говорить очень громко:  «Вам не в университет поступать надо, а в цирковое училище!». Вот и все.
–  Почему же тогда там так кричали? –  спросила Маша.
–  Толком не знаю. Может, секретарю не понравилось, что я попросил у него письменную рекомендацию для моего поступления в цирковое училище? –  с обалдевшим видом вещал Игорь. – Он же сам пророчил мне будущее циркового артиста.
В глазах Маши появились небольшие бурунчики. Вихрем вошел в ее жизнь этот непредсказуемый чернобровый чертенок. Такая судьба. Кто знает, может, тяжелая судьба, а может, и радостная? Скорее, и то и другое.
                –  Милая, ты услышь меня…
Слышит тебя, Игорек, слышит твоя милая, и не только слышит. Ведь провидение дало ей от рождения фамилию не Немцова, не Калмыкова, не Татаринова, а именно Цыганова. Конечно, судьба.

Математику Маша сдала на «отлично». По этому поводу вечером устроили чаепитие с тортом.
–  С таким репетитором, –  Маша ласково смотрела на Игоря, –  мне непременно будет улыбаться счастье.
–  Жаль, что нужно тебе, Машенька, экзаменоваться по химии, а не по физике, –  Василий Александрович с удовольствием обсуждал Машин успех. – Жаль, ведь Игорек мастак по этой части. Даже грамоту имеет.
Маша не только печалилась, она просто страдала из-за того, что Игорь так помогает ей, а сам добровольно отказался от поступления в университет. Ведь он старался отдать ей все, что имел, старался помочь ей максимально. Про свою дальнейшую жизнь Машин друг теперь тоже начал задумываться.
Игорь относился к довольно редко встречающемуся типу людей, бесспорно способных и даже талантливых, но не сконцентрированных на какой-то одной области раскрытия своего таланта. Ему хорошо давались физико-математические дисциплины, порою они даже нравились, но в то же время его стесняли их строгие рамки. Игоря влек мир искусства, особенно музыка. Он был очарован цыганской песней, звуками гитарных переборов. Однако и всего этого было мало. Хотелось попробовать свои силы в конструировании технических устройств, особенно самолетов.  Тянула его и водная стихия… Про таких людей раньше иногда говорили как о потенциальных энциклопедистах, как о натурах с широким кругом интересов. В наш век узкой специализации перед подобными личностями возникает масса проблем, порой не позволяющих получить достойную реализацию.
Игорь четко решил для себя идти в армию, если удастся, то во флот, по стопам своего деда. Он даже хотел подвергнуть себя суровым испытаниям, чтобы обуздать кипучую натуру. Пока он будет проходить службу, Маша сможет спокойно учиться. Игорю рисовались приятные картины, как она будет ждать его, тосковать.

Проводив Машу, Игорь вернулся домой и, несмотря на поздний час, попросил деда выслушать его.
–  Дедуль, как ты думаешь, может, мне пока, до призыва в армию, поработать на твоем заводе?
Целый сонм противоречивых чувств овладел Василием Александровичем. Он еще не смирился с тем, что Игорь не стал поступать в университет, да и остаться в одиночестве после ухода внука в армию было почти невыносимо. Но время остановить нельзя. Желание Игоря поработать на его родном заводе хотя бы несколько месяцев казалось старику не только разумным, но и приятным. Он не стал откладывать решение этого вопроса, и утром следующего дня отправился до боли знакомым маршрутом на свой завод.
Встретили старого мастера очень хорошо. Его просьба нашла сердечный отклик не только в родном цехе, но и в отделе кадров. Через два дня Игорь стал трудовым человеком.
Первое время он очень уставал. На руках появились не только мозоли, но и ссадины, порезы. Однако дедова закалка давала себя знать. Молодой Громов без особых проблем влился в коллектив и, если не считать мелочей, с честью стал оправдывать свою фамилию.

Химию Маша сдала на «четыре». Может это и неплохо? Все зависит от проходного балла, который объявят в этом году на биофаке. Теперь полностью следовало сосредоточиться на основном экзамене по биологии.
Даже Василий Александрович просто диву давался, с каким неудержимым упорством Машенька грызла гранит науки. Конечно, ей было много трудней, чем ребятам, окончившим школы в больших городах. Разница в уровне преподавания ставила абитуриентов с периферии в трудные условия. Умудренный жизненным опытом дед Игоря понимал это и старался создать все условия для занятий Маши.
Игорь приходил с работы к вечеру и тоже старался не особенно тревожить ее. Только изредка они позволяли себе хоть немного отвлечься от основных забот, да и то ненадолго.
–  Скажи мне, будущий биолог, почему внешне, да и не только внешне, я очень похож на цыгана, хотя и дед, и мама моя русские, и к тому же русые? – как-то провожая Машу, спросил Игорь.
–  Ты, наверное, слышал, Игорек,  что существуют гены, такие факторы наследственности, ответственные за формирование определенных элементарных признаков организма?
–  Конечно, слышал.
–  Так вот, если не вдаваться в особые сложности, можно утверждать, что совокупность генов создает всю конструкцию каждого человека, или генотип. Интересно то, что ребенок получает равное количество наследственной информации от каждого из родите-лей. Поэтому за любой признак отвечают два гена, материнский и отцовский. Наверное, лучше всего рассмотреть пример относительно цвета глаз. Здесь все однозначно и просто, –  Маша немного помолчала, а затем спросила: –  Какой цвет глаз у твоей мамы?
–  Они у нее светлые, наверное, серые или серо-голубые.
–  Все гены можно подразделить на доминантные, или господствующие, и рецессивные, или подавляющиеся. Гены, несущие темный цвет глаз, доминантны. Поэтому, если у человека есть хотя бы один такой ген, то и в реальности глаза будут темными, карими. Если же второй ген светлоглазый, то он, хотя и не проявляется, но может быть передан дальнейшему потомству, и проявится уже у него. Для этого необходимо, чтобы и другой ген тоже нес светлоглазую наследственность.
–  Стало быть, у меня есть и рецессивный, светлоглазый ген, и мой наследник может родиться светлоглазым? –  рассуждал Игорь.
–  Конечно, если твоя избранница окажется светлоглазой, –  улыбнулась Маша.
В темноте он не смог разглядеть эту улыбку, но почувствовал состояние Маши всей своей мятущейся душой.
–  Разве можно в этом сомневаться? – он нежно обнял Машу. – Светлая ты моя реченька, водичка моя студеная и чистая, милая.

По биологии Маша получила пятерку. Ее, радостную и смертельно уставшую, Василий Александрович накормил и уложил отдохнуть на свой диван. Пусть хоть немножко поспит. Оставив Машу, старик вышел во двор и стал дожидаться прихода Игоря.
Перехватив идущего с работы внука, Василий Александрович сообщил ему об успехе Маши. Игорь тут же развернулся и побежал покупать цветы.
Однако праздновать победу было рановато. Маша набрала 18 баллов. Этого хватило бы для прохождения на физфак, что и осуществил друг Игоря Коля Баринов. На биофаке объявили проходными 19 баллов, а 18 – как полупроходные. Другими словами, могла быть принята в университет только часть абитуриентов, набравших 18 баллов. Вот здесь и наступил непредсказуемый и отчаянно нервный момент.
На что могла рассчитывать скромная девушка, приехавшая с периферии? Да ни на что! Никаких связей, никаких грамот и дипломов у нее не могло быть в принципе. Смешно подумать, что в их поселке стали бы проводить какие-либо международные, всероссийские или даже областные олимпиады и конкурсы. О них в Машиной глубинке даже никто не слышал.
Несмотря на внешнее спокойствие, Маше было очень тяжело сознавать всю безысходность. Ей казалось, что она совершила что-то очень-очень нехорошее. Ведь ее семья, живущая от получки до получки, отдала Маше все свои скромные сбережения и с большой натугой собрала ее в дорогу. А она, что сделала она? Какой-то злой дух стал нашептывать ей на ухо, мол, ты не только занималась, но и гуляла, смеялась, целовалась с кудрявым цыганенком. Нет, не смей так даже думать! Игорь и его дед все делали для нее. И вообще, зачем весь этот мир, университет, биология, без Игоря, без этого смуглого чертенка, плескающегося в ее тихих омутах.
Что и говорить, все были удручены. Игорь старался ни о чем не говорить с Машей, опасаясь что-нибудь ляпнуть. Когда рядом не было деда, он только тихонько гладил Машины плечи и, как преданный щенок, смотрел на нее. Его присутствие придавало Машеньке большую устойчивость. Он переживал за нее, но, видя внешнее спокойствие, гордился своей милой подругой.
Немногословным был и Василий Александрович.

Встав по своей давней привычке очень рано, дед произвел необходимые работы по дому, разбудил и собрал внука на работу. Когда Игорь ушел, Василий Александрович стал приводить себя в парадный вид. Гладко выбритый, в своем тщательно отглаженном костюме он первым делом направился в Сбербанк. Сняв со сберкнижки деньги, приготовленные им для своих похорон, старик положил их в красивый конверт и пошел в … университет.
Еще раньше, как бы невзначай, он спрашивал не только у Маши, но и у Игоря, и даже у заходившего к ним Коли про расположение приемной комиссии, о ведущих кафедрах и многом другом, имеющем отношение к университету. Те, с разными степенями информированности, отвечали ему. Думали, зачем это деду?
Василий Александрович, немного походив в вестибюле, подошел к пожилой женщине, похоже, преподавательнице, сидевшей у столиков занятых биофаком. Он попросил подсказать ему, кто из руководителей основных кафедр биологического факультета находится сейчас на месте. Лето – время отпусков для большинства преподавателей. Однако, на счастье, заведующий одной из ведущих кафедр профессор Камин Михаил Захарович оказался у себя в кабинете. Деликатно постучав в дверь, Василий Александрович вошел в кабинет заведующего.
Нам доподлинно не известно, что делал там дед Игорька, о чем говорил он с профессором. Отметим лишь, что примерно через час Василий Александрович вышел из кабинета и направился домой.

Через два дня вывесили окончательные списки первокурсников. Среди прочих там была и фамилия  Цыгановой. Ликованию Игоря не было границ. Маша тоже была счастлива, однако какое-то интуитивное чувство старалось остудить ее радость.
Она сначала хотела на время съездить к себе домой, но финансовые ограничения, душевная привязанность к ней Василия Александровича и, конечно, ее кудрявый и нежный друг не дали воплотить ей это желание в жизнь.
Вскоре Маше выделили постоянное место в студенческом общежитии, в четырех-местной комнате. Несмотря на это, она ежедневно продолжала бывать у Громовых. Теперь Игорь играл на гитаре и пел каждый вечер. В эти минуты Маше казалось чудом все, что ее окружало. Это было чудо доброго волшебника, который выбрал для своей доброты именно ее, тихую девушку из далекого уральского поселка. Она знала, что Игорь пел для нее, для своей милой.
Оставшись наедине, Машенька шептала своему нежному цыганенку:
–  Только не забудь меня, не обмани, не оставь.
–  Что ты, тихонечка моя, разве я могу предать? Меня бы не разлюбили, не оставили. Я буду  петь для тебя всегда и везде, даже когда окажусь далеко-далеко. А ты слушай, слушай и услышишь меня, милая.

Быстро пролетели счастливые дни. С первого сентября Маша начала свое долгожданное обучение в университете. Теперь бывать у Громовых ей стало значительно сложнее, но все же она частенько там появлялась, хотя и ненадолго. Игорь после работы почти каждый вечер встречал Машу. Суматошная жизнь большого города несла в своих потоках заботы и горести, праздники и радости всех своих поселенцев.
Вскоре пришлось Игорю явиться в военкомат для прохождения медкомиссии и про-чих процедур, связанных с призывом в армию. Он был готов к этому, но все равно тоска, вызванная скорой разлукой с дедом и, конечно, с Машенькой, временами стала одолевать его.
Настал суровый час, пришло время. Василию Александровичу под расписку вручили повестку на  внука из военкомата с требованием явиться утром через два дня с вещами. Вечером, в канун призыва, решили, как принято в народе, организовать проводы Игоря  в армию.
Маша и Василий Александрович хлопотали на кухне, а Игорек выходил встречать гостей. Первым пришел Вадик Дзичковский. На удивление он был один, и выглядел очень бледным, уставшим.
–  Ты чего такой смурной? Не можешь пережить разлуку со мной? –  придурился Игорь.
–  Конечно, жаль мне тебя, цыганская душа. Куда тебя несет? Неужели ты не смог отмазаться от армии? Спросил бы хоть у меня, – Вадик грустно посмотрел на друга. – Разве тебя поймешь.
– Ладно, Видак, каждому свое. Сколько времени ты не был у меня?
После окончания школы Вадик куда-то пропал. В институт поступать он не собирался, говорил, что если ему понадобится диплом, то он его запросто купит. Вернулся он в город примерно неделю назад. Причем, приехал не на поезде, а на новенькой «Волге». Рас-сказывать о том, где он «слонялся», Вадик не хотел. На все вопросы отвечал очень коротко:
–  Надо, кореша, уметь жить.
Несмотря на свою любознательность, Игоря не очень интересовали поездки Вадика. У него теперь был свой очень-очень личный интерес к человеку, который являлся полной противоположностью любителю красивой жизни.
В прихожую вышла Маша. Игорь представил ее и Вадика друг другу. До этого они не были знакомы. Краткое представление явно не устроило известного сердцееда.
–  Плохо ты представляешь друзей, мол, мой одноклассник Вадик и все, – обратился он к Игорю, а затем, переведя свой профессиональный взгляд на Машу, стал выпендриваться. – Недавно я начал писать свою новую книгу. Сейчас нахожусь в творческом процессе. Тяжко, ох, тяжко, приходится творческим натурам.
Весь образ Вадика был неприятен Маше, если не сказать большего. Но Вадик являлся другом Игоря, поэтому она решила ввести разговор в более приемлемое русло:
–  Интересно, а как называется ваша книга?
Этого только и нужно было Вадику.
–  Я решил назвать ее: «Астральный секс в полнолуние», –  приняв трагический вид, ответила творческая натура. – Это плод моих долгих раздумий, бессонных ночей.
–  Все может быть, только я не врач и помочь вам не смогу, –  прожурчала уходя тихая речка. –  Простите.
Вадик от удивления и возмущения вытаращил глаза:
–  Во дает, серая куропатка! Чо, вы здесь все такие?
–  Нет, не все. Индейцы составляют исключение, –  Игорь, кажется, начал «заводиться».
–  Какие индейцы?
–  Те, которые борются за права человека и милиционера. Для тебя, Видак, охрана окружающей среды – пустой звук. А что написано по этому поводу в конституции Соединенных Штатов Армении?
–  Ты чего?
–  Одно только рычание синиц, а хартия педерастов тебя не интересует? Ведь это чудовищно! Только уничтожение посевов кукурузы в тропической сельве дает колос-сальный импульс для освоения космоса. Это надежда многих поколений, мечта греческих стоиков. А ты все про Суэцкий канал.
–  Прекрати! Сейчас я грохнусь, –  глаза у Вадика совсем вылезли из орбит.
Его спас звонок в дверь. Пришел наставник Игоря, пожилой рабочий Николай Дмитриевич Пушков. Он был с женой, которая,  выполнив ритуал знакомства, поспешила на кухню.
Последним пришел  Коля Баринов со своей совсем юной подружкой. Примерно через полчаса все сели за стол. Началась торжественная фаза проводов Игоря в армию. Первый тост произнес, конечно, дед. Затем поднялся Николай Дмитриевич. Пошли разговоры на разные  темы. Включили магнитофон. Вадик пытался поразить присутствующих своими стихами:
                Грянут мутные вешние воды –
                Кровь из вен ледяной Сатаны.
                Ведь цыган уже шубу продал,
                А теперь продает штаны…
Застольная  круговерть то шумела, то смеялась, то гудела дружескими напутствиями. Только Машенька тихо сидела на своем месте, временами вставала, уходила на кухню, следила за порядком на столе. Она и в обычное время была немногословна, а сейчас совсем безмолвствовала.
Изрядно разгорячившийся Вадик предложил мужчинам выйти на балкон для перекура. Когда все представители мужского пола, кроме Василия Александровича, столпились на балконе, он стал привлекать внимание к своей особе.
–  Вы, друзья, спрашиваете, почему я такой бледный, уставший? Как тут не устать, можно было и в ящик сыграть, – начал вдохновляться рассказчик. – Пригласила меня вчера в гости одна знакомая старушка. Клевая, скажу я вам, старушка. Зачем пригласила? Сами понимаете. Ха-ха.
–  Тебе что, девчат мало? –  подал свой голос Коля.
–  Хотелось чего-то новенького, особенного, –  Вадик был доволен интересом слушателей. – Так вот. Пришел я к ней, а у нее маленький внук. Сидит, играет в кубики. Она прикрыла дверь в его комнату, оставила лишь небольшую щель, через которую и стала наблюдать за ним. При этом, скажу я вам, она так здорово согнулась, приняла такую манящую позу! Что оставалось делать? Пришлось мне примоститься сзади и, как говорят сейчас в интеллигентном обществе, оказать ей сексуальную услугу. Только я закончил сеанс половой связи и стал приводить себя в порядок, как повернула она ко мне свою седенькую ухоженную головку и говорит: «Я попрошу вас, Вадим Анатольевич, еще раз, пожалуйста».
Раздался дружный хохот. Коля похлопал приятеля по плечу со словами:
–  Тебе действительно не позавидуешь, Видак. Тяжелая у тебя жизнь.
Все вернулись в комнату и продолжили застолье. Теперь уже наступила раскрепощенная, раскованная атмосфера. Смеялись, болтали, порой несли всякую чушь. Игорь был в словесном ударе. Не выдержав напора его красноречия, Вадик впервые после своего оригинального знакомства с Машей, даже попросил ее:
–  Выключи, Марусь, своего цыгана из розетки. Больше не могу, –  а затем продолжил: –  Пусть он лучше нам споет.
Все стали просить Игоря. Только одна Маша, как мышка, молча смотрела на него своими слегка покрасневшими глазами.
Игорек начал с того, что очень здорово проиграл мелодию на гитаре. Смолкли звуки. Он опять проиграл мелодию, прошелся переборами по струнам, и уж потом запел:
–  Милая, ты услышь меня …
Маша больше не могла сдерживать себя. Потекли соленые струйки слез. Заплакал и Василий Александрович.

Кто-то из гостей попрощался и ушел, кого-то Василий Александрович устроил на ночлег у себя в квартире. В тесноте – не в обиде. Игорь вышел на балкон и стал всматриваться в залитый огнями родной город. Сзади подошла Машенька и тихонечко прислонилась к нему.
–  Уже давно не дает мне покоя вопрос, почему русские люди так любят цыганское пение? Вспомни хотя бы Льва Толстого и других, оставивших нам описание, как стремились наши предки к цыганам. Про загулы купцов вообще трудно сказать что-нибудь разумное, –  Игорь опять посмотрел куда-то вдаль. – Даже я, жалкий любитель, и то вижу порой, как близко к сердцу принимают люди мое исполнение. Почему?
–  Про других, Игорек, не скажу, –  Маша старалась запастись общением с ним, старалась запечатлеть его зримый образ на долгую разлуку.
–  Широко известно, что несколько веков тому назад из Индии на Европейскую равнину пришло племя, или пришли племена, потомки которых сейчас называют себя цыганами. А откуда взялись славяне? Я где-то читал, что и предки русских людей тоже пришли из Индии, только было это очень-очень давно, в доисторические времена. Как ты думаешь, реченька моя тихая, может, это голос крови? –  Он лукаво посмотрел на Машу. – Наверное, правильнее сказать, информация, записанная на генном уровне или еще глубже.
–  Не хочется сейчас об этом думать, –  она плотнее прижалась к  Игорю.
Он положил ладони рук на Машины вздрагивающие плечики и, несмотря на темно-ту, все пытался разглядеть, что творится в ее бездонных омутах.
–  Может, когда-нибудь, когда ты станешь известным биологом, тебя заинтересует этот вопрос. Мне очень не хочется,  чтобы он показался тебе просто чепухой.

У призывного пункта уже толпился народ, когда Игорь в сопровождении немного-численных провожающих подошел к небольшому пятачку возле военкомата. Тревожный шум, невнятный говор, какие-то нестройные песни под бренчание гитар, осипшие голоса…
Вскоре дежурные офицеры стали сверять списки призывников. Прошли и другие формальности, положенные в таких случаях. В частности, с краткой речью выступил ответственный полковник. Наступали последние минуты прощания.
–  Игоречек мой, не забывай меня, – разомкнула, наконец, свои уста Машенька, но больше до конца так и не сказала ни слова. Только заливалась слезами. Что чувствовала ее женская душа?
Игорь еще раз попрощался со всеми, крепко обнял и поцеловал своего деда, а затем вновь подошел к Машеньке. Подняв ее лицо, он, больше никого не стесняясь, кончиком языка слизнул катившиеся по ее щекам слезинки.
–  Все будет хорошо, мой милый ручеек. Не оставляй только деда одного. Присмотри за ним.
Раздалась громкая команда: «По машинам». Сразу стало совсем шумно: крики, плач, последние напутствия. Прошло еще минут семь, и из динамика послышались звуки марша «Прощание славянки». Небольшая колонна машин увозила наших ребят из родного города на службу в армию, на суровые испытания.

III

Несмотря на все отчаянные усилия, вода в отсеке продолжала прибывать. Капитан-лейтенант Коробов Валентин Георгиевич сам тщательно проверил, как были задраены переборки. Вроде, все сделано правильно, но, видно, образованные во время аварии микротрещины не позволили загерметизировать кормовой отсек. Да и давление на глубине было очень большим.
Офицер знал, что их подводная лодка, выполняя ответственное задание в Северной Атлантике, маневрировала на большой глубине в районе острова Ньюфаундленд. Что могло вызвать страшнейший, катастрофический взрыв, он никак не мог себе представить, даже предположительно. Никакое столкновение не принесло бы мощной подлодке такой непоправимый ущерб. Даже прочный корпус кормового отсека был деформирован, что уж говорить про другие.
Испытанный моряк зримо представил себе масштабы разрушения носовой части подводного корабля, и непрошенный холодок посетил его мужественное сердце. Все аварийные, все спасательные средства были заблокированы или уничтожены. Электропитание исчезло. Похоже, их подводный крейсер превратился в груду искореженного металла, а его кормовой отсек – в погребальный склеп.
Валентин Георгиевич еще раз просчитал в уме все варианты возможного спасения оставшихся с ним ребят, прикинул время обеспечения жизнедеятельности в своем отсеке. Получалось хреново, даже очень. Неужели из всего многочисленного экипажа остались в живых лишь они, поскольку находились на самой корме? Очень похоже на правду.
Капл;й опять оглядел остатки своей боевой части. Вместе с ним осталось всего три человека. Всегда спокойный и даже угрюмый сибиряк – старшина первой статьи Иван Черных даже сейчас, в создавшейся безысходной ситуации, деловито проверял переборки, не спеша пытался привести в более приглядный вид все пространство отсека, освещая его припасенным на всякий крайний случай электрическим фонариком. Валентин Георгиевич даже улыбнулся, вот на таких парнях, как Ваня, и держится весь мир, а Россия особенно.
Третьей живой душой в искореженной подлодке, лежащей на дне Атлантического океана, был матрос второго года службы, балагур и певун, чернобровый цыганенок Игорь Громов. Капл;ю с большим трудом удалось убедить командование взять его в этот поход.
Дело в том, что перед самым началом похода Игорь угодил на гауптвахту. Всегда словоохотливый и взрывной, он не смог вынести очередной дури мичмана-интенданта, философствующего по поводу бережливого отношения матросни к своим бушлатам, робам, суконкам и прочей амуниции. Кстати, этот пузатый мичман, не стесняясь, разъезжал на своем «Форде», в отличие от их командира – капитана первого ранга, осилившего лишь «Жигуленка» седьмой модели. Ничего конкретно обидного Игорь мичману не сказал, а просто понес околесицу про положение бедных эскимосов, переселенных китайцами в Антарктиду, про плодоношение зараженных грибком баобабов и прочую ахинею. Жалуясь командиру, интендант утверждал, что матрос Громов своими высказываниями хотел подорвать его умственное здоровье, и тем самым ослабить оборонную мощь страны. С большой неохотой, но командование все же уважило хозяйственника. И на флоте такие люди обладают реальной властью.
Капитан-лейтенант Коробов явился к командиру подлодки и стал просить его взять в поход матроса Громова, который, по его словам, является специалистом самого высокого класса и без него станет сложнее выполнять боевые задачи.
–  Громов, говоришь? Это такой паренек цыганского типа? – спросил строгий командир. – Так он же салага.
–  Да, товарищ капитан первого ранга, служит он на флоте лишь чуть больше года, но голова у него светлая, все хватает на лету. За другого я и не стал бы просить.
–  Ладно, Валентин Георгиевич, но только под твою ответственность, –  принял решение командир. – Вернемся домой, тогда и досидит свое.
Вот так и попал Игорь в состав, заявленный для длительного похода. Только, похоже, что досидеть срок наказания на гауптвахте ему не придется.
Вода в отсеке все прибывала. Последние надежды на спасение улетучились. Каплей ясно понял, что нужно готовиться к встрече своего последнего часа.

Валентин Георгиевич родился и вырос в семье потомственных офицеров флота. Не только его отец, но и дед, и прадед верой и правдой служили своему отечеству. Где-то на Тихом океане несет сейчас службу и его младший брат.
Валя еще в детстве мечтал о дальних походах. Он всегда считал море живым существом и не позволял себе, как другие мальчишки, кидать в него камни и тем более плевать. Отец большую часть своего времени пребывал на службе, а вот списанный по возрасту и здоровью дед был рядом. Дед пережил и Сталинские лагеря, и Отечественную войну… Много чего он рассказывал внуку.
Военная служба – тяжелое занятие, оно не каждому по плечу, а военно-морская служба тем более. В минуты, когда становилось очень тяжело, нестерпимо тяжко, Валентин Георгиевич вспоминал слова своего деда, звучавшие как завещание: «Родину нужно любить и защищать всегда, в какой бы грех она ни впадала».
Будучи потомственным офицером Российского флота, Валентин Георгиевич полагал, что его жизнь принадлежит Родине, а ему – только собственная честь. Это было естественно для настоящего офицера. И все же… В его внутреннем взоре появились лица близких людей: матери, жены, отца, двух сыновей-школьников. Нет, личное потом. Сна-чала нужно до конца исполнить свой долг. Коробов достал блокнот и стал описывать то, что ему стало известно о катастрофе, случившейся с их подлодкой.
Старшина Черных позвал Игоря помочь ему сдвинуть в одно место остатки оснащения отсека, а затем поставил наверх прочный пластмассовый контейнер. В результате по-лучилось довольно удобное место. Видя, что их командир ведет запись, ребята предложили ему переместиться туда. Немного поколебавшись, он так и сделал. Нужно было спешить: и вода все прибывала, и дышать из-за скапливающегося углекислого газа становилось труднее, да и Ванин фонарик вот-вот погаснет.
Так, кажется, все записано о катастрофе. Теперь несколько слов об остатках своей боевой части, об Иване и Игоре. В Черных Валентин Георгиевич был уверен, как в самом себе. А вот как встретит свою несправедливую смерть чернобровый цыганенок?
Каплей очень хорошо относился к матросу Громову, но так и не смог полностью разглядеть его мятущуюся натуру. Пару месяцев назад было принято решение выдвинуть кандидатуру Игоря на присвоение звания старшины второй статьи. Обычно военные люди радуются присвоению званий. Так этот странный паренек, узнав, что готовится на него приказ, стал буквально умолять своего командира, чтобы тот отозвал свой рап;рт.
–  Какой из меня командир? Я и собой-то не всегда командовать умею, – убеждал Игорь. – Вроде я неплохой матрос. Так вы, товарищ капитан-лейтенант, лишитесь меня как матроса, а младшего командира не приобретете.
Странный он был, этот цыганенок. Вдумчиво работая с подчиненными, каплей пытался понять каждого из них. Про себя он часто называл Игоря солистом. Есть люди дирижеры, хористы, режиссеры, аккомпаниаторы, суфлеры, а матрос Громов был именно солистом. Это проявлялось во всем. Он любил все делать сам, без помощников, причем делать на хорошем уровне и быстро, но без внешнего давления. Может, за это любил его каплей? А может, за его цыганское пение под гитару? Как и многие русские люди, Валентин Георгиевич не просто слушал, а слышал и страдал под аккомпанемент гитарных переборов.
Когда матрос Громов еще только пришел под его командование, он невольно обратил внимание на синяк под глазом. Не составляло трудов узнать, что это следствие дедовщинного воспитания. Жуткое и грязное явление под названьем «дедовщина» пыталось покорить, унизить потомка вольного племени. Не тут-то было. Не обладая особой физической силой, чернобровый салага сходу вступил в бой с «превосходящими силами противника». Били «старики» его здорово. Когда он отчаялся оказать серьезное сопротивление руками, то вцепился в нос одному из «дедов» зубами и чуть не откусил.
Не только плохой, но и хороший пример заразителен. Среди призыва Игоря нашелся паренек из Питера, боксер-средневес, который первым и пришел на помощь. Затем по-явилось и еще подкрепление. Драки периодически то прекращались, то вспыхивали с но-вой силой. Это была суровая служба, но не рабство. Заметим, что бойцовские качества в основном проявляли ребята из городов. Сельские жители объединялись для отпора с большим трудом. Почему? От них прямо-таки сквозило неверие в общий успех. Это казалось Игорю очень странным.

Вода продолжала прибывать. Ваня и Игорь стояли в ней уже почти по грудь. Каплей спешил. Закончив свой рапорт командованию, Валентин Георгиевич написал несколько строк для своих близких.
Он зримо представил свою жену, приходящую  на пирс под дождем и снегом, которая все ждет и ждет возвращения Валиной подлодки. Мысленно простился офицер и со своими старенькими родителями, и с младшим братом. Вся его надежда на будущее теперь была связана только с сыновьями. Почему-то в его внутреннем взоре они предстали в форме курсантов военно-морского училища. Конечно, из них вырастут настоящие муж-чины, не прервется офицерская династия Коробовых. Это было последней отрадной мыслью каплея.
Валентин Георгиевич упаковал все исписанные листки блокнота в специальный водонепроницаемый планшет и намертво закрыл его. Теперь все земные обязанности были выполнены.
Капитан-лейтенант не был набожным человеком, хотя в глубине души, как и большинство нормальных людей, полагал, что есть высшие силы, высший разум, который зовется Богом. Даже самые отпетые атеисты – и те в свой смертный час вспоминают о Боге.
О чем молил Всевышнего мужественный офицер? О многом, но, прежде всего, о том, чтобы Он послал и ему, и его ребятам силу духа, укрепил их в этот страшный, этот последний час.
Хотя и говорят, что надежда умирает последней, но в сложившейся ситуации она умерла раньше пленников подлодки, лежащей на дне огромного океана.
Игорь не обладал таким стойким характером, как командир или старшина Черных. Поняв всю безысходность своего положения, его душа заметалась. Какая это несправедливость! Почему одни ведут шикарную жизнь, имеют все мыслимые и немыслимые удовольствия, нежатся на лучших курортах, в то время как другие страдают, голодают, гиб-нут, охраняя их покой и привилегии? Как же несправедливо устроен мир.
Постепенно в его ранимую душу начали приходить образы из гражданской жизни. Быстро сменяющиеся кадры хроники детства и отрочества были сплошь наполнены любовью деда.
–  Что будет с тобой, мой дедуля? Как сможешь ты пережить мою смерть?
Игорь теперь уже перестал жалеть себя. Вся несправедливость его жизни казалась теперь лишь тенью всех несчастий любимого и любящего деда. Он представил лежащего в кровати старика, почему-то накрытого белой простыней, а рядом, рядом с ним плачущую Машеньку.
–   Машенька, моя хорошая, милая. Прости меня, если чем обидел тебя сдуру. Живи долго-долго, будь счастлива.
Несказанная нежность охватила Игорька. Ему очень захотелось, чтобы Маша увидела его в этот страшный смертный час, увидела бы, как ее непутевый цыганенок мужественно встречает неизбежное.
Игорь и Ваня Черных стояли рядом со своим командиром. Их головы почти упирались в верхнее перекрытие отсека. Вода уже стала достигать уровня ртов моряков.
Первые капли забортной воды Игорь инстинктивно пытался выплюнуть. Однако это помочь не могло. Вода уже стала заполнять ноздри и проникать внутрь. Он стал задыхаться. Появившиеся галлюцинации вызывали уже невнятные и непонятные образы, какие-то повозки, высокие травы, лошади… Заплакала, зарыдала цыганская скрипка. Судьба приготовила Игорю смертную участь его бабушки. «Ой, да не вечерняя заря…».
Нет, нет, это не про него. Стало быть, он еще жив. В помутняющемся сознании вдруг появилась новая мысль:
–  Хорошо, что я не взял с собой в армию подаренную дедом гитару. Может, она еще издаст чарующие звуки?
Всплыли слова любимого романса деда: «Лишь осталась эта гитара поздним вечером плакать со мной».
–  Бедный мой деда.
Опять появился образ плачущей Машеньки и совсем громко зазвучали любимые гитарные переборы.
–  Машенька, милая, прощай.
Удушающая боль наполнила все тело Игоря. Соленая вода стала разрывать стенки альвеол легких, а безмолвная Машенька, такая близкая, все смотрела и смотрела на него.

Маша находилась в квартире Громовых, когда позвонили в дверь. Она сама и от-крыла ее, с удивлением увидев на пороге молодого человека в форме морского офицера. Предчувствие чего-то ужасного почти мгновенно ударило ей в грудь.
Офицер вручил извещение от командования флота, в котором говорилось, что матрос Громов Игорь Васильевич геройски погиб, выполняя задание Родины.
Трудно и горько писать о том, как пытались пережить смерть Игоря Василий Александрович и Машенька. Дед что-то шептал нечленораздельное, временами резко вставал и тут же садился. Маша безмолвно стояла на коленях и плакала, иногда закрывая лицо руками.
К вечеру Василий Александрович почувствовал себя совсем плохо. Маша вызвала «Скорую помощь», которая и увезла старика в больницу. Прождав часа два в приемном отделении, девушка все же добилась каким-то образом, чтобы ее пустили в реанимационную палату.
–  Иди, внученька, отдохни. Я должен побыть один, – хриплым голосом попросил ее дед Игоря.
–  Хорошо, деда, – после ухода Игоря в армию, она все чаще и чаще стала так его называть. – Завтра после обхода врачей я опять постараюсь пробраться к вам.
На следующий день едва держащаяся на ногах Маша дождалась окончания врачебного обхода и сумела поговорить с реаниматором.
–  Плохи дела у вашего старичка. Такой обширный инфаркт не совместим с жизнью. Готовьтесь к худшему.
Прежде чем начать свои новые попытки по проникновению в палату к Василию Александровичу, Маша направилась в квартиру Громовых. Открыв дверь своим ключом, она вошла и стала искать записную книжку с адресом родителей Игоря. Это заняло у нее не больше двух минут, поскольку примерно было известно, где она лежит. Уже собираясь уходить, Маша подошла к гитаре Игоря. Рука сама потянулась к ней.
–  Попрошу Василия Александровича, чтобы он оставил ее мне как память обо всем самом-самом дорогом и хорошем, что случилось в моей жизни. Знаю, он не откажет.
Маша решительно сняла гитару со стены и унесла с собой. Тихая реченька замерзла, покрылась толстым панцирем льда. Сначала следовало зайти в общежитие, оставить там гитару и предупредить, что в ближайшие дни она не сможет посещать занятия. Затем – быстро на почту. Телеграмма-молния ушла на далекую стройку, где работали родители Игоря. Кажется, все. Теперь нужно пробраться в реанимационную палату и пробыть там как можно дольше.
Машенька положила свою русую голову на простынь, покрывающую грудь старика.
–  Послушай меня, милая  внученька, –  дед говорил тихо, с трудом. – Я скоро уйду к своему Шурупчику, заждалась она меня. А ты выслушай мой завет, –  Василий Александрович вынужден был делать длительные паузы. – Завет не только мой, но и внука моего любимого.
Машенька тихонечко плакала. Плакала она, как и почти все, что делала в своей жизни, тихо-тихо.
–  Так что это завет от нас двоих, –  почти шептал старик. – Живи ты, Машенька, долго-долго. Постарайся стать счастливой. Когда горе станет отступать, выходи замуж.
–   Нет, деда Вася, я не смогу.
–   Ты себя не неволь. Я – о другом. Обязательно встретится тебе хороший порядочный человек. Должен встретиться. Так ты ему все расскажи, обязательно расскажи. Про всю свою жизнь: и про Игорька моего, и про все другое. Нельзя жить с человеком и прятаться от него. Мне очень хочется, чтобы у тебя были дети.
Машенька, как щенок, тихонечко заскулила.
–  Слушай, слушай, милая. Еще немножко. Есть у меня, чудного старика, к тебе и совсем необычная просьба. Если получится, если будет не очень трудно, то, выходя замуж, сохрани свою девичью фамилию. Она пришла к тебе от Бога. И прости меня грешного, может, чем обидел невзначай тихонечку моего Игорька?
Василий Александрович закрыл глаза и умолк. Маше удалось еще немного посидеть у его кровати. Вошедшая медсестра спокойно, но требовательно попросила ее удалиться, и так были нарушены все разумные нормы.
Машенька поднялась и, прощаясь, погладила худую руку старика.

На утро следующего дня Василия Александровича не стало.

IV

«Боинг», быстро набрав высоту, занял отведенный ему воздушный коридор и взял курс на Москву. Этим рейсом из США возвращалась делегация российских ученых, принимавших участие в международном конгрессе биологов. В делегацию в основном входили известные специалисты  из Москвы и Питера, но были представители и других научных центров. Среди них от университета нашего города принимали участие в конгрессе стареющий профессор Камин и его лучшая ученица доцент Цыганова.
Мария Петровна Цыганова очень не любила надолго отлучаться из дома, и сейчас ее тяготила разлука с близкими. Получилось так, что только месяц назад она была вынуждена задержаться в Москве. Состоялась защита ее докторской диссертации на Ученом  Совете при МГУ. Обсуждение работы проходило бурно, как, впрочем, частенько случалось и раньше со многими ее публикациями и докладами. Это было следствием необычности используемых методов, особой самобытности, пронизывающей ее научные работы. В большинстве случаев результаты исследований Цыгановой сначала отвергались научной общественностью, однако потом, по истечении определенного времени, многие из них оказывались очень даже востребованными. Конечно, диссертация Марии Петровны опиралась на уже признанные в биологии работы автора, но все же без жесткой полемики не обошлось. В итоге все получилось очень хорошо, без «черных шаров».
Вернувшись домой, Мария Петровна уже через несколько дней опять была вынуждена вылететь в Москву, а оттуда, в составе делегации, – на конгресс биологов в США. Там она выступила даже не с докладом, а просто с небольшим сообщением по поводу не-которых специфических особенностей гомеостаза у родственных народов. Это небольшое сообщение вызвало большой шум. Некоторые из известных биологов обвиняли миссис Мэри Цыганову даже в нарушении неких норм общественной морали. Нашлись и незашоренные умы, которым идеи Марии Петровны показались интересными и перспективными. В основном это были американцы. Известный ученый профессор Черч даже при-гласил ее поработать в своей лаборатории.

В салоне  прозвучал приторно нежный голос стюардессы, объявивший, что  самолет набрал заданную высоту и прочее…
Рядом с Марией Петровной разместился Михаил Захарович Камин.
–  Никак не пойму вас, Машенька, зачем Вы все время лезете на рожон. Выступать с еще, скажем так, сыроватой работой на таком уровне. Зачем? – нравоучительным тоном наставлял профессор. – Можно сначала апробировать ее на нашем университетском семинаре. Уверяю вас, там тоже критики было бы достаточно. И потом, чем вас привлекает эта спорная тема? Думаете, я не помню ваши студенческие работы?
–  Да нет, Михаил Захарович, никуда я не лезу. Просто очень хочется доказать, что с помощью биологического анализа можно определить связь разных народов друг с другом и с их исторической прародиной.
–  Например?
–  Например, связь жителей России и Индии. Ведь существуют гипотезы историков о исхождении славян с территории Индии. Существуют и другие работы, в частности, исследования филологов, – Мария Петровна посмотрела на своего учителя. – Мне продолжать?
–  Да, да, конечно. Что по этому вопросу думают они?
–  Бесспорных доказательств нет, но очень много сходных слов из санскрита – языка древней Индии мы находим в русском языке.
–  Например?
–  Например, такие индийские слова как «агни» или «карма» очень похожи на наши «огонь» и «кара», соответственно. А уж слова «чаша» и «дева» идентичны в рассматриваемых языках. Можно привести и другие примеры.
Камин смотрел на Марию Петровну, вернее, на ее волосы, и думал:
–  Надо же, а ведь у этой молодой женщины уже очень много седины. Раньше я, наверное, не очень всматривался, да и среди русых волос она не так чтобы уж очень замет-на. 
Опять прозвучал голос стюардессы, на сей раз рассказавший про параметры полета. Заканчивая свое объявление, она сообщила:
–  Сейчас мы пролетаем вблизи канадского острова Ньюфаундленд.
Мария Петровна вздрогнула от неожиданности.
–  Где-то здесь под нами покоится подводная лодка с моим черноглазым Игорьком, –  пронизала ее горестная мысль. – Где-то в этом районе.
Михаил Захарович сразу заметил резкую перемену в состоянии своей собеседницы:
–  Что с вами, Машенька?
–  Это очень личное. Простите, Михаил Захарович, –  она резко отвернулась, чтобы ее учитель не увидел катившиеся из глаз слезы, и, уткнувшись в иллюминатор, погрузилась в свои воспоминания.

Долго не могла Маша придти в себя после смерти Игоря и Василия Александровича. Чтобы хоть как-то смягчить навалившееся на нее горе, она без остатка старалась отдать себя учебе, а затем, после окончания университета, работе. Машу, как одну из лучших студенток, рекомендовали в аспирантуру, которую она впоследствии успешно окончила.
Годы проходили почти незаметно. Все свое время Маша проводила в университете. Там ее и повстречал молодой мужчина, практически ее ровесник, работавший, правда, на другой кафедре и совсем по другой специальности. Он ненавязчиво стал ухаживать за ней, и по истечении нескольких месяцев сделал ей предложение стать его женой.
Маша попросила дать ей для ответа срок. Что творилось тогда у нее в душе? В ближайшее свободное утро она отправилась на кладбище, и долго стояла у могилы Василия Александровича, мысленно разговаривая с ним.
–  Что мне делать, деда Вася?
Было время предзимья – конец ноября. Шел мокрый снег, природа пребывала в пол-ном унынии. Маша все стояла и стояла. Она не только пыталась заглянуть в будущее, но и вспоминала прошлое.
Спустя неделю Машин ухажер повторил свое предложение. Теперь она была уже готова. Разговор между ними был долгий…
Вскоре состоялась скромная свадьба. Прямо скажем, не очень радостное для Маши мероприятие. Но потом, когда в соответствии с законами природы у нее родился ребенок – сын, все кругом опять, как в ее трудную юность, заискрилось, заблестело очаровательными яркими красками. Растаял многолетний лед, и вновь зажурчала тихая реченька.
По общему согласию сына назвали Игорем. Теперь в Машиных оживших омутах, на их поверхностных бурунчиках, плескался маленький белокурый чертенок. Она звала его беленьким Игорьком. Но был он не один. В глубине, где-то в самой глубине навсегда осталось и иное счастье, счастье юности, которое для себя, для своего внутреннего мира Маша наделила прилагательным именем – черноглазый.
Да, жизнь часто бывает несправедливой. Много горя и мук каждодневно приходит в земной мир. Но иногда все же является нечто, несущее смысл жизни, которое зовется счастьем. В образе белокурого маленького сынишки пришло оно и к Машеньке.

После гибели подводной лодки Игоря по истечении времени Маше все же удалось узнать причину этой трагедии и примерные координаты места, где покоится прах моряков. Вот сейчас она пролетает вблизи этого горестного места.
Ей представился улыбающийся черноглазый Игорь. Маша живо вспомнила его манеру, как он бережно брал гитару. В душе зазвучали незабываемые переборы и голос, та-кой далекий и в то же время близкий:
–  Милая, ты услышь меня…
Гитара Игоря бережно, как святыня, хранится Машей. Может быть, когда-нибудь коснется ее струн рука другого Игорька, и он, пусть в совершенно другой манере, с неразгаданной русской грустью запоет для своей милой…
Машенька находилась в ином измерении. Она грустила, но грусть эта была светлой. Проходили перед внутренним взором прошлые события, люди, но думала она не только о прошлом. Давно не была она на могиле Василия Александровича. Нехорошо это. В ближайшее воскресенье она непременно сходит и поклонится его праху.
Не то чтобы часто, но периодически Маша ходила на кладбище. Однажды, уже уходя, она почти столкнулась с пожилой русской женщиной, которая шла, опираясь на руку молодой и отчаянно красивой цыганки. Женщины не обратили внимания на неприметную внешность Маши, а она еще долго смотрела им вслед. Конечно, это были мама и сестра Игоря. В первый момент Маша хотела подойти к ним, остановить их. Но потом подумала: «Зачем? Что я им скажу?». По сути дела, это были совсем посторонние люди. Печально, но факт. Сейчас вспомнился этот эпизод. Вспомнилось и многое другое. Только похороны Василия Александровича  Маша вспоминала с большим трудом. Тогда она находилась в полуобморочном состоянии, смотрела, смотрела, но почти ничего не видела.
Очень захотелось вновь услышать голос Игоря, его пение. Он иногда звучал в ней, но все равно не так, как это было в реальной жизни. Видно, память человеческая несовершенна. Маша начала впадать в полузабытье.
Из этого состояния ее вывел голос, появившийся непонятно откуда: «Милая…». Неужели это зовет ее черноглазый Игорек? Голос повторился. Она стала настраиваться на него, прислушиваться. Появлялись какие-то помехи, да и восприятие приходящего к ней зова происходило нестабильно. Все это напоминало прием очень слабого радиосигнала на фоне изменяющихся помех. Маша инстинктивно пыталась изменить полосу пропускания своего «приемника», оптимально подстроиться.
Странный зов был явно не электромагнитного или акустического происхождения. Казалось, что иной вид материи каким-то образом воздействует на человеческий организм. Все может быть. Недаром астрофизики утверждают, что только несколько процентов от всего мироздания составляет барионная материя, представляющая наблюдаемый нами мир,  который мы пока в состоянии изучать и использовать. А что за этими пределами?
Когда самолет стал удаляться от места катастрофы подлодки Игоря, зовущий сигнал исчез. Однако, уже пролетая над Европой, Маша опять стала его чувствовать, причем более отчетливо. Тревога, переходящая в смятение, напрочь отвлекла ее от всего иного. Появилось неодолимое желание скорее, как можно скорее, вернуться домой. Может, это просто усталость, а может, и нервный срыв?
Стюардесса объявила о скорой посадке лайнера в Московском аэропорту Шереметьево. Там понадобится еще время для прохождения таможенного контроля. Потом нужно до-браться до аэропорта Быково, а уж оттуда опять лететь, лететь домой.

Михаил Захарович с большим удивлением и даже тревогой следил за поведением своей всегда спокойной и выдержанной ученицы. Они вместе поехали из аэропорта на такси, в одной машине. Профессор попросил водителя сначала подвести Марию Петровну к ее дому. Как только автомашина остановилась у подъезда, Маша почти выпрыгнула из нее, едва успев попрощаться со своим старым учителем.
Лифт был занят. Она бросилась вверх по ступенькам, поскольку очень-очень спешила. Еще в такси Маша приготовила ключ, и теперь, торопясь, стала открывать им дверь своей квартиры. Время было позднее. Наверное, ее домочадцы уже спали, и Маша старалась не шуметь.
Как только она прикрыла за собой дверь, то сразу услышала топот маленьких ножек. В прихожую выбежал в ночной рубашонке ее маленький сын – беленький Игорек.
–  Мамочка, милая. Я тебя так ждал, так звал!
Машины ноги подкосились, и она, опустившись на колени, прижала к себе это бес-конечно родное и дорогое существо.
–  Скажи, скажи, мамочка, ведь ты услышала меня? Правда?
Не в силах вымолвить ни слова, она все прижимала свое маленькое счастье к груди. Ручейки слез самопроизвольно вытекали из ее тихих омутов.
–  Ты была далеко-далеко, а я все звал и звал. Ты хорошая, – маленькие ручонки пытались обвить Машину шею, – милая.