Таблетка от безразличия. Быль. 2004г

               

Словно глубокими морщинами, изрезана Астрахань, старый губернский город на юге России, каналами и протоками, речками и ериками. Все они неспешно несут свои воды в Волгу. На пути им встречаются церкви и мечети, деревянные покосившиеся домишки и, почтенной старины каменные здания, площади и кишащие суетой базары.
 На базарах хватает места всем – трудолюбивым сельчанам и предприимчивым перекупщикам, не афиширующим себя валютчикам и откровенным попрошайкам, грозным рэкетирам и опустившимся бомжам.  Летом вольготно бомжам меж базарных прилавков. Здесь тебе и рыбка, и огурчики, и всё чего душе угодно. Стащил тайком, подкрепился, напился водицы из бегущей рядом речки, да тут же на травке и уснул. До зимы далеко. А зимой? Куда девается это беззаботное племя зимой? Ютится по подвалам? Забирается на чердаки? Да Бог с ним, с бездомным племенем. Кругом жизнь – жизнь старого губернского города. Жизнь, полная современных проблем.
Суета. Гонка за временем и материальными благами. Всё это сродни слепоте и глухоте к себе подобным, сродни болезни.  Выпить бы таблетку от безразличия. Да кто пропишет её? Где врачи, исцеляющие равнодушие?  Только здания, построенные в прошлые века и стоящие теперь вдоль городских каналов и улиц города, негромко напоминают  о бренности короткой человеческой жизни.
С высоты веков  смотрят они укоризненно старинными  окнами на несущиеся по городским дорогам автомобили, на спешащих за жизнью горожан. Смотрят и словно говорят: “Не успеете оглянуться, как пройдет ваше время.  Спешите видеть и понимать живущих рядом с вами. Спешите протянуть руку немощным. Спешите оставить после себя след”. Судьбы. Поступки. Лица.


Старая губернская Астрахань… Покрово-Болдинский монастырь, дом – усадьба М.К. Лалаевой, дом – особняк М.А. Шелехова…  Ушли во вчера те, кто вдохнул в них жизнь, кто жил в них и творил, кто дал возможность шальной современности  пользоваться творением ума своего и рук своих.
Дом М.А. Шелехова. Таинственный дом Шелехова. Дом, не дающий покоя ни местной прессе, ни телевидению, ни простым обывателям рассказами о привидениях, расхаживающих по его узким коридорам, о загадочных голосах, об обезглавленной женской фигуре, о плаче девушки…
Дом М. А. Шелехова…  Я вхожу через парадное крыльцо в его тайну по ступенькам невысоких лестниц. Раз, два, три…   Узкий коридор, ещё один коридор. Справа лестница. Она спряталась в галерее стекол. Шаги. Раз, два, три…    Меня встречает залитый светом холл. Полукруглые окна, словно широко открытые глаза, смотрят в мир солнечного света. Утонченная лепнина на потолке, словно венец, украшающий главу дома – легенды. Шаги утопают во времени. Раз, два, три…   Снова узкий коридор. Взгляд ищет тайну. Открывающий синеву бездонного неба стеклянный потолок украшен лепестками и цветами из кованого металла. Может, отсюда приходят привидения? Может…  Взгляд скользит вдоль стен. Ниже, ниже…  Кровь!!! Прямо перед моими ногами на полу свежая кровь!..
Из-за полуоткрытой двери доносится спокойный  женский голос:
- Где санитарка? Света, вытри пол, - слышу я.
                Кровь!!! Человеческая, смешанная с мокротой кровь!!! Мир возвышенных образов сжимается в точку, в кровавую точку на полу старинного особняка. Соцветия кованых украшений на стеклянном потолке блекнут. Я больше не хочу думать о прошлом! Я хочу постичь настоящее!
Моя растерянность растворяет меня  и мои мысли на множество молекул, способных проникнуть в любой уголок пространства и времени. Я парю над тайной, превращаясь в облако зрения,  в невесомость слуха. 
 - Не надо плакать. Лечиться нужно и как можно скорее.
В кабинете, в нескольких метрах от стола врача, женщины уважаемого возраста, сидит молодая девушка. Глядя в пустоту, всхлипывая, она тихо твердит одно и то же:
- Как это могло случиться? Почему именно со мной?
Может это тот самый плач, о котором рассказывают легенды?
- Хорошо, что мы вовремя выявили у Вас туберкулез, милая девушка, - говорит ей врач. Не расстраивайтесь. У Вас начальная стадия. Если будете строго выполнять все предписания врача, строго соблюдать режим, правильно и хорошо питаться, мы Вас вылечим.  Придется Вам месяца два пролечиться в стационаре.
- Вы кем работаете?
- Воспитательницей в детском саду.
- Работу, Вам придется сменить. С таким заболеванием с детьми работать нельзя. А пока лечитесь.


Утро заглянуло в окна ординаторской. Лариса Николаевна, уставшая после трудного ночного дежурства, делала необходимые записи в историях болезней. Новый рабочий день собирал в ординаторской врачей.
- Как мой Сидоров из четвертой палаты? – спросил кто-то из врачей Ларису Николаевну.
- Умер. Сегодня под утро.  Намучилась я с ним. Два раза кровотечение открывалось. Что только не делала. Всю постель, весь пол кровью залил.
- Да он неделю уже только  на кислородных подушках и жил. Никак раздышаться не мог. Там легких уже не осталось. Одни дыры. Мы сделали всё, что могли. Жалко. Всего-то двадцать восемь лет.
Лариса Николаевна переживала о потерянном ей больном, хотя было ясно, что Сидоров долго не протянет. Он болел давно. Время от времени ложился в стационар на лечение, чтобы хоть чуть-чуть подлатать каверны  своих ослабленных легких.  Когда он мог ещё ходить, воздушные потоки больничного коридора качали его полупризрачное тело. Не о таких ли призраках повествуют легенды? Последнее время сильно похудевший, с землистого цвета лицом и  черными кругами вокруг  ввалившихся глаз, он напоминал скорее привидение, чем человека.  Прошедшая ночь была последней в его короткой, обрезанной болезнью жизни. Он отошел в мир иной, постепенно освобождаясь от телесных оболочек мира земного. А его, теперь уже бывшие, соседи по больничной палате, старались хоть как-то защититься от коварства поработившей их болезни.
 Оля всего два дня находилась в стационаре. Её палата, вмещавшая десять коек вместо положенных пяти, была душной и неуютной. К старому зданию с большим преувеличением подходило название “лечебный корпус”.  Радовало одно – лечение назначено, питание - хорошее.       Уверенность, которую вселила в неё на приеме врач: мол, начальная стадия  болезни вполне излечима, после сегодняшней ночи взорвалась и развеялась по палате, словно  новогодняя хлопушка, оставив от себя мусор разбросанных мыслей. Сегодня ночью Оля  не спала. Всю ночь в коридоре было шумно. Кому-то было плохо.  Этот кто-то умер.
Утро казалось безрадостным. Чтобы хоть как-то подавить нахлынувшее волнение, Оля подошла к окну.   Больничный двор, привыкший ко всему, жил своими обычными каждодневными заботами. Она увидела, как санитары  понесли на носилках в подвал старого особняка, в котором теперь размещалась поликлиника,  безжизненное тело. 
 - Почему они понесли труп в подвал? – спросила она у женщин, лежащих с ней в одной палате.
-  Кажется, здесь нет морга. Вместо морга - подвал, - пояснили ей женщины, которые поступили на лечение раньше, а, значит, и знали больше.
Оля увидела, как темнота обняла вошедших в узкую деревянную дверь подвала. Она не заметила в подвале окон. Она вдруг ощутила, как сыро и темно там.
Оля вспомнила, как неделю назад, будучи на приеме у главного врача, поразилась стенам приемной. Щели  в палец толщиной расползались в разные стороны витиеватой паутиной . Стена, казалось, сломавшись пополам, обнажила внутренности своих кирпичей,  держась на честном слове. “Словно после землетрясения”, - подумала тогда Оля. Вот она, изнанка старинного великолепия.
Растворясь в своих мыслях, Оля смотрела в окно. Могучий, в три обхвата дуб, ровесник особняку, укрыл своей кроной половину больничного двора. Оля не заметила, как в палату вошла санитарка. Олин взгляд блуждал в кроне векового дуба. Сквозь густоту листвы, он попал прямо на крышу старого особняка. Словно видение, перед Олей возникла женская фигура.
-                Что это? - растерянно спросила она.
- Это скульптура из белого мрамора дочери хозяина особняка, - пояснила санитарка, не расставаясь с тряпкой, - раньше она без головы стояла, долго, несколько лет. Голова на чердаке в коробке с опилками лежала. Совсем недавно отреставрировали. Этот дом все-таки памятник истории. По существующей легенде дочь хозяина особняка  умерла от туберкулеза, поэтому он завещал это здание туберкулезной больнице.
- Пойдем, выйдем на улицу, - позвала Олю соседка по палате, - душно здесь.
Летнее утро, еще не достигнув полудня, уже заявило о себе душной жарой.  Оля с новой подругой, выйдя через больничные ворота, оказались на берегу неторопливого Кутума.  Здесь они были  уже не первыми. Стайками, кто под деревьями, кто прямо у реки, дышали свежим воздухом больные. Мимо спешили по своим делам прохожие, не подозревая, что до коварства палочки Коха всего несколько шагов, всего одно дыхание. Оля обратила внимание на трех парней, лежащих в соседней палате. От нечего делать они устроили своеобразные состязания, призом победителю в которых полагалась бутылка пива. Суть соревнования заключалась в том, чтобы, стоя на берегу, дальше всех плюнуть в реку. Плевки, расплываясь по реке пенными отметинами, плыли вниз по течению, где в ста метрах от этого места купались ничего не подозревающие дети. Так продолжалось каждый день, пока лето не сменяла осень, а её -  своеобразная астраханская зима.

Зима, послушная астраханскому климату, как обычно началась неожиданно. Ветер, гуляя по бесснежным улицам, выдувал из-под одежды последнее вчерашнее тепло. Над городскими речками и протоками, кое-где уже стянутыми первым тонким льдом, струился туман.
Двое, он и она, шли навстречу ветру вдоль набережной Кутума. Одеты они были  в ветхую, не очень теплую одежду  с чужого плеча. Их старые стоптанные башмаки, никак не подходили к зимним морозам. Они несли в руках полные, набитые доверху сумки, такого же потрепанного вида, как и их хозяева.
Двое, он и она, подошли к двухэтажному каменному зданию. Табличка на его фасаде сообщала: “Областной противотуберкулезный диспансер”.
- Нам бы флюорографию сделать, - уверенным тоном знатока сказал он, склонившись над окошком регистратуры, наполняя помещение ароматом неприкаянной жизни и давно не помнящей мыла плоти.
- Фамилия? Адрес? – спросила его девушка в белом халате.
- Иванов, а она Петрова.  Адреса нет.
- Бомж? – безразлично спросила медсестра, привыкшая к подобного рода ответам.
- Да.
- Раньше туберкулезом болели?
- Да.
- Проходите во флюоромашину.  Раздевайтесь…

- Нет у Вас туберкулеза, - ответил ей через несколько дней всё тот же голос медсестры в окошке регистратуры.
- Как нет?! – растерянно произнесла она, ведь я кашляю, - у неё в глазах блеснули слезы.
- Радоваться надо, а Вы плачете!
- Радоваться?! Чему радоваться?! Зима! Холодно! Мне ночевать негде! - почти прокричала она.
- А у меня нашли, с виноватой улыбкой, произнес он, - пойду оформляться в больницу. Два-три месяца полежу, а там и весна наступит. А ты иди к Лёхе. Мы с ним друганы. Он тебя примет…

С котомкой через плечо, с направлением на госпитализацию шел бомж Иванов вдоль набережной Приволжского затона в больницу. Настроение у него было приподнятое, ведь теперь он получил и крышу над головой, и бесплатную еду. Лечение не очень его интересовало, но за приют он  был согласен и полечиться.
Туберкулезная больница №2, расположившаяся за Старым мостом через Волгу вдоль железной дороги была для бомжа Иванова зимней квартирой. Который год, нагуляв на летних хлебах жирок и туберкулез, к зимним холодам шёл законопослушный бомж Иванов на флюорографию. Каждый раз, получая заветное направление на лечение в стационар, снова и снова возвращался он в “родные пенаты”.
С тех пор, как он появился здесь впервые, прошел не один год. За это время ничто не изменилось. Только старые, построенные до революции 1917года, здания стали ещё дряхлее и своим убожеством напоминали скорее бараки для заключенных, нежели лечебные корпуса. Казалось, полная сил современность забыла о больнице, забыла о больных, которые лечились здесь, забыла о медицинских работниках, которые на грани подвига работали на старом оборудовании, в старых зданиях, с отсутствием необходимых медикаментов и  низкой зарплатой. Современность, казалось, не хотела вспоминать о туберкулезе. Он мешал ей своим присутствием. Он мешал ей жить. Не зная, как от него избавиться, современность отмахивалась от него, как от надоедливой мухи.
Расположившись в душной, переполненной палате, где количества квадратных метров на душу  палатного населения приходилось гораздо меньше, чем размещалось на этих метрах самого палатного населения, бомж Иванов решил наведать старого друга. Несколько лет назад, освободившись из мест лишения свободы, оставшись без крыши над головой, имея при себе лишь открытую форму туберкулеза, нуждающуюся в постоянном лечении, пришел его друг сюда.
Администрация больницы, основным контингентом которой были лица без определенного места жительства да законопреступные граждане с открытой формой туберкулеза, вынуждена была создать на своей базе социальные койки, где хронические больные без прописки оставались до самой смерти.
Таким обладателем социальной койки и был больничный друг бомжа Иванова. Их лечебные корпуса располагались в разных концах больничного двора. По узкой дорожке бомж Иванов прошел мимо двухэтажной  заброшенной прачечной.   Он вспомнил случай, когда утром персонал больницы устроил переполох, обнаружив, что пол первого этажа прачечной ушел под землю вместе с мебелью и документацией, что очень позабавило больных. Прачечную пришлось закрыть, а больничное белье возить на стирку в другую туберкулезную больницу – в Покровскую Рощу. Бомж Иванов обогнул ассенизаторскую машину, чистящую выгребную яму.  Как не прискорбно было сознавать, но больница на сто с лишним коек и в помине не имела центральной канализации. Ассенизаторская машина была здесь делом привычным. Фекалии, смешанные с туберкулезными палочками, исправно впитывались в землю. Звон колоколов, в которые била больница, взывая о помощи и здравомыслии, слышали многие, но только не полная сил современность, у которой были более глобальные планы и проблемы, нежели вечно задыхающийся туберкулез.
Бомж Иванов не застал своего друга дома. Оказалось, что ему была необходима операция, поэтому временно его перевели в другую туберкулезную больницу, которая в народе называлась “Покровской рощей”. Сотрудники же самой больницы звали её просто – Покровка.

Давно ушли в небытие времена, когда  в междуречье Луковки и Кутума нес свою жизненную вахту Покрово - Болдинский монастырь. Ушли времена, когда братия его  подвигом своим спасла город от эпидемии чумы,  когда стоял на территории монастыря семейный склеп с останками П.М. Догадина – основоположника Астраханской картинной галереи. Не сохранила ветреная современность могилы славных сынов Отчизны своей, а территорию Покрово – Болдинского монастыря отдала туберкулезной больнице. Худо-бедно, но вот уже тридцать лет суждено больнице нести крест свой, спасая из крепких щупальцев коварной болезни людей. Из-за глухоты и слепоты беспечной современности вынуждена современная больница размещать больничную лабораторию в маленькой Екатерининской часовне, располагать самых тяжелых своих больных в древних монастырских кельях, сохранившегося с последней четверти XIX века Настоятельного корпуса. Здесь кровь убиенных некогда большевиками монахов смешалась с кровью распадающихся легких умирающих в его стенах  больных туберкулезом.

Кровавая точка на полу старого особняка. С неё началось мое познавательное невидимое путешествие в тот мир, где она была привычной реальностью. Как много людей в том мире ставили эту кровавую точку – последнюю точку в их жизни, познав до этого и первые слезы, и периодические скитания по больницам, и холод дышащей в лицо смерти!
Точки кровавых пятен на полах старых особняков и монастырей, чьи стены стали приютом спасителей и спасаемых, единственной  соломинкой в океане сегодняшнего  безразличия.
Честь и хвала рыбопромышленнику М.А. Шелехову, что завещал свой дом туберкулезной больнице, не подозревая о том, что в городской черте не место такой опасной болезни. Сердечное спасибо тем, кто  оставил потомкам, кажется, в вечное пользования больницу за Старым мостом. Низкий поклон митрополиту Сампсону, что заложил в1708году Покрово – Болдинский монастырь. Если бы не он, где бы сейчас ютились умирающие от туберкулеза  больные?
Судьбы. Поступки. Лица.
Лицо ушедшего времени. Как в зеркале отразилось оно в куполах церквей и  величии особняков,  в изгибах каналов и коллекциях картин.
 Лицо современности пестрит огнями дискотек и горячих точек,  призраками умерших заводов и красными крестами обнищавших больниц.
Добрая слава поступков старины дошла до современности. Современность разрушила славные деяния старины, определив свои и чужие судьбы.
“Что имеем, не храним, потерявши плачем” -  гласит мудрая пословица. Но не плачет безразличная современность над утерянной могилой П.М. Догадина – основателя Астраханской картинной галереи, не задумывается над тем, что пора бы и ей проявить благоразумие, построив всё-таки современную туберкулезную больницу, не сетует на то, что туберкулез соседствует  со здоровой жизнью.
 Не помнит. Не слышит. Не видит.
Выпить бы таблетку от безразличия! Да кто её пропишет?