С птичьего на человечий

Борис Бобылев
Борис Бобылев
Выпуск альманаха «Орел литературный»   за 2008 год, предшествовавший празднованию пятидесятилетия орловской писательской организации, в определенной мере, можно считать итоговым. Публикации выпуска значительны по содержанию и разнообразны по жанрам. Каждая литературная рубрика сборника, безусловно,  заслуживает отдельного разбора. Однако в первую очередь обращает на себя внимание раздел поэзии, занимающий центральное место в альманахе.
Виктора Дронникова, по праву, можно назвать солнцем орловской поэзии. Подборка его стихов, опубликованная в альманахе, отличается необыкновенной поэтической силой, чистотой и естественностью интонации, передающей все своеобразие живой речи  и воплощаемой в виртуозном стихе. Летящая вереница образов, Дронникова воспринимается  как откровение, уводит нас в иную, высшую реальность, где все окружающее нас является в его истинной, сокровенной сущности. Поэзия у Дронникова воистину предстает «органом шестого чувства»:
Ты слышала? – ночью кричали
                пролетные птицы.
Я слышал их крики…
                Иль всё это было во сне?
Ты слышала? – ночью скрипели
                в дому половицы…
Входил, выходил кто? –
               Иль всё это грезилось мне?
Ты знаешь, мне грустно, что я
                отлучен от природы…
Я гдето не с нею,
                я гдето поодаль стою.
Не я же, не я на краю
                золотой непогоды
Кричу над водою
                и белыми  крыльями бью….

Воздушное  пространство стихов Дронникова населено самыми различными птицами. Пересвистывание, перепевы, переливы голосов создают впечатление особой неповторимой «птичьей симфонии», исполненной щемящей красоты бытия, Божьего мира и Божьего света:
С птицами  я дружу
С птицами я дружу,
С ними легко дружить.
Витютень снова: Вить,
Дай мне росы испить
Дай мне росы испить
                («Витютень»)
                ***
Не осуждайте мои привычки,
Они не Ваши, они мои.
Ко мне на плечи летят синички,
Ну чем синички не соловьи?...

…Я зачарован их чудной речью,
Осталось только в слова облечь.
Я научился на человечью
                Переводить их синичью речь.
                ***
Прокатилось лето…
                Закатилось
Закричали над полями птицы.
Лишь вчера мне
                радостное снилось.
А теперь не знаю,
                что приснится.
                («Прощанье с летом»)
                ***
Душа сама летит, как птица
На Божий свет! На Божий свет!

Тонкая, воздушная лирика сменяется у Дронникова стихами гневного, набатного звучания. Поэт охватывает здесь настоящее и грядущее России, остро сопереживая ее бедам и прозревая ее великий и святой удел:
Я обложен с Юга и Востока…

…Разве непонятно – в этом мире
Мы одни, как перст,
                на белом свете.
Мы живем на Родине, как в тире… 

Что же, православные,
                Мужайтесь
С нами Бог и сам
                Георгийвитязь.

                ***
И Русская правда на вере стоит,
На вере и светлом моленье.
И каждый святой на Руси
                это щит
И Божие благословение…
Есть различные классификации поэтов. Французский философ Гастон Башляр предложил одну из них, основанную на соотнесении наиболее часто повторяющихся в их творчестве образов и слов с четырьмя основными стихиями: огня, воздуха, воды и земли. Если Виктора Дронникова, согласно этой классификации, можно отнести к поэтам стихии воздуха, то Николай Перовский – это поэт стихии земли.:
Муза моя на подножном корму
Многие лета пасется в округе,
Тихо диктует душе и уму
О листопаде, о саде, о вьюге.
                ***
Среди невыжженой ботвы
Совсем как овцы и телята,
Паслись мы в поисках жратвы
Послетифозные ребята.
                ***
Выбиваем ковры, выбиваем
Злую нечисть, гремя и пыля,
В белоснежных холстах выбываем
В ту страну, где сплошная земля.

Крупно и сочно выписанные образы Перовского вместе с тем лишены пошлости, тривиальности, низкого цинизма. Так, в строках: «Паслись мы в поисках жратвы Послетифозные ребята»,  просторечие жратва преображается, утрачивает свою грубость благодаря сочетанию со следующим за ним выражением послетифозные ребята. Это выражение приобретает особо пронзительное звучание за счет вынесения его в отдельную строку и замедления темпа речи, возникающего благодаря сокращению количества ударений в стихе с четырех до двух. Тем самым создается впечатление особого словесного жеста, целомудренно чуждающегося внешней патетики, но, в существе своем, обращенного к высшей природе человеческой души, взыскующей милосердия.
Тщательно выписанные детали быта становятся у Перовского символами, знаками, указывающими за пределы этой, казалось бы, непреложной в своей реальности действительности:
Если жизнь в этом мире случайна,
Отчего этот зов чистоты
И какой они связаны тайной,
Жажда плоти и дым красоты?
                («Тайна»).
Поэзия Вадима Еремина может вызвать оторопь и шок у человека, воспитанного на песенной мелодичной традиции русского стиха. Она подчеркнуто угловата, странна и парадоксальна:
Овдовел
в небесах рыбача:
Неудача…
За ней –
удача?..
Бредит бреднем.
А на крючок
Присоседился
Светлячок.
           («Рыбак»)
Или:
Молния
С треском  прошлась
                по крестам
                и по фрескам.
Восстановила
                Контур ваятеля.
Сгинула гдето
                за перелеском.
Там и валяется.

Однако в этой странности есть своя лирическая логика.. Лесенка стиха, составляющие ее угловатые строки предстают в виде своеобразного иконического образа, когда форма изображения подобна его содержанию. Здесь воочию возникают образы ступеней, ведущих в небо:
В затылок твой дышит
                Следующего
Вспугнутая душа.
Следующего,
                Не ведающего
Как жизнь
                вверху
                хороша.
                («Преодоление»).

 Вадим Еремин, как и Николай Перовский, чуждается громких слов, он ограждается от высокого пафоса иронией и парадоксом, но при этом в его стихах также присутствует «духовная вертикаль», небесный свет:
Прошит сусальным блеском
Случайный мой приют,
Прислуживая лескам,
Лимонницы снуют.

Весь мир сосредоточен
На дальнем берегу
И сам я, между прочим,
Слетать туда могу.
В стихах орловских поэтов возникает один и тот же круг образов и мотивов, сплетающихся подобно венку.  Особенно очевидно это проявляется на примере «птичьей темы». В подборке стихов Ивана Александрова читаем:

Тенькала синичка у дверей
И чирикал шумно воробей.
Видимо, просили у меня
Горстку крошек или ячменя.
Эти строки непосредственно отсылают нас к синичкам Виктора Дронникова. Образ стремительной чайки возникает в стихах  Вадима Еремина:
Снялась с обветренной скалы
И – камнем – в пропасть.
Лесам послышался стрелы
Победный посвист.
  А вот птицы Николая Перовского:
На весенние рощи и чащи
Прямо с крыльев рассветных зарниц
Опрокинут поющий, звенящий
Разнобой взбудораженных птиц.
Этот диалог продолжается и в стихах других поэтов. Подборка стихов Владимира Ермакова начинается со слов, которые как бы подхватывают замолчавший звук:
Птичий переполох
          ближнего поднебесья…
И далее, уже в другом стихотворении, читаем:
…через сон мой пролетали птицы,
птицы радости и птицы печали:
сойки в голубых пелеринках,
снегири в багряных манишках,
синицы в желтых жилетках…
При этом рождается неожиданный образ: птицы – «знаки», «вестники» еще не сказанного слова. Здесь возникает ассоциация с неевклидовой геометрией, «обратной перспективой», при которой не ты смотришь во Вселенную, но Вселенная смотрит в тебя. Поэзия мысли Владимира Ермакова требует от читателя немалого душевного труда. Но этот труд вознаграждается расширением круга понимания себя и других.
В стихотворении Ермакова, посвященном Ивану Александрову, возникает цепь образов, соединяющая прошлое и настоящее русской поэзии. Интонации и акценты поэта точны и выразительны:

Душа страшится перемен…
На дне колодца тьма кромешная…
По руслу русских деревень
река времен течет неспешно.

Святой и страшный русский быт!
Одно и то же год от году.
Поэтом можешь ты не быть…
но если стал – назад нет ходу…

…Призвания не предавай,
эпоху собирай по крохам,
но важности не придавай
сиюминутным катастрофам.

Обращаясь к Ивану Александрову, Владимир Ермаков предлагает собрату по перу стряхнуть с души гнет злободневности, не приходить в отчаяние от перемен в судьбе страны. При этом русский быт у Ермакова именуется не только страшным, но и святым, и это не просто громкий эпитет, за этим  вечные, неподвластные времени  ценности.  В союзники поэт здесь призывает Державина, Пушкина, Некрасова. Не случайно в данном случае возникают реминисценции именно с поэтами классического золотого века.  Тем самым подчеркивается вневременной характер поэзии, живущей «меж календарных дат», и, вместе с тем, свидетельствующей перед вечностью о своей эпохе.
Это чувство эпохи пронизывает стихи другого замечательного орловского писателя – Василия Катанова.
Вот школьный сад.
В саду играют дети.
Как мало их, играющих детей!
Как мало их, как мы, поющих песни!
Пустеют парты.
Трудный разговор.
О, наше прошлое!
Ты повторись,
Воскресни!
              («Альшанская школа»)

Шли мы – Коли да Толи, да Нины
Шли экзамены в школу сдавать
Вдруг с холма – ровный гул тополиный…
Как у памяти это отнять?
                («Холмы»)
Сколько непосредственности, тепла и участия слышится в строках:
Тетя Нюра болела –
Был недуг ее прост,
И, печальное дело,
Отвезли на погост.
Прилегла, как устала,
Сделав дело свое…
Так и Кати не стало,
Тети Фени не стало,
А теперь и ее…
Как и у других орловских поэтов, в стихах Василия Катанова явственно присутствует ощущение, предчувствие иной, высшей реальности, по законам которой оценивается и измеряется жизненный путь человека:
Время движется, движется, движется…
В нем не только поют соловьи…
…Время скачет –
Никто не угонится…
Вдруг однажды придержит коня.
Будет голос:
«Пора познакомиться!
Я же ангел твой с первого дня!»

Все опубликованные подборки стихов объединяет тема родных корней, глубинной связи с истоками живительных вод Орловского края, вспоивших, по слову Николая Лескова, столько русских писателей, сколько не поставил их на службу Родине никакой другой край русской земли.
Как важно свой иметь заветный корень, Что прорастал веками в глубь земли…Как хорошо, что есть чему молиться,  пишет Валентина Корнева.
Ей вторит Андрей Фролов:

На медвяных лугах стада
Мне мычат:
 Здравствуй, блудный сын!..
И волнуюсь я, как всегда,
Заприметив знакомый тын.
                («Возвращение домой»)
Тот же круг образов возникает в стихах Виктора Садовского:
Месяц ясный светит,
Тишь над огородами.
Лучше нет на свете
Сердцу милой родины
Своеобразие и свежесть отличают строки поэта Михаила Турбина, посвященные родным местам:
Вдали смешалась с тучей пыль.
Сейчас оттуда так бабахнет!
Ну что же, город Новосиль
И в дождик рыжиками пахнет.
Однако наиболее развернутое и разнообразное выражение тема родины и России получает в подборке стихов Геннадия Попова:
Дороги утреннего света,
Начало всех земных путей,
Зарей восходит над планетой
С востока родины моей.
(«Заутреня»)

Пусть тает сердечная наледь!
Да будет над Родиной свет,
Державная сила во взгляде
На взлете мятущихся лет.
                («Преддверие»)
Здравствуй, здравствуй…
                Я уже в Сибири.
Что желать мне, русскому, еще…
(«Письма с дороги»)

Смотри: за окном снегири
на снеге сверкающем русском,
который под солнцем горит.
                («О снегирях»)
И. наконец, чеканное и утверждающее:
И – с нами Бог!
                Довольно плакать.
В окно вагонное смотрю
И сквозь оснеженную слякоть
Встречаю русскую зарю.
В своей знаменитой пушкинской речи Ф.М.Достоевский говорит о стремлении русского народа к всечеловечности. Отличительной чертой гения Пушкина была всемирная отзывчивость, перевоплощение своего духа в дух других народов.
  С этой пушкинской традицией связаны стихи орловской поэтессы Ирины Семеновой. В ее стихотворении «Легенда об Алимхане» воссоздается атмосфера Средней Азии, чья история тесно сплелась с историей России:
О, сколько русских поколений
Клянет Отечества пути!
А гдето в Бухаре далекой
Есть глинобитная стена,
Почти китайская она
По древности… Под ней глубокий
Подземный ход, ведущий прочь,
По зыби жаркие пустыни
Весною запахом полыни
В его отверстья дышит ночь…

… Арык, прозрачная жара,
Бархан, плывущий из низины,
Мечеть, орнамента игра…
О чем так долго муэдзины
Кричат над площадью с утра?..

И лишь в часы ночной прохлады
Глазами ящериц и змей,
Таящих огненные яды,
В гнетущей древности камней
Мерцают спрятанные клады.

Поражает энергия поэтической строки Ирины Семеновой, точность слова, изобилие красок. В ее стихах ярко и сильно выражается дорогая сердцу поэта мысль о неотделимости судеб России от Православия:
Среди пустынь – мираж почти!
Храм православный, белостенный!
Клянут Отечества пути,
А между тем они священны!
Именно в православных христианских истоках русского духа таится разгадка его всечеловеческого характера. Об этом –  стихи, посвященные Голландии, картинам ее природы, ее художникам. Поэтесса ощущает духовное родство с миром, возникающим на полотнах великих голландцев:
Пусть этот мир не похож  на славянский
Царство небесное здесь,
Всечеловеческий он, христианский,
Детский, светящийся весь!

Поэтические страницы альманаха «Орел литературный» за 2008 год оставляют  впечатление единого текста, связность и целостность которого обеспечивается комплексом образов, тем и мотивов,  возникающих вновь и вновь, звучащих с разной силой и в разной тональности, но в этой поэтической симфонии не теряются отдельные голоса. Здесь мы имеем пример подлинного разнообразия в единстве, что составляет существо соборности – основы мировидения и образа жизни русского народа. В этой глубинной связи с основами духа и бытия русского народа заключается секрет  плодоносности и лирической  силы орловской поэзии, составляющей сегодня одну из самых ярких страниц современной отечественной литературы.