Солнце отвесно падало за картонные коробки домов, меняя цвет, как хамелеон, окрашивая багровым жирные воды залива.
Серый от одиночества, я сидел на белой туше выброшенного холодильника, на краю мусорной свалки, на краю безумного кладбища мертвых вещей.
Среди туманных мыслей о смерти я видел детские трупики колясок и разверстый зев унитаза, колеса со стершимся рисунком и консервные банки, вывалившие набок ржавые языки, я видел дырявую шкуру автомобиля, кожу кресла, обвисшую как старческая задница, пробитые черепа кастрюль и дистрофические суставчики зонтичных каркасов в рыбьих потрохах пластиковых пакетов.
Полновесная камуфлированная луна взошла на востоке. И тут явился он.
В руках у него было фрисби.
Он жестом предложил поиграть.
Он был ловок, он был удачлив, он был гибок и спортивен.
Я злился, гоняясь за диском, проваливаясь по щиколотки в гниющие отбросы, выискивая диск среди бумажных тарелок с остатками еды, цепляясь штанами за ржавые железяки, царапая руки о пружины матрасов, среди искореженных скелетов кроватей и торшеров…
Он исчез, он исчез так же внезапно как появился.
-Эй! Кричал я, -Эй, кричал я, голос мой глох среди вони гниющих куч, эй – забыв о традициях и обычаях, эй – о ритуалах и приличиях…
Над Днепром разворачивалась механика неба, а в руках я держал фрисби – сияющий нимб.