Главной проблемой современного образования является проблема идеала, без решения которой бессмысленными и мертвыми являются и все самые продуманные до мелочей стандарты, планы, и самое современное техническое обеспечение, и самые современные методы обучения. Можно говорить о деполитизации школы, но не о ее деидеологизации. Лишить ее идеала – значит лишить ее души. Вы спросите, есть ли такой идеал у отечественной школы? Да, есть! Этим идеалом живет отечественная школа уже более тысячелетия, со дня Крещения Руси. «Идеалом совершенства» называет его К.Д.Ушинский. Он пишет: «Этот идеал надобно внедрять детям с детства, этот идеал – Христос. Каждый христианин рожден для высшего совершенства!» Заслугой Ушинского является то, что он кладет этот Идеал во главу угла своей педагогической системы, создавая такие формы подачи материала, такие методы учебной работы, которые сами по себе, в силу своих глубинных основ оказались способными нести свет христианского мировидения, благотворно воздействовать на души детей и в богоборческие годы нашего образования.
Мы только начинаем сегодня подходить к пониманию всей глубины и органичности связи трудов К.С.Ушинского с православной святоотеческой антропологией. Само строение его «Педагогической антропологии» соответствует святоотеческим представлениям о трехчастности строения человека: тело, душа, дух. Первые два тома посвящены телу и душе. В последнем томе рассматриваются вопросы, связанные с духовной природой человека. Соответствует также святоотеческой традиции и применяемый в «Педагогической антропологии» метод изучения души человека – метод непосредственного наблюдения над собственной душой: «На основании этих-то воспоминаний душой своей истории человек полагает возможным действовать на душу другого человека и избирает для этого именно те средства, действительность которых испробовал на самом себе» [ Т.8. С.47].Подобный подход в принципе отличается от той абстрактной психологии, которая изучается в наших университетах, которая равняется на естествознание, видя в нем образец научности, и тем самым превращает человека в механическую систему.
Святые отцы путем самопознания, путем истинных первопроходцев изведали все пустыни и бездны падшей души человека, ни один их совет не носит отвлеченного характера, все они проистекают из их собственного опыта. Не мыслит иного пути для педагога и К.Д.Ушинский, требуя от воспитателя истинного христианского смирения, при котором «человек с глубокой болью в сердце осознает свою испорченность и все свои скрытые пороки и преступления своей жизни, сознает даже и тогда, когда толпа, видящая только внешнее, а не внутреннее, называет эти преступления безразличными поступками, а иногда и подвигами»[Т.8. С.26]. В этих словах раскрывается подлинный масштаб личности К.Д.Ушинского, вся глубина его самосознания и смирения, в котором великий русский педагог справедливо усматривает главный источник творчества.
Наибольшей новизной, гениальностью прозрений отличаются материалы к третьему тому «Педагогической антропологии», который был посвящен духовной стороне человека и, как известно, остался недописанным. Однако и в других двух томах, где с педагогической точки зрения рассматриваются физиология и психология человека (его тело и душа), ни на одно мгновение не упускается из виду духовная цель воспитания. Этой целью, согласно Ушинскому является стремление к «идеалу, вечно достигаемому и никогда вполне не достижимому, к идеалу совершенного человека» [Т.8. С.32].
Весьма показательно следующее замечание Ушинского, сделанное в небольшом предисловии к первой серии его статей в «Педагогическом сборнике», которые в дальнейшем и легли в основу «Педагогической антропологии»: «Принужденный самим свойством избранного мной предмета встречаться с метафизическими вопросами, я прежде всего старался везде держаться фактов; но если, за недостатком их, мне приходилось выбирать одну из двух одинаково достоверных научных гипотез, то я выбирал ту, которая не противоречит коренным религиозным верованиям человечества, потому что в самой силе этих верований есть уже залог истины»[Т.8. С.689].
В заключение физиологической части своей антропологии Ушинский пишет: «Многие боятся естествознания как проводника материалистических убеждений; но это только слабодушное недоверие к истине и ее источнику – Творцу природы и души человеческой. Истина не может быть вредна: это одно из самых святых убеждений человека, и воспитатель, в котором поколебалось это убеждение, должен оставить дело воспитания, – он его не достоин. Языческий бог обманывает, хитрит, притворяется, потому что он сам – создание человеческого воображения: христианский Бог – сама истина. Пусть воспитатель заботится только о том, чтобы не давать детям ничего, кроме истины…»[Т.8. С.662].
В начале же психологической части «Педагогической антропологии» читаем: «…истина, добытая рассудком из наблюдений и опытов, признается нами совершенною истиною только в том случае, если она сходится с нашими врожденными верованиями… мы признаем полную истину только наших врожденных верований, в том же, что им противоречит, видим только истину временную, относительную, опытную, ограниченную, рассудочную, а не разумную» [Т.8. С.677].
Еще решительнее приоритет христианских ценностей отстаивается Ушинским по отношению к социальным и политическим факторам жизни человека и человечества. В 60-е годы XIX века среди молодежи пользовалась широкой популярностью идея разумного эгоизма, суть которой заключается в следующем: «Для того, чтобы человек был счастлив или наслаждался, какого рода эти наслаждения ни были, ему необходимо жить в обществе, а потому он должен быть счастлив так, чтобы это не мешало счастью других, чем общая доля счастья увеличится, а вместе с тем увеличится и доля счастья каждого человека» [Т.9. С.498]. Ушинский убедительно показывает языческую подоплеку этой идеи, ее несовместимость с христианским мировоззрением:
«Это умеряющее начало общественности могло еще держаться в языческом мире, где личность человека вообще уступала государству; но оно уже решительно не может держаться в мире христианском, после того, как христианство самую личность человека, его душу сделало целью всей истории человечества. После этого великого переворота нет уже сомнения, что и всякое общество и государство, и союз государств существует только ради личности человека и в ней одной находит разумное оправдание своего существования [Т.9. С499].
Конечно, Ушинскому на фоне общего гуманистического оптимизма его времени и в кошмарном сне не могли привидеться чудовищные социально-государственные опыты XX века, нацеленные на уничтожение свободы и самостоятельности личности, отбросившие нас в дохристианскую языческую эпоху. Вместе с тем в «Педагогической антропологии» присутствует великая тревога за человека, порожденнная знанием его поврежденной грехом и страстями природы. Школа, согласно Ушинскому, должна облагораживать социальную жизнь, вносить в нее разумные элементы, «под сенью которых должны обеспечиться от едкой остроты жизни и ее беспрестанных временных увлечений – как нежное беззащитное детство, так и неокрепшая еще пылкая юность» [Т.8. С. 659-660]. Ушинский предостерегает о той опасности для общества и человечества, которая может произойти, если воспитание сдвинется с христианских основ: «каждый, кто принимается за дело воспитания, прежде чем начать сеять в детские души семена материалистических воззрений, должен посмотреть на плоды, которые могут вырасти из этих семян» [Т.8.С.716]. При этом он перечисляет эти плоды: «оправдание деспотической власти одного человека над другим, презрение к человеческой личности., равнодушие к праву и правде. Полная бесправность отношений, уважение к одной силе, жестокость».
На собственном опыте и опыте своих ближайших предков мы могли убедиться в правоте Ушинского: плоды эти мы пожинали и продолжаем пожинать.
Характеристика предмета педагогики в современных учебниках нередко начинается с критики позиции Ушинского, относившего педагогику не к наукам, но к искусствам. Полемический пафос оппонентов Ушинского во многом обусловлен воздействием на них общепринятой сегодня системы ценностей, в которой наука занимает вершинное положение. Мы все в той или иной мере вольно или невольно исповедуем сциентизм – религию современной технотронной цивилизации. Однако для Ушинского наука не является высшей ценностью. Признавая необходимость освоения школой научных достижений, великий русский педагог далек от обожествления науки, рассматривая ее как порождение способностей души человека, его рассудка, присущего, согласно Ушинскому, в определенной мере, и животным.
Искусство же, по Ушинскому, относится к сфере духа и разума человека и вместе с нравственностью выступает как практическое осуществление религиозного идеала в жизни: «Наука только изучает существующее или существовавшее, а искусство стремится творить то, чего еще нет, и перед ним в будущем несется цель и идеал его творчества [Т.8. С.12]. При таком подходе высшей целью педагогики как искусства становится обучение творчеству жизни, «вечно предшествующий идеал этого искусства есть совершенный человек» [Т.8. С.13]. Данная мысль получает наиболее открытое и полное выражение в материалах к III тому «Педагогической антропологии», которые, к сожалению, так и не стали достоянием широкой педагогической общественности России ни в XIX веке, ни в веке двадцатом.
Ушинский здесь ставит и разрешает один из сложнейших вопросов философской антропологии – вопрос о соотношении эстетики и этики, красоты и добра.
Источник эстетического чувства, по Ушинскому, – это врожденное стремление к совершенству: «Язык прекрасного – гармония, врожденная и душе и телу, но само прекрасное – Бог [Т.10, С.254]. Красоту же Ушинский определяет так: «сила истина в такой форме, что она делается доступна чувству без посредства рассудка» [Т.10. С.256]. При этом он восклицает: «Сердцем веруется в правду» – вот девиз художества [Т.10. С.269].
«Вид распятого Христа – уж с одной художественной стороны действует победоносно. «Смирился до смерти, смерти же крестныя, - тут смирению пределов уже нет; оно разорвало все пределы и стало божественным творчеством. Чтобы так смириться – нужно смирение, создавшее мир»[Т.10, с.267].
Нравственность, по Ушинскому, ни в коем случае не является проекцией государства и общества , ее основанием является евангельское «люби другого как самого себя»: «способность самосознания, самооценка и стремление к истинному совершенству, раскрытому в сердце Евангелием, - стремление быть совершенным в глазах самого себя и возможность удовлетворить этому стремлению во врожденном чувстве любви к благу, счастью, свету, истине – вот основания человеческой морали» [Т.10. С.311].
Эстетическое и нравственное, таким образом, выступают у Ушинского как формы вечно расширяющейся деятельности, божественного творчества, стремящегося к совершенству: «Эта деятельность доступна всякому и во всяком положении, хотя в безграничности она доступна только Творцу» [Т.10. С.284]. К сказанному необходимо добавить то, что красота и добро в «Педагогической антропологии предстают не как умозрительные отвлеченные понятия и не как функции человека, но как реальное и живое целое, явленное нам в образе совершенного человека – Иисуса Христа. Ушинский восстанавливает тем самым изначальный смысл слова «образование». В качестве внутренней формы этого слова выступает понятие «образ» Образование изначально в Древней Руси рассматривалось как воссоздание в человеке образа и подобия Божия.. Преподобный – это тот, кто восстановил в себе изначальное богоподобие, осуществил в своей жизни идеал совершенства. Не случайно главными книгами для чтения в Древней Руси были жития святых. Эти книги играли выдающуюся дидактическую роль, наглядно показывая возможность творчества жизни – высочайшего из всех видов творчества.
В заключение приведу еще одну цитату из «Материалов к третьему тому «Педагогической антропологии»:
«Оставим в стороне всякое догматическое значение наших церковных служений и торжеств – взглянем на них глазами этики языческой: что выражено в них? Торжество нравственности, всемирное торжество в ранах, рубище, посреди насмешек, поруганий, под побоями, на кресте, в гробе, наконец, нравственности, от которой все, даже преданные ученики бежали, торжество тем более сияющее. Чем более оно унижено… Что более возвышенного, укрепляющего, эстетического может дать человеческая философия, история, искусство?
Вот та укрепляющая атмосфера, в которой воспитывается христианское дитя. Очищайте ее от миазмов, если по слабости и невежеству людей она наполнена ими; но не извлекай те из нее детей, если не хотите, чтобы за неимением нравственного воздуха они задохнулись в прозаизме жизни, в постоянном трепете о куске хлеба и т.д.» [Т.10. С.321].
Эти слова Ушинского обращены ко всем нам. Именно от нас, поскольку мы приняли на себя роль детоводителей, зависит воссоздание в наших школах укрепляющей христианской атмосферы,, без которой невозможен духовный, нравственный и эстетический рост человека.