Мы прыгали.
Скакали вниз по ступенькам.
Прыг-скок.
И считали.
Васька свалился на пятнадцатой. Сережка поскользнулся на двадцать первой. А мы скакали дальше, веселясь и радуясь нашей игре. Потом отстала Иришка, сначала стала прыгать медленнее, затем совсем потерялась из виду.
- Ну ее, - сказала мне Валька и мы поскакали вдвоем, держась за руки.
Томке стало неинтересно и она погналась за бабочкой. Весело погналась, радостно. Только не вниз, со всеми, а в сторону куда-то. Сережка помчался за ней, ему с нами тоже неинтересно. Колька разбил коленку и, хныча, разлегся посреди дороги. Мы - гурьбой, толпой, радостной звенящей волной - проносились мимо него, кто рядом, а кто попросту перепрыгивая. Колька же не в счет, Колька отстал.
Потом Вальке стало скучно прыгать рядом, может почувствовала, что привык, а может просто у меня вспотели ладошки. Она бросила мою руку и отскочила подальше. Ее догнал Петька, но она и с ним не хотела.
- Сама буду, - сказала она, и мы помчались.
Прыг-скок, прыг-скок, вниз, набирая скорость, и только ветер в ушах свистит, и, волосы растрепав, шепчет свои тайны. А мы бежим, мы летим, мы несемся!
После пятидесятой многие устали. Больше половины. До шестьдесят третьей нас оставалось всего десять. И я - я был первым, я был чемпионом, самым быстрым и сильным. Меня догонял Сережка, он был почти такой же сильный, вот только дыхалки, наверное, не хватило: меньше курить нужно было за гаражами, и он, закашлявшись, опустился на ступеньки. А потом, к семидесятой, мы снова остались вдвоем с Валькой, только она скакала с другого краю, далеко от меня и совсем не хотела разговаривать.
Она остановилась на восемьдесят пятой.
Честно признаться, и у меня уже сил не было, но я же лучший, я же первый. И я скакал.
Девяносто четыре.
И перехватило дыхание.
И сжало горло.
И ветер не шептал уже, а выдавливал слезы из глаз.
И ноги уже не летели, а медленно волочились.
И я остановился.
Девяносто четыре. Наверное все. Кажется, я победил. Остановился, оглянулся: а сзади и нет никого. Разошлись все, не с кем играть. И одиноко стало. Тоскливо. Подумал, зачем все, зачем эта игра, зачем торопился, если никто моей победы не видит.
Девяносто четыре.
Я дошел.
А дальше и не имеет смысла.