70 лет со дня окончания второй мировой войны. Сменились поколения и наши дети и внуки уже не ощущают так остро, как мы, те лишения и горести, что выпали нашим дедам и родителям.
Моя мама, родившиеся в Брянской области, была совсем маленькой девочкой, когда началась война. Она не очень любила вспоминать своё военное детство, а моя бабушка тем более. Вероятно, эти воспоминания были незаживающей глубокой раной внутри их памяти и обе не хотели бередить свою боль.
Кое-что они всё-таки рассказывали и эти короткие истории потрясали меня до глубины души. В какие-то моменты рассказа, слёзы душили меня от того, что пришлось пережить моей матери. Особенно горьким мне казался рассказ о кусочке чёрного сухаря, которым угостили маму солдаты и о первой маминой школьной тетрадке.
Когда маме было уже около семидесяти лет я попросила её записать воспоминая о войне, хотя бы вкратце. Мамы уже нет в живых, она успела записать совсем немного. И мне очень хочется, чтобы эта короткая военная летопись передавалась моим детям, внукам и всем нашим последующим поколениям, для которых понятие война - это только набор букв и дат.
Мы всегда должны помнить, что перенесли наши предки и что такое война в глазах маленького ребёнка. Я немного отредактировала мамину запись и хочу предоставить вам то, что получилось.
*****
1941 год. Когда началась война мне было всего лишь пять лет. Хорошо помню какое-то смятение вокруг, общий страх, кто-то куда-то бежит, разговоры «идут немцы, всех мучают и расстреливают».
Этот страх передавался и нам детям, на сердце было тревожно. Из разговоров взрослых поняла, что начальство нашего совхоза: директор, парторг, агроном — все решили бежать, спасая свою жизнь. Они заставили моего отца везти их куда-то на машине и мы остались с мамой одни.
Появились сводки, что немцы уже подошли близко к Москве. Тут жёны уехавшего начальства тоже решили податься в бегство, спасая своих детей. Они позвали с собой маму. Собрали кое-какие пожитки, то что можно было взять в руки и все вместе тронулись в далёкий путь неизвестности.
С этого момента закончилось наше детство. Дорога была долгая и страшная. Ехали в основном на попутном транспорте, кто сжалится из водителей, тот и возьмёт нас. Паника была ужасная. Одни люди двигались хаотично вперёд, другие назад. Ехали и шли со своим скарбом, кто как мог.
По дороге приходилось часто прятаться в кусты и овраги. Иногда падали ничком на землю там же, где шли, когда налетали немецкие самолёты. Они носились со страшным диким завыванием над толпой и бомбили всё вокруг. В это время все затихали-замирали, даже маленькие дети переставали плакать, будто чувствовали опасность.
Когда самолёты улетали, все поднимались и снова пускались в путь, кроме тех, кто остался лежать у обочины навсегда. Сколько мы двигались, никто не знает, наша дорога казалась бесконечной.
Мы были вечно голодными и холодными, но терпели всё — и взрослые и дети. Когда мама спрашивала меня:"Тамарочка, ты есть хочешь?", я всегда твёрдо отвечала — нет, хотя чувство голода было острым и постоянным.
*****
Потом мы добрались до какой-то дальней деревушки, куда не доходили звуки войны и решили там остановиться. Все семьи, с которыми мы выехали приютились в одном заброшенном домишке, на краю хутора.
Наши матери ходили по соседним деревням по очереди, выменивая какие-то оставшиеся вещи на картошку. Потом, из неё варили жидкую безвкусную «баланду» и кормили нас. Все дружно жили одной семьёй.
Мы - дети, всегда были вместе — 3 девочки и один мальчик. Все четверо дружно играли в куклы, которые мастерили из найденных на улице старых косточек, оборачивая их какими-то ветхими тряпицами и между нами никогда не было ссор.
Где-то я читала, что военные дети очень рано взрослели, становясь маленькими старичками, наверное это правда. Мы вдруг, не погодам стали терпеливыми, осторожными и мудрыми всего лишь в пять-семь лет.
Однажды случилось что-то страшное. Мама не пришла домой. Я без перебоя плакала и мне объяснили, что она находится в больнице. Мне стало ещё страшнее. Я боялась, что она умрёт и я останусь совсем одна в незнакомом месте. Моему горю не было предела и никакие утешения мне не помогали.
Сколько продолжалось моё горькое одиночество я не помню. Наконец, кто-то из женщин, видя моё отчаяние, повёл меня в больницу, чтобы доказать мне, что она жива. Увидев маму, я наверное взлетела от радости. Моя мамочка жива, мы снова будем вместе! Тогда для меня всё было не страшно: ни голод, ни холод, ни бомбёжки; лишь бы быть рядом с моей мамой.
Однажды все наши вещи на продажу закончились и больше ничего не осталось для обмена на еду. Наша скудная жизнь стала ещё беднее, но мы переносили все тяготы со своими матерями без жалоб.
*****
Через какое-то время мама каким-то образом связалась со своим отцом — дедушкой Никитой, эвакуированным с семьёй из Брянска в Елец. Мы с мамой снова решились на дальний переезд, в поисках своих родных.
Сколько мы добирались — неизвестно, в ту пору регулярного транспорта не было. Иногда нас подбирали военные из жалости и так несколько раз с пересадками. Всё время мы были голодные.
Однажды, мы ехали с солдатами в грузовом вагоне поезда. Они стали пить кипяток с чёрными сухарями. Один солдат сжалился и дал мне кусочек чёрного сухаря. Я даже замерла от неожиданности и счастья.
Вначале я полизала этот маленький хлебный кусочек. Каким же вкусным он был в тот момент, слаще любой сдобы! Потом я попросила, чтобы меня пропустили поближе к печке-буржуйке подсушить свой драгоценный сухарик.
Когда солдаты спросили меня, зачем я это делаю, ответила - чтобы этого сухарика, хватило нам с мамой на много дней, на всю дорогу. Мне так хотелось, чтобы этот кусочек никогда не уменьшался в размере.
*****
Прошло время и наконец наши военные странствия закончились. Мы приехали к моей любимой бабушке Поле, дедушке Никите и моим тётушкам и дяде. Все мы были безмерно рады встрече, а главное - тому, что остались живы. Это была только короткая передышка. Тогда никто не мог и предположить, сколько ещё опасностей нас поджидало впереди.
Всем вместе было немного полегче жить, но немцы подходили всё ближе и наша большая семья снова была вынуждена эвакуироваться. Дедушке поручили перегнать стадо совхозных коров и все снова отправились в путь. У нас была только одна лошадь на всех, запряжённая в телегу.
Мы старались ехать большей частью по лесным дорогам, чтобы не попасть под бомбёжку. Всё равно, опасность всегда была рядом и мы попадали под обстрел несколько раз. Путешествие было изнуряюще долгим, нас всю дорогу грызли комары, зато все питались лесными ягодами.
Наконец мы добрались до более спокойного места. Там дедушка сдал весь скот и все взрослые, кто мог пошли работать. Жили очень скудно, хотя и работали пять человек. Прошло время и наш Брянск был освобождён от немцев. На общем семейном совете было решено возвращаться на родину. Добирались мы домой снова на перекладных.
*****
Когда мы все приехали в дом моего дедушки в совхозе, то он был занят какой-то новой чужой семьёй, которая не хотела его освободить. Этот дом был премией дедушке, маме и тёте Насте за отличную работу ещё до войны. Началась судебная тяжба.
Пришлось поселиться вместе с этими людьми, хотя в нашей семье было 9 человек. Жить всем вместе стало невозможно, к тому же все права на дом были наши и другая семья уехала.
Все взрослые, кто мог пошли работать. Дедушка был конюхом, женщины работали на полевых работах. Жить было очень трудно. Война почти полностью разрушила Брянщину. Платили очень мало, копейки, на которые нельзя было ничего купить.
Однажды в совхоз приехал один человек из Крыма и стал говорить, что там нужны рабочие люди. В новом колхозе дают сразу дом и работу. Оказалось, что в Крыму выселили местных татар и теперь там некому было работать. Мама, её брат и сестра решили туда поехать. И вот мы снова в пути.
*****
1943 год. В июле мне исполнилось 7 лет. Кое-как мы добрались до Севастополя, а оттуда в татарское село. Нам дали небольшую хатёнку, но с замечательным фруктовым садиком, которая располагалась в большом совхозном саду.
У нас было только самое необходимое. Другие люди, которые приехали раньше, имели свои огороды и скот, а мы начали всё сначала, с нуля. Было голодновато, да ещё очень скоро наш старый домик стал рушиться.
Нас приютили на какое-то время соседи. Но чужая семья в военное время - большая обуза. Наконец-то нам дали новый дом, правда без оконных рам и дверей. Дом стоял на самой окраине деревни в горах. Проёмные отверстия закрывали тряпками.
В это время, потихоньку, по ночам стали возвращаться местные выселенные татары. Они мстили за изгнание и в злобе вырезали русские семьи. Было страшно спать ночью. А в нашем доме, без окон, ветер гулял по всем углам и только Бог оберегал нас, наверное за добродушный мамин характер.
Приближалась зима и в таком жилище зимовать было невозможно. Первым уехал дядя Вася, потом тётя Вера и мы снова остались с мамой вдвоём. Жить было совсем не на что. Мама стала продавать всё, что можно. Когда для продажи ничего не осталось, снова начался голод.
*****
В это время я пошла в первый класс, в маминых пиджаке и блузке. Тоненькую юбочку для меня она смастерила из своей оставшейся одежды. На моих ногах красовались какие-то опорки (портянки).
Мою первую школьную тетрадку мама сделала из давних выцветших обрезков газеты, сшив их посередине. И вот я гордо зашагала в первый класс. Свои первые буквы я выводила среди старых полуразмытых газетных строчек.
Немного проучившись, из-за постоянного недоедания, я стала буквально опухать от голода. Мы ели только какие-то дикие травы и однажды от бессилия я не смогла встать с кровати. У меня начала лопаться кожа на вздутом животе и поднялась высокая температура. К тому же я перенесла малярию и жизнь во мне стала медленно угасать.
Мама выбивалась из сил, чтобы что-то сделать и спасти меня. Она уже потеряла своё невыношенное от голода дитя, когда лежала в больнице.Мама старалась что-то занимать по крошкам у соседей.
Из выпрошенной муки варили какую-то жидкую бурду. Однажды, она раздобыла где-то маленькую буханочку чёрного хлеба и стала кормить меня, размачивая хлеб в воде. Наконец-то я стала потихоньку поправляться.
Вскоре мама нашла новую работу в совхозе, под Севастополем. Дома в этих краях были соманные, из двух половин мужской и женской, а полы глиняные. Нам дали небольшую половину дома и мы перебрались туда. Стало немного полегче. Маме выдали продуктовые карточки на месяц и по 200 грамм хлеба на день.
*****
Вскоре мы с мамой вернулись домой, на брянщину и поселились в доме отцовой матери - бабушки Лены. Она жила с семьёй своей младшей сестры тети Паши, у которой было четверо детей. Муж тёти Паши был на фронте.
От моего отца всё ещё не было никаких вестей, хотя мама упорно искала его и постоянно посылала запросы на розыск. Наконец пришло известие, что он жив и попал в плен. Мы очень обрадовались, что он жив. Мама пошла работать в совхоз на общие работы и получала совсем гроши.
Бабушка Лена и тётя Паша занимались домашним хозяйством, потому что огород был нашим основным кормильцем. Питались очень скудно: похлёбка или щи совершенно пустые, без хлеба и заправки. На тот момент наша семья состояла из восьми человек — троих взрослых и пятерых, вечно голодных детей.
Еда на всю семью варилась рано утром в русской печке на торфе и целый день стояла в печи. К вечеру варево часто прокисало, но нам всё равно любая еда казалась очень вкусной, потому что порции для всех были крохотные. Надо было растянуть все продукты до нового урожая.
На мамины заработанные деньги стали покупать немного зерна. Обычно мололи его мы — дети вручную. К этой грубой муке добавляли лебеду и ещё какую-то дикую траву и пекли хлеб. В итоге получалось что-то чёрное и липкое. Иногда от такого хлеба болели животы.
Ранней весной все дети бегали по колхозным полям, которые были далеко от дома и собирали перемороженую за зиму картошку, которая кое-где осталась в земле, после осеннего сбора. Её называли лындики. Эта картошка была мягкой, скользкой, с резким запахом. Её варили и тоже добавляли в хлеб.
Всё лето, до поздней осени наше семейство заготавливало торф, на топку для печки. Старшие копали и носили его в плетённых корзинах домой. А мы - дети должны были раскладывать торфяные брикеты по одной штучке на просушку возле дома.
Эти кусочки надо было переворачивать несколько раз в день и затем сухие брикеты складывать в сарай. Торф давал очень мало тепла и от него стоял резкий неприятный запах. Зато было хоть какое-то подобие тепла и зимой мы все дружно залезали на печку погреться.
Единственными развлечениями у нас было: зимой катались по очереди на санках, а летом бегали босиком в догонялки и играли в классики. Когда кто-то до крови ранил ногу, то присыпали рану сверху щепотью придорожной пыли и ковыляя, тут же бежали дальше.
Игрушек не было. Собирали речные камешки на маленькой речке, а если кому-то попадалось какое-то цветное стёклышко, оно становилось настоящей драгоценностью и достоянием всех по очереди.
Снова лето сменила осень и все совхозные дети пошли с тряпичными сумками в школу. У меня было какое-то престарое платьице и старые большие валенки с огромными галошами. Чтобы они не спадали, мне завязывали их верёвочкой крест на крест, как балерине.
Все дети учились в обычной деревянной избе, с маленькими окошками и сразу два класса вместе. Затем нам сделали дощатую перегородку, но с одним входом. Учительница вначале давала задание нам и затем шла в соседний класс. Порой голова кружилась от недоедания, тошнило и темнело в глазах, но в школу все всегда ходили с большой охотой.
*****
Время шло и жизнь стала понемногу меняться к лучшему. Вернулся с войны дядя Боря — муж тёти Паши и пошёл работать на сталелитейный завод. С его зарплатой жить стало немного полегче. Дважды в год - на Пасху и Рождество, в доме стали печь сдобные булки. Стали заправлять жидкие постные супы и борщи жаренным луком с морковью.
Когда нам наливали такое варево в миски, мы дети дружно принимались считать у кого и сколько плавает жирных блёсток на поверхности. Тот, у кого было на два-три кружочка больше, считался счастливчиком и ему все завидовали, а самый младший Ваня очень горько плакал, потому что он ещё не умел считать.
Мы не знали что такое сладости. Однажды, когда мама взяла меня в город, я разглядела в грязи маленький кусочек пряника. Я выхватила его из вязкой чёрной земли и тут же отправила в рот. О, какое это было блаженство!
Мне всегда хотелось иметь какие-то книги для чтения. Я просила маму купить хоть какую-нибудь маленькую книжечку и когда однажды моя мечта сбылась, я была счастлива безмерно и читала её постоянно. Если находился какой-то кусок старой газеты, я также читала его до последней буквы. Одним словом читала всё, что попадалось на глаза.
*****
Однажды мы получили извещение, что отец жив. Он вернулся домой в 1947 году, пробыв после плена два года в сталинских лагерях. Все вместе мы переехали жить в город. Отец устроился работать шофёром. Здесь родился мой брат Саша.
Когда я пошла в третий класс, в новую школу ходить было далековато, километров семь через поле. Зима была морозной и дорога была постоянно занесена снегом. Мы со школьными друзьями прокладывали себе новый обходной путь по берегу реки, через кусты. Так было на целых полтора километра ближе.
В ту пору, в округе развелось множество волков и родители очень волновались за меня. Не смотря на то, что волчьих следов вокруг было много, на пути мне они не встречались, хотя часто я возвращалась домой одна.
Наверное сам Бог оберегал меня. Даже голодные дикие животные ни разу не отважились напасть на одинокое человеческое дитя, перенёсшее столько лишений за своё жёсткое обездоленное детство.
*****
Здесь запись прекратилась. Это были последние слова о мамином детстве, что она записала. Вспоминая свою бабушку и маму, я отлично помню, что отношение к хлебу в нашей семье всегда было особенно трепетным.
Когда после нарезки хлеба или после обеда оставались хлебные крошки, их никогда не сметали со стола тряпкой, только рукой, часто отправляли в рот и уважительно приговаривали: "Хлеб всему голова". Даже называли его чаще ласково "хлебушек".
Прошло много времени, нет ни бабушки, ни мамы в живых. Всего вдоволь в жизни. Только я стала чаще ловить себя на том, что часто также как они, машинально собираю хлебные крошки в руку.