Игорь ФАДЕЕВ
«РУССКИЕ ВЁРСТЫ» Стихи
х х х
Вёрсты. Вёрсты. Зимы. Вёсны.
Быль и небыль. Мрак и свет.
В жизни всё порой так просто,
Я живу сто тысяч лет.
Сказки бабушкины. Правда.
Слов гранит иль ерунда.
Где-то есть река Непрядва,
Где-то есть моя звезда.
Нерастраченное сердце,
Но непрожитая боль.
Ты в незапертую дверцу
Постучаться мне позволь.
Ты дозволь мне достучаться,
Приклонить своё плечо
И посетовать, что счастье
Нам не встретилось ещё.
Мы живём умом и сердцем,
Видим свет в кромешной тьме.
Ты дозволь мне обогреться
В том спасительном огне!
Сколько прожито и спето,
Сколько песен впереди!
Повзрослело наше лето,
Рвётся сердце из груди.
х х х
Зачем взлетают в небо журавли?
За тем врачующим, незыблемым покоем.
Они летят за ним на край земли,
Прощаясь с уходящею листвою.
Зачем пробился сквозь асфальт цветок?
А, может быть, на белом свете места мало?!
Нет, он, мятежный побороться смог,
Чтоб на земле ещё прекрасней стало.
Зачем родился в мире человек,
И в чём же смысл его грядущих дней?
Рождён он, чтобы уберечь навек
И тот цветок, и этих журавлей.
РОДНИКИ
Под солнцем веснушчатым, русым,
Где рожь над ветрами смеётся,
Мне выпало счастье быть русским,
Любить свою землю и солнце…
Под небом седым от тумана
И солнцем тяжёлым и грустным,
Где люди не терпят обмана,
Мне выпала доля быть русским.
Завет мне достался от дедов:
Быть верным священному полю.
Иду по их светлому следу,
Несу своё счастье и долю.
х х х
О, как не хочется стареть!
Но из грядущих дней
Уже вздымает плётку смерть
И хлещет лошадей.
Храпя, несутся кони-дни,
Гудит под ними твердь.
Вот-вот останутся одни
Седой старик и смерть.
Пусть смерть готовится зачесть
Последний приговор,
Но есть у человека честь,
Его воспрянул взор.
Лишь прах его возьмёт земля,
А дух взметнётся ввысь…
Нет смерти. Песни соловья
Над миром вознеслись.
Новые русские
Растопыренные пальцы,
Цепь златая, перстни, мат…
В этом сатанинском «вальсе»
Закружились стар и млад.
Есть понятия, нет чести,
Нет любви, а есть товар…
Индюками на насесте
В тёплом и доходном месте
С жизни пьют они навар…
Взять бы кнут большой пастуший,
Эту стаю пропороть.
Может быть, проступят души
Сквозь наказанную плоть?!
х х х
Разбуди меня утром ранним,
В час, когда серебрится роса,
Когда воздух как будто ранен
Песней первой любви скворца.
Я заслушаюсь, опьянею,
Светлой далью пойду не спеша.
Небеса пусть горят, пламенеют,
Чтоб взлетела до них душа.
х х х
Лампа тусклая, как день.
Мотылёк висит над ней,
Крылья обжигая.
С бурей чувств, надежд, страстей,
Полон поисков, идей,
Так и я летаю.
Подо мной горит огонь
Клеветы, молвы людской:
Кривды взмыло пламя.
Но дерутся с кривизной
Крылья бабочки ночной –
- Маленькое знамя.
И неравный этот бой,
Жизнью став моей, судьбой,
Длится столько лет!
Мотылёк ночной, изгой,
Вот и мы летим с тобой
Там, где смерть и свет.
х х х
Когда приходит старый почтальон,
Становится он лучшим из гостей.
В его потёртой сумке миллион
Необходимых людям новостей.
Не чувствуя усталости в пути,
Он к людям отправляется с утра,
Он нам спешит быстрее принести
Тепло и радость светлого добра.
х х х
Тополь робкий, словно недотрога,
Приоткрыл зелёные глаза.
За окном – весенняя гроза,
За калиткой - дальняя дорога.
Богородицы светла слеза.
В долгий путь беру я веру в Бога.
х х х
Ты знаешь, что это такое
Вчера произошло со мной?!
Я бросил всё, ища покоя,
Ушёл в наш парк и стал листвой.
Меня топтали и сжигали,
Мешали с грязью и золой
Или вздымали, словно знамя,
Связав в букет, над головой.
Меня кружил бездомный ветер,
А дождь смывал с лица земли.
В огне я превращался в пепел,
Чтоб травам летом прорасти…
Но выжил я – листок кленовый,
Прибит дождём к стеклу, где ты,
Букет поставив чей-то новый,
Сняла с окна мои цветы.
х х х
Полночь. Сигарета, да стакан воды,
Да свечи огарок, спичек коробок.
Пол, как тьма холодный. Здесь ходила ты.
Звук шагов твоих в ночи умолк.
Подоконник. Штора, а за ней – цветок,
Что живёт себе, не зная бед.
А балкон до нитки от дождя промок.
И никто-никто не даст ответ.
х х х
Сентябрьским днём выпал снег.
Как робок он был: тут же таял!
И плакал он, как человек,
Что жил без законов и правил.
Любил этот снег лишь себя,
Забыв, что листва есть на свете.
И так он, себя не щадя,
Исчез в затянувшемся лете.
Но как же быть мне? Я – не снег.
Люблю я тебя и весь мир.
От снега вода на окне,
Прошёл его жертвенный пир.
Но верю я: будет мороз,
Земля приготовится к встрече.
И снег, а не облако слёз
Родится в какой-нибудь вечер.
Пусть будет мороз! Всё равно
Его не впущу в своё сердце.
Когда ты озябнешь, оно
Поможет тебе обогреться.
И где бы тебя не носила
Судьба, заставляя скитаться,
Тепло моё даст тебе силы,
Согреет озябшие пальцы.
Дождь
Вся жизнь – с восхода до заката,
А между ними – серый день.
Лишь солнце взглянет угловато,
Родит на миг скупую тень,
И застучит бездомный ветер
В глухую дверь, в трубу. В окно…
Проснётся дождь: угрюм, не светел
И позабыт давным-давно.
Бредёт он городом пустынным,
Под крыши гонит голубей,
Домам весь день полощет спины,
Скрывает солнце от людей.
Весь мир вокруг вдруг стал унылым.
Твердят дождю: «Скорей пройди!»
Но он всё льёт, пока есть силы,
Пока гроза жива в груди…
Вот так и я пришёл в твой дом
Ненужным, гаснущим дождём.
х х х
Отпели, отгудели поезда,
Угас задор колёсной перепалки.
Стоит средь ночи девушка одна
На мокром и безлюдном полустанке.
Всё ждёт она. Всё ждёт. За полчаса
Изорваны её судьбы страницы…
А ветер бьёт в открытые глаза
И волосы бросает на ресницы.
Колыбельная для взрослых
Если город уснул, только вам не до сна,
То считайте слонов: до десятка, до ста.
Первый слон, как вагон, прогремит, прошумит.
Ваш сынишка в кроватке давно уже спит.
А второй, грохоча и трубя, полный сил,
Пробежал. Свет не видел таких вот верзил.
Третий топает тише, но чем-то стучит.
Ваш сынишка в кроватке давно уже спит.
Слон четвёртый и пятый, качаясь чуть-чуть,
Топоча, к Жаркой Индии выбрали путь.
А шестой из-за пальмы негромко трубит.
Ваш сынишка в кроватке давно уже спит.
Тихо хлопают уши седьмого слона,
Моет ноги восьмому морская волна,
Слон девятый с трудом тянет тяжкий гранит.
Ваш сынишка в кроватке давно уже спит.
Слон десятый – малютка. Мышонок – не слон,
Он давно уже видит свой сказочный сон.
И во сне он не ходит, а только летит…
Ваш сынишка в кроватке давно уже спит.
х х х
Я ловлю соловьиные трели
Сквозь ночную звенящую тишь.
Воздух пьяный, как будто в апреле:
Поднял крылья, и к небу летишь.
Нет преград в этой песне полёта,
Алчет ветра, простора душа,
И звенит в небесах позолота,
Новой жизнью навстречу дыша.
х х х
Здравствуй, батюшка Тихий Дон,
Православный наш Дон Иванович!
Принесли тебе мы земной поклон.
Ты водой святой нас пожалуешь?
Мы десницами припадём к тебе,
Разольём в сердцах твою волюшку,
Твоей верности мы дадим обет,
Уходя на брань в чисто полюшко.
И святая рать на конях лихих
Сокрушит орду иноземную,
Чтоб наш Дон-отец был и чист, и тих,
Чтоб кормил-поил всех детей своих,
Тешил песнею незабвенною.
Олень
Стоял олень высок и горд,
В снегу по сердце утопая,
Собой заполнив горизонт,
Луну рогами подпирая.
И тела бронзовость и жар
Творили памятник природе.
Когда закат над ним дрожал,
Охотник смерть держал на взводе.
Вонзился выстрел в тишину,
Двукратным эхом отзываясь.
И уронил олень луну,
Лишь ночь в рогах его осталась.
И падая в тяжёлый снег,
И смерти той ещё не веря,
Глядел олень, как человек,
На надвигавшегося зверя.
х х х
От души пустой, безгласной,
Где живёт одна лишь плоть,
Чтоб во мраке не угаснуть,
Сохрани тебя, Господь!
От коварства, лжи и лени,
Чтоб не шли бесцельно дни,
От нелепых подозрений,
Господи, тебя храни!
От измены, бессердечья,
Чтоб не жить, любовь губя,
От льстеца красивой речи,
Господи, храни тебя!
Сон-трава
В чащобе угрюмой, в глухом буреломе,
Где лесу не снились людские слова,
В овраге глубоком, заросшем на склоне,
Растёт и мечтает во сне сон-трава.
И чудится ей дряхлой бабки дыханье,
И дрожь её грубых, морщинистых рук,
И шёпот таинственный, и заклинанье,
И солнце, над лесом блеснувшее вдруг.
И видит трава, как несут её в хату,
Как сушат в пучке, подвязав у окна.
Здесь рядом душица, брусника и мята,
А сверху над ними – иконка одна.
И молится бабка в бессонные ночи,
Неведомо: Богу или траве.
И слышит трава среди слов её прочих:
«Не дай, Бог, случиться больше войне…»
х х х
Мне не забыть моей суровой Родины:
Седых курганов, речек и холмов,
Горстей июльской, вызревшей смородины,
Травой заросших, брошенных домов.
Мне не забыть моей земли распаханной,
Над рожью спелой жаворонка трель
И сена, что корове нёс охапками,
В саду весеннем свежих листьев хмель,
Всё доброе, что мне земля наметила,
Взлелеяла и грела день за днём,
Все силы, что во мне она приветила
И рост дала, как травам под дождём.
Русский странник
По дорогам знакомым
Он идёт не спеша.
Над малиновым звоном
Распростёрлась душа.
Ему хлеба не надо,
Его вера хранит.
Ему воля – отрада,
Ему посох – гранит..
Слышу голос далёкий
И молюсь о тебе,
Странник мой одинокий,
Что бредёшь по судьбе.
Не гляди с укоризной,
Мать Святая земля.
Он идёт по Отчизне
Не для славы капризной,
А Спасения для.
х х х
Три солдатика в доме картонном,
А картонка на полочке книжной,
В мире пыльном, забытом и сонном
Ждут давно уже встречи с мальчишкой.
Отгремели сражений аккорды,
Краска с лиц оловянных слетела.
Тот мальчишка усы носит гордо,
А солдаты тоскуют без дела.
х х х
Тьму круша, во сне грядущем
Снизошла ты с облаков.
Ангел, за тобой идущий,
Снял с тебя ярмо оков.
Для усталости нет места.
Есть столетия без сна.
Ты – невеста. С солнцем вместе
Жизнь восстала. Ты – весна.
Нет ни осени, ни лета,
Лишь один сплошной апрель.
В море света, сняв наветы,
Ты взломала к сердцу дверь.
Я в плену твоём купаюсь,
Обнимая этот сон.
Каюсь, маюсь. Маюсь, каюсь,
Сам, не чая, превращаюсь
В колокольный перезвон.
Ты – мой свет, тепло и воздух,
Не кончайся никогда!
Пусть душе не снится отдых,
Пусть горит твоя звезда!
х х х
Зимнее солнце светит, слепя,
Алые тени рождая.
Два карапуза, бабу слепя,
Прыгают, галок гоняя.
Горькой махоркой дымя на завалинке,
В тёплую шубу закутанный весь,
Вышел дедок обновить свои валенки,
Баб расспросить про последнюю весть.
Ростов
Ростов. Сентябрь. Кафе-шантаны.
В ладони падают каштаны,
А в сердце снизошла любовь.
И манит, манит душу вновь
По Танаису к скифам в страны,
Где мирно бродят великаны,
Под небом обретая кров.
Ростов. Стучится сердце гулко
В твои сады и переулки
И с горлицами песнь ведёт.
Ростов. Прекрасен твой народ:
И постовой, что в караулке,
И карапуз, раскрывший рот.
Ростов. Легко в твоих объятьях.
Навстречу жизнь в весёлых платьях
Несётся с «гэканьем» донским.
Любовь, любовь. И нет тоски.
Судьба – светла, а люди – братья.
И солнце пьют добра ростки.
х х х
Ветер озябшие листья развеял,
Гроздья рябины вот-вот упадут.
Птицы весёлые вдаль улетели.
Сумерки тихие скоро придут
Всё отрешилось от прежнего шума:
Люди, деревья, трава и земля…
Скоро на царство в сумерках лунных
Вступят седые морозы-князья.
Сибирские пельмени
На дворе угасли тени,
Воздух зимний свеж и тих.
Целый день леплю пельмени
Для гостей – друзей своих.
Тесто тонкое, живое,
Как рубашку застегну,
И манжет на ней пристрою,
Ворот сглажу, подожму.
Триста щёголей – уж вот они
На доске лежат резной.
На мороз уходит противень…
Кто ж я: скульптор иль портной?
Доброе утро
Это утро будет добрым,
Будет солнце, будет дождь.
Нужный свет землёй подобран,
Если в поле зреет рожь.
Всё налито этим светом:
От зерна и до реки.
- Щедро нынешнее лето, -
Рассудили старики, -
Будет много солнца, света,
Свадеб к осени у нас,
А весной родятся дети
Добрым утром, в добрый час!
«Злой» город
Горит Козельск, не сломленный Батыем,
На копья солнце подняла Орда.
В огне кровавом терема пустые.
Но Русь жива, по-прежнему горда.
Вскипел Батый: - Не чувствую победы!
Где ковш вина и князь с поклоном где?
Невольниц толпы, конь холёный, где ты?
Лишь вороны твердят мне о беде…
И хан велит пригнать волов из стада,
Чтоб распахать золу козельских стен.
За тот семинедельный бой награда,
То, что не будет города совсем.
Но просчитался хан, и вырос город.
Идут века, а он стоит не тлен.
Он – русский город и настолько гордый,
Что никогда не сжечь его совсем.
х х х
Завалило крутыми снегами луга.
Хоть под снегом земля, а как будто нага,
Так чиста, так бела, как ребёнка душа,
Что идёшь по земле, не спеша, чуть дыша.
И на двор без рубахи – дрова наколоть.
Дерзко спорит с морозом славянская плоть.
Вот пахучие щепки усеяли снег,
И летят по Руси песни, сказки и смех.
Дед
Мой дед, охотник до солдатских былей,
Любивший землю, лес и старину,
Раз год снимал свою шинель, от пыли
Её он чистил, вспоминал войну.
Я помню деда рослым и плечистым,
Грозою болтунов, бродяг, пьянчуг,
Любившим, чтобы дома было чисто,
К зиме привыкшим, не терпевшим юг.
Отчаянный в посёлке доминошник,
Любимец всех в окрестности дворняг,
И мастеривший ночью, полуночник,
Игрушки в радость детям. Просто так.
Он не был дряхлым, немощным и хворым,
Он даже в малом деле был удал.
Не умер дед. Он стал рекою, полем,
Травою, лесом… Нашей жизнью стал.
Поэту Алексею Золотину
Золотин, Кухтинов, Питиримов
Славу пели родной стороне,
Чтобы быть их земле третьим Римом
И вовек не случиться войне…
В корекозевской пламенной тройке
Он по возрасту был впереди.
Как его земляки, так же стойко,
Он удары держал на груди.
Оккупация, голод, разруха…
Десять жизней в одну спрессовав,
Он улавливал краешком уха
Песни рек и родимых дубрав.
Он писал о земле и о людях,
Что душе бесконечно близки.
Было все, но, уверен и будет,
Если тянутся к свету ростки
Новых дум, откровений, терзаний:
Не исчерпана чаша до дна…
Вахту жизни несет утром ранним
Краснофлотский седой старшина…
Поэту Александру Алёшину
Мы снова вместе. Стихов огарочки
Зажгли, смеясь.
А в майский вечер гуляют парочки,
Хоть дождь и грязь.
Мои сандалии все вымокли,
Устал от дел.
В обед рубает котлеты вилками
Наш «литотдел».
Ах, Саня, Санечка! Гуляют парочки,
А ты зубришь,
Пусть для себя, а не для галочки,
Про Рим, Париж.
Мы – в МГУ. Опять на лекции
Ты крепко спишь
И бредишь супом из печки. С клецками!
А тут – Париж!
Долой котлеты буфетной выпечки!
Да будет гусь!
И над журнальной о пище вырезкой
Я вновь смеюсь…
Хочу признаться: живём мы правильно,
Так и должно.
Январской стужею откроем настежь мы
Своё окно.
И от мороза мы не простудимся.
Долой мороз!
Зелёный свет нам горит на улице:
Жар! Сенокос!
Пыхти над Римом и над Афинами,
Мир – для тебя,
Чтоб за огарочком, пусть парафиновым,
Ты спал, любя.
Фотокорреспонденту Николаю Павлову
С душой морской, в кой нет укоров,
Он не стареет никогда.
Свой путь он начал с «Фотокором»,
А нынче – «Кэнон» - не беда.
Гагарин, Севастьянов, Путин:
Какие ракурсы судьбы!
А взгляд лишен житейской смуты:
Он видит свет в скопленье тьмы.
Ему и годы – не невзгоды,
Ведь возраст с опытом сошлись.
В любой час дня, с любой погодой
Он объектив вздымает ввысь!
Он – Павлов Первый и Великий
В Фото-империи своей.
Глядят в глаза сто тысяч ликов
Запечатленных им людей.
х х х
В заповедной чаще, на лесной опушке
Жизнь мне нагадала долгую кукушка.
И в траве высокой, думая о счастье,
Я лежал под небом, у земли во власти.
А верхушки сосен пели и качались,
Зеленью своею с небом обвенчались.
Времена года
Вся природа на время нема,
Пролетают мгновения мимо.
Словно вечность, на свете зима:
Велика её власть и незрима.
Но слетает февраль каплей дерзкою с крыш,
Просыпаются добрые сказки.
Вот весна. И ты в небо летишь,
Позабыв про коньки и салазки.
Отзвучала капель, и запела земля,
Дождь дождя дарит нам семицветье.
И алее пылает заря,
Словно песня о солнце и лете.
Переполнились светом плоды на ветвях.
И насытились ветром деревья и реки,
И вздымает над миром осень пламенный стяг:
Жизнь отныне и присно! Навеки!
х х х
Речка Лужа, в зной и стужу
Ты несёшь нам добрый свет.
Как душе и сердцу нужен
Твой врачующий привет!
Но не только добротою
Отзывалась ты, река.
Ты была ареной боя и могилой для врага.
Бонапарт здесь был отчаян,
Но «сел в лужу» и бежал.
И в твоём, река, журчанье
Слышал он девятый вал.
Тех побед великих, славных
Ты – свидетель и герой.
Ты, река, - и поле брани,
Ты – и отдых, и покой…
Я присяду у стремнины,
Подпою твоей воде,
Унесу твой свет в долину,
Чтоб светил он нам везде.
х х х
«Кукареку! Проснитесь, сонные!» -
Крикнуло солнце с забора.
Рвётся сквозь створы оконные
Песня седого бора.
Радость в душе разлита,
Как у детей, рекою,
А за окном раскрытым
Машет мне ель рукою.
Проводы зимы
Эй, рыжее солнце, пропой!
Пора бы тебе разгуляться,
Пора в этот день заревой
С лукавой зимою прощаться.
Пора разрумянить ребят
И вывести их за ворота,
Где борзые тройки храпят
В неистовой жажде полёта.
Пора будоражить людей,
Рождая весенние мысли…
Эй, рыжее солнышко, грей,
Грей синие-синие выси!
Арбатский роман-с
Прилетели сизари
На Остоженку с Арбата.
Все тревоги – до зари.
Вы ни в чём не виноваты.
Вы проходите сто раз
Мимо дома, где окошко
Зажигает света глаз,
Чтоб светлей была дорожка.
Но не мой Вас свет влечёт.
Жизнь – сплошна неизбежность.
Я гадаю: чёт – нечёт,
Сплю и вижу Вашу нежность…
Снова будут сизари
Находит у окон крошки.
Только, что ни говори,
Вы любили понарошку.
Разведка боем
Автомат воронёный прижат на груди,
Под ремнём приютилась пилотка.
Что за сопкой ближайшей нас ждёт впереди:
Пулемётов прямая наводка
Или тот долгожданный, прохладный родник,
Что позволит нам вдоволь напиться?
За холмом – тишина. Я к ней сердцем приник,
Пот от солнца горит на ресницах.
Нам осталось немного тревожных шагов
До полёта сигнальной ракеты.
Каждый ждёт эту вспышку, к атаке готов,
Словно в бой за судьбу всей планеты.
Будто птица взлетел наш обветренный взвод.
Пули нас облетали, боялись.
Города, ведь, недаром же смелость берёт.
Взяли сопку мы. Экая малость!
Полотняный Завод
Вновь Суходрев врачует душу
Неторопливою волной.
Волна реки стремит на сушу
Пергаментный кораблик мой.
Несут улыбки мне навстречу
Глаза знакомых мне людей.
От взглядов их, от тёплой речи
Стремлюсь стать чище и добрей.
По гончаровским переулкам
Влечёт июнь меня вперёд.
И отзовётся в сердце гулко
Стрижей восторженный полёт.
Я вновь покинул город шумный
Всю суету его кляня.
На суходревский берег лунный
Зовёт, зовёт звезда меня.
Освобождение Калуги
Гремит война на сотни вёрст окрест,
Кругом на сотни вёрст ни дня покоя.
Но втоптан в снег кривой фашистский крест,
Заря взошла над выжженной Окою.
И алые от зарева полки
Шли по разбитым улицам Калуги.
И что могли к солдатам в котелки
Совали баб измученные руки.
А впереди на сотни вёрст – война,
И далека заветная победа.
Солдатам снились мир и тишина
Под сенью опалённого рассвета.
х х х
За далью лазурною, под травами росными,
Где солнце встаёт, где дубравы поют,
Под самыми светлыми, добрыми звёздами
Найду я в России последний приют.
На этом просторе мне пелось привольно,
И, если сапог песню эту топтал,
То не за себя, а за Родину больно
Мне было тогда. Но я всё же писал.
Писал в кутерьме, в суете и в сраженьях,
Искал божью искру средь мрака и лжи.
И, если останусь я в стихотвореньях, -
Спасибо Земле, для которой я жил.
х х х
Судьба одна - одна Россия,
Её завещано хранить.
И разум, и любовь, и силы
В одну соединились нить.
Для жизни гордой и счастливой
Ударим вновь в колокола,
Чтобы великая Россия
В поход нас вместе собрала.
х х х
Запомни моё имя, помяни,
Когда проходят бестолково дни,
Когда в душе погасли все огни,
Запомни моё имя, помяни.
Пусть для тебя опять горит огонь,
Который принесёт моя ладонь.
Траву и звёзды, и дрова в печи,
И тополь синий, где живут грачи,
И огонёк танцующий свечи
В душе своей всели и приручи.
И труб зелёных стынущая медь
Вновь для души твоей начнёт звенеть…
Запомни моё имя, помяни,
Когда слова опасней западни,
Когда мечте твоей беда сродни,
Запомни моё имя, помяни.
Запомни моё имя, помяни,
Когда вдвоём мы и когда одни,
Когда нам сумерки светлей, чем дни,
Запомни моё имя, помяни…
Ф Е В Р А Л Ь
Снова ветер родится на свете,
Будет гнуть корабельные сосны.
Ни ответа тебе, ни привета,
Месяц зимний: короткий и звёздный.
В этой слякоти серой, но тёплой,
И обруганной кем-то за сырость,
В этих звонких сосульках на вётлах,
Есть какая-то нежность, унылость.
Снег угас, стал ненужным и ветхим,
Баба снежная стала комочком,
Но, как руки протянуты ветки,
На которых не спят больше почки.
Перемышль, улица генерала Трубникова
Дома деревянные в кронах деревьев,
Грачи иногда бередят тишину.
Вся улица эта – кусочек деревни,
Окно в позабывшуюся старину.
Столетние избы глядят сквозь деревья,
В их окнах-глазницах читаю вопрос:
- Ты кто, человече, чьего поколенья,
Что улице нашей в душе ты принёс?
Я память принёс, что нетленна и свята:
О битвах былых, об отваге отцов
На улицу эту – комдива, солдата,
Что землю спасли от кровавых оков…
В Детчинском парке «Остров»
В парке «Остров» всё так просто:
Вот – река, а вот – трава,
Вот – сосна с высотку ростом,
Вот – на отдых все права.
Отдыхают с солнцем вместе
Дети, бабушки, мужья.
Вот – несёт сорока вести,
Вот – в мишень бьют из ружья.
Жизнь безоблачна, прелестна
И всегда чуть-чуть нова.
Гончаров здесь выбрал место,
Парк устроил для невесты,
Прошептал любви слова.
Те слова навечно в небо
По-над парком вознеслись…
Ай да «Остров»! Ай да небыль!
Ай да радужная жизнь!
Иван-озеро
Память сердца не заморозило,
Лишь пороша легла на виски.
Призадумалось Иван-озеро
То ль на радости, то ль с тоски.
Впрочем, радости нет у озера,
Есть о сыне старшом печаль.
Солнце дышит за дымкой розовой.
Ставит озеру век печать.
Шат Иванович, сын меньшой его,
В мир стекает с отцовских рук.
Только Дону судьба зашторена.
Нету песен. Колёсный стук.
Дон Иванович, атаман всех рек,
Насыпь тяжкую на себе несёт,
Как солдат, павший имярек,
Как журавль, подбитый влёт.
Где-то в парке, на горках Сталинских,
Он ключами пробился в мир.
Вот он Дон: чистый, гордый, маленький,
По себе прервал поминальный пир.
Волей вскормленный, в вере крепок он,
Ширь он пьёт из седых степей,
Дон Иванович, Православный Дон.
Атаману рек не носить цепей!
х х х
Я не сетовал на кукушку,
Когда солнца сменился свет,
На заветной лесной опушке
Нагадала мне мало лет.
Эти годы не будут блажью,
Разбазаривать их не мне.
Я рукою, от пота влажной,
Буду брать свой насущный хлеб
И делить его с каждым другом,
Не роняя зерна вокруг,
Чтобы тёплыми были руки
От пожатий горячих рук,
Чтоб всю жизнь поспевать за ветром
И служить лишь своей стране,
И не быть от невзгоды вредным,
За поддержку платить вдвойне.
А тогда жизнь ещё продлится
Вопреки тем скупым «ку-ку»,
И соврёт та лесная птица
Первый раз на своём веку.