Над утренним лесопарком, у расположения мотострелкового полка, разносится щемяще-тоскующее «гу-гуу-ук», «гу-гуу-ук». Чей это голос, так настойчиво зовущий?
Из зарослей с шумом выпорхнула серая птица, уселась на вершину самого высокого пирамидального тополя. Это горлица. Самец. Темно-серая спинка и хвостик, белая грудка, на шее – черный ободок, будто он в шикарном свадебном фраке и нарядной сорочке с «бабочкой». Движения изящны, лишь маленькая головка вертится из стороны в сторону.
И нет у этой птицы той ненасытной нищенской сноровки, которая вспыхивает бело-бурым огнём в голубиной стае, едва ей бросишь крошки хлеба на затоптанный асфальт.
Горлица горда. В стае её редко увидишь.
И вновь самец неустанно зовёт свою подругу: «Гу-гуу-ук, гу-гуу-ук». В этом пении – ожидание и надежда. В ответ – едва уловимое, ответно-нежное «гуррр…» Взмахнув крыльями, он косо взлетает вверх, плавно парит, совершая токовый полёт над плацем, уложенным бетонными плитами, над дорожками, аккуратно посыпанными жёлтым песком, - и устремляется вниз, в прохладу ветвей, откуда слышится долгожданное «гуррр». Из укромной зелени ветвей свистяще выпархивает пара изящных птиц, высоко поднимается над тополям и исчезает из виду.