Я сделал себе еще чая, отпил глоток, а потом мысленно вернулся к началу и еще раз, бегло, пробежался. Все было правильно, я наказал зло. Я ведь видел Саньку в больнице, и это было ужасно, а этой девочке, я помог избежать всего этого. Я видел, что тому мужику угрожала опасность и спас его. Это было правильно, но что же тогда не так? Я чувствовал, ощущал, что есть в моих рассуждениях какой-то разрыв и именно он не давал мне покоя. Словно что-то нестерпимо чесалось под рубашкой…
- Я что-то упустил, точнее, продолжаю упускать, - я сделал следующий глоток и закурил, - что-то очень важное. Например, что важнее в данной ситуации, дар или то, как я его использую. Наличие дара делало меня другим. Точнее, если я был носителем дара, то менялось мое положение в обществе. Кто же тогда я?
Да уж, мне удалось вымучить еще один вопрос, на который я не мог ответить, я даже не знал, имеет ли он значение. Для того, что бы дать ответ я знал и понимал, слишком мало… Что изменило меня? Что значит такой дар, чей и за что? А главное, зачем? Насколько я понимал, из-за наказания десятка плохих парней, такой огород не городится… А может, их не десяток, может быть, их больше. Тогда, мне просто предстоит осмотреться более внимательно. Но тогда, на меня возложена определенная миссия…
- Нет! - я помотал головой, чтобы развеять это бред.
Конечно, вот так, один на один с собой, на кухне между чаем и сигаретами, я мог позволить себе поставить под сомнения некоторые основы общества, в котором жил. Но только так – один на один. Попробуй я использовать это как аргумент в разговоре с кем-нибудь еще… Даже страшно представать мою дальнейшую судьбу. Это ведь даже не тюрьма…
- Нет, - произнес я вторично, и голос мой при этом прозвучал очень решительно.
Только эта моя решительность возвращала меня на исходную точку и разваливала мою, с таким трудом построенную, теорию. Впрочем, она сама разваливалась, как только исчезала эта моя мистическая миссия. Без нее я становился опасным преступником, который укрывается от наказания. Вот такой небогатый получался у меня выбор, или я сумасшедший с некой манией, либо я преступник, ожидающий заслуженного наказания. Но было и еще кое-что. Смущало меня то обстоятельство, что не противились, и более того, вообще никаким образом не пытались проявить себя некие внутренние течения, именуемые совестью. Последняя молчала, будто речь шла не о нескольких трупах, а о том, что я крошками с птичкой не поделился. И это очень сильно волновало меня, ибо своего собственного, внутреннего судью и критика, я ставил всегда выше всех иных…
Нет, действительно, слишком много мне не хватало, чтобы разобраться, чтобы увидеть, чтобы понять…
* * *
Да я и сам понять не могу, как это получилось! Толи действительно начали происходить в моем организме процессы, которые свидетельствуют о приближении старости. Например, на целую неделю вылетело у меня из памяти то, что есть у меня письмо из столицы. А я ведь я сам принес его с почты домой. Обыкновенное заказное письмо. Оно целую неделю мозолило мне глаза, и покрывалось пылью в прихожей. Спасибо Анастасии, которая как-то раз, после приветственных поцелуев на пороге квартиры, поинтересовалась между делом, кто это осчастливил нас посланием. Ответом было мое:
- Вот блин, забыл!
Анастасия и Верочка удивленно посмотрели на меня.
- Это Марат прислал, а я его с почты принес, положил сюда и забыл совсем. Намеревался посмотреть, и представляете, забыл…
- А по-моему, ничего страшного не случилось, - вполне резонно произнесла Верочка, - ты же ведь не потерял ее. Просто забыл.
- Да, я тоже иногда забываю, - поддакнула Анастасия.
- Я что предлагаю, - продолжала Верочка, - пока мы с Аськой занимаемся обедом, ты соответственно занимаешься посланием. И все встанет на свои места.
Девочки мои дружно отправились на кухню, а я в зал, где, вооружившись ножом, произвел вскрытие конверта. В моих руках оказались несколько листов стандартного формата, заполненных машинописным текстом и несколько пожелтевших газетных вырезок. Вырезки я отложил в сторону и принялся непосредственно за письмо…
«Здравствуй, Олег!
Извини, что не сразу собрался с письмом, но были на то объективные причины. Расследование, из-за которого я приезжал, закрыли. Просто зла не хватает, сколько ушло времени, работы. Да и какой материал был собран – ты даже не представляешь – бомба! И вот, утром, мы, как положено, собираемся на «летучку», а шеф говорит: «Все ребята, амба! Кино отменяется». И все. Мы, конечно, между собой пообщались и решили, что, скорее всего, на шефа надавили сверху. Сам знаешь, как власть любит прижать нашего брата. Сильнее, иной раз достается, чем не в меру ретивого следователям. Мы пробовали поговорить с главным, тет-а-тет, так сказать. Но того, видно о-о-очень сильно припугнули, он такое нам начал рассказывать – нам даже возразить было нечего. Мы послушали и ушли ни с чем. Так вот у нас дела в столице делаются! Зато с телеэкрана все любят говорить, что у нас демократия и гласность. Чушь, не верь! Ладно, что-то я разошелся…
Теперь о главном. Попытался раскопать что-нибудь по твоему вопросу, говорю сразу – порадовать особенно нечем. Начал с имени – попались сразу несколько А. Вельских. Но из них только трое попадают по датам. При этом, один вор-рецидивист, с восьмилетним образование, находящийся сейчас на очередной (шестой или седьмой) отсидке – отпадает.
Второй – инженер на ЛОМО, знаешь, наверное, есть такой завод в Ленинграде. Про инженера этого известно, что он родился и все время жил в Ленинграде, за исключение трех лет, которые служил в армии, на Северном флоте. Я созвонился с ним, поговорили о том, о сем. Интересный, кстати, мужик, но главное – литературой, в смысле написания – никогда не увлекался. Иногда читает, но не более того. Тоже, мимо.
Теперь третий.
Я наткнулся на него совершенно случайно, готовил материал о пожарной службе. Поднял хронику происшествий за последние двадцать лет, и вот копаясь, в хронике происшествий увидел знакомую фамилию – заинтересовался и прочитал. Статью высылаю, но ничего интересного или особенного там нет. Если вкратце – несчастный случай. Дома случился пожар. Квартира выгорела, хозяин погиб. Я, для очистки совести, нашел человека, который составлял акт происшествия. Имя источника называть не буду – оно не имеет значения, да и обещал я. А мы с ним хорошо так поговорили, усидели пол-литра, и удалось мне выяснить несколько интересных (или странных, уж не знаю, как ты на это посмотришь) обстоятельств. Во-первых, в официальном отчете сказано о возгорании от непогашенной сигареты или курения в постели, прочитаешь сам в заметке, а на самом деле, в доме сильно пахло чем-то горючим. Растворителем или керосином. А во-вторых, жилец погиб не в пожаре, он был убит раньше, задушен. Так что поджог, скорее всего, носил умышленный характер. Однако, это тоже имей в виду, расследования по этому поводу не проводилось… Можно, конечно, предположить, что наша доблестная милиция просто не захотела вешать на себя «глухаря», но можно думать и по другому. Понимаешь, о чем я говорю?
Далее, когда мне стало это известно, то поехал я на место происшествия и познакомился с парой старушек – божьих одуванчиков, они совместными усилиями вспомнили о пожаре. Самым интересным в их рассказе было то, что во время тушения пожара их квартиру залили – они жили как раз этажом ниже. Так вот, квартиру им очень быстро отремонтировали, но не за счет ЖЭКа, а за счет какого-то другого ведомства. Какого именно – узнать не удалось. Странно, правда?
Хотел я у этих бабулей выяснить про жильца, но ничего путного они сказать не смогли. Жил один, скорее всего, был разведен, потому, что после его смерти, приходила какая-то молодая женщина. Поднялась на этаж, зашла в квартиру, посмотрела на то, что осталось, поплакала и ушла. Как звали ее, старушки не знают, а из того, как выглядела, вспомнили только то, что рыжая, какая-то необыкновенно рыжая.
Дальше, где он работал, выяснить тоже не удалось, но бабульки эти говорили, что на кладбище. То ли памятники делал, то ли могилы копал. Ну и соответственно, писал или не писал тоже ничего не известно. Хотя, после пожара, у него в доме нашли обгоревшую печатную машинку, очень старую, практически древнюю, на таких, уже тогда никто не работал. Само по себе, это ничего не доказывает, но ведь ничего и не опровергает. Может быть, она ему в наследство досталась. Может ведь быть такое, согласись? Попытался пробить больничные архивы, то есть выяснить, куда был отправлен труп, но не удалось – не нашел нужного человека…
А теперь одно интересное наблюдение, его сделал тот мужик, пожарник, именно оно и натолкнуло меня на мысль, что этот Вельский может быть именно тем самым – в доме было много бумаги. Слишком много для обычного жителя. И речь идет не о газетах, книгах, или скажем там, тетрадях, а именно о форматной бумаге, которой предпочитают пользоваться и мои, и твои коллеги по цеху. Это, так сказать, первая часть – фактическая, ну или относительно достоверная.
Есть и другая часть. Здесь, сказанное можно брать только на веру, потому что ничего такого, что могло бы подтвердить сказанное, я не обнаружил. Только слухи. Но Олег, я подумал, что иногда уже само существование определенных слухов наводит на размышления. Так вот, я поспрашивал у наших ребят, в газете, и некоторые, из них, в основном старшее поколение, утверждают, что во времена их молодости, действительно, ходили в списках тексты некого А.Вельского. Подробности выяснить не удалось. Никто ничего не помнит, просто какая-то массовая амнезия. Но сам факт вспоминания, налицо. Понимаешь о чем я? Значит, что-то было, осталось только выяснить, что же именно. Я напряг кого смог, чтобы они дома посмотрели, может быть, у кого-нибудь еще лежат эти списки – они обещали. Хотя, сам понимаешь, время прошло не мало.
Вот еще информация. Тоже, из разряда недостоверной. Говорят, что за списками этого самого Вельского, как впрочем, и за самим автором, очень сильно охотились ребята из конторы. При чем, какой именно конторы – не известно. Намекают сразу на все ведомства, которые принято называть силовыми структурами. Тоже, кстати, весьма, забавный слух…
И еще, знаешь что, за всем этим периодически всплывает нечто, выделяю это особо, что называют «ДФ». Понятия не имею, что это такое. Может быть инициалы, может быть, аббревиатура… Но как ни странно, это всегда рядом с А. Вельским. Я грешным делом, даже подумал, что это его псевдоним, но сам понимаешь, Олег, это все из области домыслов обыкновенного журналиста.
«Войну…» я прочитал. Сильная штука, очень сильная. Конечно, я просто рядовой потребитель литературы, но если хочешь знать мое мнение, то классно написано. И хотя, фон вроде как фантастический, если вдуматься, то зона эта, со всеми ее прибабахами – наше родное Отечество. Тебе ведь не надо объяснять, о чем именно идет речь. В тексте и так все как на ладони… Спасибо, что вовремя предложил.
Вот, наверное, и все. Просьбу твою, об этом самом Вельском в голове держу, если еще что-нибудь станет известно, то обязательно отпишу. Честно говоря, мне теперь и самому интересно разобраться в этой истории.
На том и откланиваюсь. Пиши, звони, а будешь у нас, заезжай – приютим.
P.S. Чуть не забыл. Случилась со мной одна забавная история… Хотя нет, не буду в письме, увидимся – поговорим. Я тут в ближайшие дни уезжаю на Северный Кавказ, там что-то не так… Это главный подбросил тему – золотые прииски – еду отрабатывать хлеб. Так что все потом».
Я отложил письмо и взялся за вырезки, но, как и предупреждал Марат, ничего интересного, кроме описания самого несчастного случая, и весьма художественного описания того, к чему приводит неосторожное обращение с огнем, в этих вырезках не было. Неспешно я еще раз перечитал письмо…
Оно вызывало разочарование. И дело не в том, что Марат отнесся к моей просьбе халатно, как раз нет. Это ведь даже сразу не представить, сколько времени ушло на поиски всех этих крупиц информации. И в Ленинград он съездил, и с людьми встречался, и на квартиру ту выезжал… То есть, сказать, что не старался – значит проявить самую настоящую неблагодарность. Все дело было в том, что я ожидал большего от этого письма. Больше информации, больше достоверных и неизвестных мне фактов…
С другой стороны, Вельский – это моя головная боль, а не его. Да и подтверждение того, что Вельский погиб, усиливал разочарование. Это известие разрушало многие ожидания, мне почему-то представлялась вполне возможной наша встреча. Все остальное, что Марат отнес к информации непроверенной, вызывало недоумение. Видимо, слухи со временем так сильно исказились, что появился у них какой-то шпионский привкус, который, скорее вызывал раздражение, нежели чем серьезный интерес. А та информация, что такой писатель существовал, была мне известна и раньше – передо мной лежит его рукопись с автографом. Да и родители мои лично его знали, при чем именно под его собственной фамилией. Да, не буду скрывать – я был сильно разочарован…
Я принес письмо на кухню, и прочитал его вслух.
- Грустно, - отреагировала Анастасия, после того, как я закончил чтение и коротко изложил свое впечатление.
- А чего ты хотел от этого своего журналиста? - поинтересовалась Верочка.
- Я даже и не знаю, - признался я, - но я действительно ожидал чего-то большего. Наверное, надеялся, что А. Вельский жив, что его можно найти, поговорить…
- Вот уж не думаю, что это разумное желание, - задумчиво произнесла моя женщина, помолчала и продолжила хлопоты.
- Почему, мамуль? - вмешалась в разговор дочь, поглядывая то на меня, то на мать, на меня в поисках поддержки, а на мать вопросительно.
- Ты-то понимаешь, о чем я говорю, - Верочка вроде как проигнорировала вопрос дочери и обратилась ко мне.
- Наверное, да.
- Вот и объясни ребенку.
- Ну что вы тайны мадридского двора передо мной разыгрываете, - обиделась Анастасия, но из кухни не ушла.
Я посмотрел на ее по-детски надутые губы, и рассмеялся.
- Просто, писатель, в своем физическом воплощении не всегда соответствует тому образу, который рисуется в воображении читателя. Я правильно говорю, Верочка?
- Именно.
- Понимаешь, о чем идет речь?
- Да, - кивнула Анастасия, - Пушкин, вполне мог быть неряхой, а Достоевский, например…
- Слишком азартным игроком.
- А что не так с вашим Вельским? - поинтересовалась девушка.
Я пожал плечами. Мысль Верочки о том, что видеться с автором «Войны…», желание не только пустое, но и неверное, подействовала на меня отрезвляюще.
- Понимаешь, дочка, я тоже не знаю в чем дело, но мне кажется, что в жизни Вельского, все-таки присутствует какая-то…, - Верочка остановилась, подыскивая нужные слова.
- Тайна, - подсказал я.
- Темная загадка, негатив, - определение Анастасии было более удачным.
- Да, девочка, - согласилась с дочерью женщина, - что-то темное присутствует в его жизни. И мне, честно говоря, не хотелось бы столкнуться с этим.
- Но с чего вы это взяли? - Анастасия уже готова была встать в наступательную позицию.
Мы с Верочкой переглянулись.
- Действительно, Верочка, а с чего мы взяли это? Может быть, он нормальный человек...
- Нет-нет, - мотнула головой Верочка, - так не честно. И ты, Олег, отлично понимаешь, о чем я говорю, ты просто подыгрываешь Аське.
- Ну…
- Подыгрываешь-подыгрываешь, и это не правильно.
- А как правильно?
- А правильным будет считать, - Верочка на мгновение задумалась, - правильным будет считать, что Вельский действительно тот самый человек, который погиб на пожаре.
Мы с Анастасией даже опешили от слов Верочки. Я хотел попросить уточнить мысль, но она только отмахнулась от нас и призналась:
- Честное слово, ребятки мои, я не знаю, почему сказала именно так. Только я практически уверена, что права. Вот…
- Ну, в общем-то, я тоже думаю, что это он.
- Тогда не о чем и говорить, - подвела черту под разговором Верочка.
Да уж. Вот такой странный разговор. И хотя мы его закончили, что-то в душе да осталось, осела какая-то муть неприятная. Не знаю, как это объяснить, но внутри, у меня произошло что-то вроде очередного раздвоения. С одной стороны, я был согласен с Верочкой, в том, что касалось А. Вельского, а с другой стороны, мне почему-то очень хотелось, чтобы она ошиблась… Рискну предположить, что нечто подобное испытывала и сама Верочка. Одним словом, каждый из нас крепко задумался, и вот в таком задумчивом состоянии мы и провели обед. Потом Анастасии позвонила подруга, и наша девушка убежала куда-то по своим девичьим делам. Мы же с Верочкой отправились на квартиру к Афанасьеву, наша миссия там подходила к финалу. Нам осталось пересмотреть некоторые разрозненные бумаги Павла Васильевича.
А ведь мы обжились у Афанасьева. Перевезли туда часть посуды, заполнили холодильник всякой всячиной. Периодически нам звонил Валерий Яковлевич, справлялся о том, как у нас продвигаются дела – мы рассказывали. Обычно молча он выслушивал нас, интересовался, не нужна ли помощь, после чего вешал трубку, предварительно пожелав нам успехов.
- Странный он какой-то, этот Мишин, - так обычно реагировала на эти звонки Верочка.
Я, как правило, просто пожимал плечами. И на самом деле, фигура Мишина была своеобразной загадкой для нашего братства. Его прислала столица, его прошлое было туманным, а это мешало правильно и адекватно воспринимать его настоящее. Мы с Верочкой старались не обсуждать это, а, например, за столиками нашего литературного кафе, это была самая излюбленная тема. Но опять-таки, это был всего лишь способ занять язык – один из множества пороков нашего литературного мирка, да, наверное, не только нашего.
Я уже просматривал список, разыскивая пункт, не помеченный галочкой, когда Верочкины слова остановили меня.
- Ты чего там потерял, Олег?
- Что? - я поднял голову от списка и посмотрел на нее.
- Спрашиваю, чего ты там потерял.
- Не понял.
- Все, говорю, - рассмеялась Верочка, - мы все пересмотрели. Теперь, это уже дело смотрителя музея, или как там называется такая должность.
Я откинулся на спинку дивана и потянулся до хруста в суставах. Огромное количество бумаг были тщательно рассортированы, прочитаны и разложены по полутора десяткам стопок. Самой маленькой оказалась всего из нескольких документов – тех, что мы не смогли классифицировать. И еще, отдельно лежала личная переписка – оказалось, что Павел Васильевич был большим любителем эпистолярного жанра. Три десятка постоянных корреспондентов, не считая переписки деловой и переписки полуофициальной – всего, больше пятидесяти.
- Господи, когда же он все успевал это…, - оказалось, что мы с Верочкой смотрим в одну сторону, и это вызывает у нас одинаковые мысли.
- Да уж, - кивнул я.
- Ну что, будем звонить, Мишину? - спросила Верочка, делая несколько шагов по залу, аккуратно переступая через стопки бумаг и рассматривая с высоты своего роста проделанную работу.
- Я думаю, что сегодня не стоит. Тем более что время уже приближается к четырем часам.
Верочка посмотрела на настенные часы.
- Олег, а что это там, под часами?
Под часами стоял высокий табурет с хрустальной вазой, а может быть, это была такая подставка, а может…
- А ты про что говоришь?
Верочка быстро подошла к столику-подставке. Около хрустальной вазы лежал конверт. Запечатанный и готовый к отправке, но почему-то так и не отправленный. Она взяла его, посмотрела на адрес и немного неуверенно рассмеялась.
- Ты чего? - поинтересовался я, поднимаясь с дивана.
- Теперь, перед нами будет еще один вопрос этического плана.
- То есть?
- Это письмо, - Верочка махнула конвертом в воздухе, - должно было быть отправлено тебе.
- Дай-ка, я посмотрю, - я взял конверт в руки. Адрес получателя действительно был мой…
- Я бы не открывала, - продолжала тем временем, Верочка, - это письмо должно было быть отправлено, но Павел Васильевич не бросил его в почтовый ящик. Оставил дома. Поэтому и возникает вопрос. Должен ты прочитать это письмо или нет.
- Ты это серьезно?
- Конечно, серьезно. Ты ведь отлично знал Афанасьева, он никогда не забывал таких вещей.
Я знал. Поэтому нерешительно смотрел то на Верочку, то на письмо. Действительно, это был вопрос этики, а заодно и логики. Просто надо было решить, хотел ли, Павел Васильевич, чтобы я прочитал это письмо или он его отложил, потому что передумал его отправлять.
- Но ведь он его не уничтожил, - произнес я, глядя на Верочку, - даже положил на видное место…
- Он его не отправил, - повторила свой аргумент Верочка, - а место было не такое уж и видное. Мы ведь столько времени его не замечали.
- Просто, когда мы смотрели по сторонам, то мы искали совершенно другие вещи.
- Олег, Афанасьев это письмо не отправил, не уничтожил. Так что выбор за тобой. Решай сам, - спокойно произнесла Верочка, - я просто высказалась.
- Тогда, я думаю, что стоить прочесть.
- Решаешь сам – отвечаешь сам.
Я еще раз осмотрел конверт, помедлил немного, а потом распечатал. Лист бумаги, с легко узнаваемым витиеватым почерком Павла Васильевича Афанасьева: