Павел Васильевич Морозов
(1954 – 2003)
«Писать о стихах сейчас почти так же трудно, как писать стихи», - сказал Юрий Тынянов.
Когда думаешь о том, из какого же «сора растут стихи, не ведая стыда», и пытаешься понять, в чём же их гипнотическая нерукотворная сила, властно сжимающая твоё сердце, всякий раз вспоминаешь о сороконожке, которая разучилась ходить именно потому, что вдруг задумалась о том, в каком же именно порядке она передвигает свои многочисленные ножки, или впадаешь в то задумчивое состояние, хорошо знакомое всем исследующим секреты поэтического творчества, о котором мудро сказал великий Гёте устами Мефистофеля: «И вот он держит все части в руках, но связи духовной в них нет – это прах».
Поэт Павел Морозов писал сильно ихлёстко, нежно и жёстко, и, подпитанный литературным институтом, великолепно знал, что такое непостижимая и всеохватывающая материя стиха и какие властительные духовные скрепы не позволяют ей рассыпаться в прах…
Ещё совсем юным студентом литфака, самозабвенно зачитываясь бессмертными стихами до восхитительной сомнамбулической одури, «замыслил я побег» в обитель дальнюю, - в славный город Лим, место вечных сумерек в аду, куда суровый Дант поместил великих поэтов древности. Там, мечталось мне, поэты только и говорят, что о поэзии, только и делают, что зачитывают, счастливцы, друг друга стихами до смерти. Всё равно – в аду…
Современные поэты, к сожалению, всё реже и реже «душат друг друга поэмами в углу», всё реже и реже думают, говорят и пишут о стихах и о поэзии.
И о той, что, смиряясь, становится на горло собственной песне, и о той, что, «не ведая стыда», растёт из всяческого сора, и, тем паче, о той, которая – «слёзы вселенной в лопатках»…
А я всё продолжал отыскивать у нынешних поэтов размышления о крестных муках слова (ведь сказал же С.Я.Надсон, что нет мук сильнее муки слова), о властительных тайнах творчества, и, конечно, о том, как же всё-таки выковывается она – золотая роза стиха. И – лёд тронулся.
Открыл в конце прошлого тысячелетия книгу Павла Морозова «Рисунки с натуры», вобравшую в себя написанное поэтом за четверть века, и – первое же стихотворение – о стихах:
Стихи не должны быть злыми,
Неважно, какая пора:
Мы пишем стихи во имя,
Во имя победы Добра.
…Кого-то согреем ими,
Кого-то спасём теплом,
Мы пишем стихи во имя
Победы Добра над Злом.
Да, да, мы кого-то спасём только теми стихами, которые пишутся не по той стороне Добра и Зла, а – по этой, и – во имя – во имя победы Добра над Злом!
Мысль, которая заметно чаще других звучит в сердце Павла Морозова, - это мысль о месте поэта в рабочем строю:
Отдали баб своих
и водку жрём в трактирах,
Нам нечего сказать
шагающим вослед:
Все девки – на панель?!
Все парни – в рэкетиры?!
И странно, что молчит
любимый мой поэт.
Видно, что за плечами Морозова – опыт упорного ученичества у Леонида Чашечникова и Анатолия Жигулина, видно, что всё, что связано с поэзией, с её ролью в человеческом сообществе, - родное, любимое, своё, а потому об этом можно написать иногда с улыбкой, с мягкой восхитительной грустью и лёгкой иронией (ведь сказал же блестящий и насмешливый француз Жюль Ренар, что ирония входит в состав счастья):
Подъезд парадный Цэ ДэЭла…
Я заходил сюда не раз,
Там жизнь весёлая гудела,
Об этом спрашивайте нас!
… Вы не бывали в нижнем баре,
Где вечно шум, где вечно гам?
Мы там могли, при гонораре,
Себе позволить по сто грамм.
Нас упрекать не надо в этом,
Что, скинувшись по трояку,
Поэты шли всегда к поэтам
Излить вселенскую тоску…
ЦДЛ – это центральный Дом Литераторов в Москве, а называется стихотворение – «Размышления у парадного подъезда»!
Но совсем уж не веселят Морозова судьбы поэтов, едущих в Москву толкаться локтями в толкотне и трясти мощами по журналам:
Грустно мне, когда на рассвете,
Устремляя взгляд в синеву,
Едут маленькие поэты
Умирать в большую Москву…
Думая о судьбах маленьких поэтов в больших городах, я вспоминаю бессмертную «Кофейню» Дмитрия Кедрина:
У поэтов есть такой обычай -
В круг сойдясь, оплевывать друг друга.
Магомет, в Омара пальцем тыча,
Лил ушатом на беднягу ругань.
Морозов не рвёт сорочку на груди поэтов, не плюёт ни в них, ни в высокогорные источники, из которых поэты пьют свою целебную воду, потому что «как Сади некогда сказал»: «Имеющий в карманах мускус, не кричит об этом на улицах».
Не перестанет думать Морозов и о судьбах своих учителей. В стихотворении, посвящённом своему учителю Леониду Чашечникову, он внимательно и одобрительно прослеживает, как лихо менял поэт родины, находя при этом для каждой из них заветные слова:
Много было родин у поэта!..
И Сибирь, и Волга, и Москва.
Но для каждой находил при этом
Самые заветные слова.
…У поэта родин много было!..
Милых, малых, как ни назови:
Слышал я, опять его прибило
К испытанью в искренней любви.
Этим стихотворением П.Морозов завершает свой последний прижизненный сборник «До востребования…»
Удивительно добрые стихи посвящает Морозов старым и добрым поэтам старого и доброго золотого века поэзии:
Бенедиктов… Языков… Кольцов…
Всё за нас сочинили когда-то.
Я читаю забытых творцов:
Превосходно писали ребята!
Бенедиктов меня озарял,
Мне Языков не дал потеряться,
Я Кольцова порой повторял
Осторожно, чтоб не повторяться…
(«Мои поэты»)
И мне вспоминаются несуетные строки Владимира Соколова:
Вдали от всех парнасов,
От мелочных сует
Со мной опять Некрасов
И Афанасий Фет…
Открывая каждую книгу стихов Павла Морозова («Обращение», «Во имя любви», «До востребования»), я всякий раз, как Батюшков, восхищённо восклицал: «О, как стал писать этот злодей!»
АСТРАХАНЬ
Возвращаюсь утром рано.
Кремль белеет из тумана.
У меня на белом свете
нет роднее стороны!
И встречают, как султана,
Два двоюродных братана.
Все дороженьки на карте
к этой точке сведены!
Дует в городе моряна.
Дурит голову Татьяна.
У меня на белом свете
нет роднее стороны.
Все дороженьки на карте
к этой точке сведены!
«В 1998 году, - пишет Дина Немировская в книге очерков «На грани веков», - П.Морозов стал лауреатом городского телевизионного конкурса на лучшее литературное произведение, посвящённое 440-летию Астрахани. Поэту были «по душе на лодочке, под всплёски на воде, всплывать в Созвездье Лотоса, какого нет нигде». И хотя сам он считал, что в нашем живописном краю «идиллии писать немудрено», морозовские строки, посвящённые малой родине, настолько искренни, что она предстаёт перед читателем отнюдь не идиллической, а той единственной, что даётся каждому человеку от рождения и навсегда».
Дина Леонидовна права. Коренной астраханец Павел Морозов написал об Астрахани, о нас с вами, да и не только о нас, как дай-то Бог написать каждому поэту, рождённому в Астрахани, а биография П. Морозова укладывается в несколько строк.
Родился Павел Васильевич в Астрахани 1 ноября 1954 года. Здесь же учился. После окончания армейской службы занимался в литературном объединении «Высота» под руководством поэта Леонида Чашечникова.
«После службы в армии, - как пишет Д. Немировская, - Павел работал помощником мастера на Астраханском трикотажном комбинате, ценил свою рабочую профессию и очень дорожил ею».
Работаю на трикотажке, П. Морозов заочно окончил Литературный институт в поэтическом семинаре Анатолия Жигулина.
Остальное – в стихах:
Мне по душе на лодочке,
По водному пути,
На вёселках, под водочку,
Вдоль берега идти!
Грести, минуя впадины,
По летней Волге вниз,
Чтоб наливал Геннадий нам,
А подносил Борис.
Мне по душе на лодочке,
Под всплёски на воде,
Всплывать в Созвездье Лотоса,
Какого нет нигде!
Наше это. Моё. Читаю и вижу, как идём мы с друзьями на вёселках по летней Волге, скрипя уключинами, вниз, в места, где правит тишь…
«Песня о городе» П. Морозова – «Песнь песней» городу моему:
Здесь на левом берегу – город мой,
И на правом берегу – город мой,
И у моря, на косе, на мысу…
Где найдёте вы такую красу?!
Здесь на левом берегу – острова,
И на правом берегу – острова,
И у моря, там, где светит маяк,
Это Астрахань родная моя.
Здесь на левом берегу – волгари,
И на правом берегу – волгари,
И у моря, не печалясь, живёт
Не печальный по натуре народ.
Здесь на левом берегу – наций сто,
И на правом берегу – наций сто,
И у моря, где сто речек сродни,
На планете мы такие одни!
Здесь на левом берегу – земляки,
И на правом берегу – земляки,
И у моря, где впадает река –
Это Родина моя на века!
У него и вообще, у Морозова, в стихах не просто русский дух, не просто «Русью пахнет», в его стихах пахнет именно нашей рыбной Астраханью:
Борису Сверлову
Мы с ним сидим
и пьём из кружек пиво,
Как жизнь порой бывает хороша!
Вот отдыхают сердце и душа,
Мы с ним сидим и, слава Богу, живы…
Представляете себе? Друзья сидят не просто на даче, которую один из них строил десять лет, не просто на своих кровных шести сотках и не просто сидят, а сидят и пьют из кружек пиво… На раскалённой даче, но в тенёчке… Да из литых тяжёлых запотевших и толстых пивных кружек, да ещё ледяное пиво, да ещё четвёртый час подряд…
С ума сойти! А вот теперь мы и добрались до нашего волжского духа:
Как жизнь чертовски всё-таки красива.
И пахнет Волгой вобла на столе!
У нас свои шесть соток на земле,
Мы с ним сидим
и пьём из кружек пиво.
Шесть соток, и ещё «соточка», и зуболомное пиво из тяжких кружек, и наша несравненная астраханская серебряная вобла, пахнущая Волгой…
И пахнет Волгой вобла на столе!
Да, это – вещь!
Да, есть у нашей Астрахани необщее выражение лица, и это лицо будет ещё неповторимее, потому что её любил, ревновал («…Я в Астрахань, как в женщину, влюблён: ревную и прощаю все грехи…») и воспевал такой неординарный поэт, как Павел Морозов.
«…Рождённые в пятидесятых…» Поколение П. Морозова, появившееся на свет в пятидесятых годах (Павел Морозов родился в Астрахани 1 ноября 1954 года), войны не знало, но, в какой-то мере считает себя «вернувшимся с той войны».
Творчество Павла Морозова, своеобычного русского поэта, классика астраханской поэзии, война прошила огненными трассирующими стихами, в своей «России», например, он сильно и чётко написал и о прошедшей войне, и о нашей людской памяти, которая хранит нас и от беды, и от войны, и от могилы:
А Россия красива полями,
Тополями, деревней, где рос…
Я с единственным сыном гуляю
И мечтаю о дочке всерьёз!
Но гудит под деревней планета,
Где-то вздрогнет полей тишина,
Я не знаю войны, знаю – нету
Слов нелепее слова «война».
Над моею родною сторонкой
Мирно клин журавлиный летит,
Треугольник седой похоронки
За иконой у бабки лежит…
Да, Россия народом красива,
От земли, от сохи, от берёз…
Я гуляю с единственным сыном
И мечтаю о дочке всерьёз!
…От беды, от войны, от могилы,
Средь рассветов, лугов и ракит
Не хранит нас небесная сила,
Только память людская хранит…
Факт остаётся фактом, что морозовский сжимающий сердца «Почтальон», посвящённый памяти Е.В.Шульпиной, прочно вошёл в антологию лучших стихотворений о войне, потому что в нём – и война, и слёзы, и мастерское владение словом, и щемящая человечность, и та неотразимая сила высоконравственной морозовской поэзии, которая и делает её классикой:
Наступали батальоны…
В эту страшную войну
Все боялись почтальона,
Тётю Катю Шульпину.
И никто не знал, наверно,
Как у тёмного окна
По ночам за всех ревела
Тётя Катя Шульпина.
Как молилась на икону,
Как скрывала от сельчан,
Что погиб в бою за Доном
Рядовой Шульпин Иван.
Побывало в каждой хате
Горе, будто бурелом,
А недавно тётю Катю
Хоронили всем селом.
Надрывались в плаче вдовы,
Разрывая тишину…
Помянули добрым словом
Тётю Катю Шульпину.
Это мощное, как удар «Катюши», стихотворение Морозова заставляет снова вспомнить бессмертную стихотворную классику фронтовых времён и задуматься над тем, что же мы, нынешние, к этой классике прибавим. Припоминая шедевры военной лирики, мы вспоминаем целые стихотворения или несколько строк, которые прошли сквозь солдатские сердца, а порою и навсегда остались в них. Конечно, это великое «Жди меня» Константина Симонова, конечно, это «Его зарыли в шар земной» Сергея Орлова, конечно, это стихи Михаила Исаковского, ставшие бессмертными военными песнями, а порою это и одна строка Алексея Суркова:
… А до смерти четыре шага.
Какой солдат не просыпался с этой строкой во время войны, да и не просыпается, а порою и не засыпает с нею сегодня?
Да, военная тема у Павла Морозова – кровная, своя. После армейской службы, побывав под началом у старшин и вступив под начало Л. Чашечникова и А. Жигулина, Морозов начал много и сильно писать об армии:
По городу Ростову-на-Дону
Я строевым шагал когда-то в баню,
И по асфальту смачно тарабанил,
И песню залихвастскую тянул.
Парила в небе бравая душа,
Равнялся я на статную молодку,
Слегка ладошкой поправлял пилотку,
Которая держалась на ушах.
И было нам по девятнадцать лет.
Мы в баню шли и были несерьёзны.
А у старух накатывались слёзы,
Когда они крестили нас вослед.
Кого в строю искали на ходу?
«Храни вас Бог!» - кого молили свято?
Я был тогда неопытным солдатом,
Но шли со мной товарищи в ряду.
А на его «Старом фото», наполненном завораживающей поэзией старых семейных альбомов, прекрасное мгновение остановлено надолго:
На старом фото – мать моя
И молодой солдат –
Сидят, улыбки не тая,
А с ними – старший брат.
Сидит, головку наклоняя,
Кусает леденец,
Ещё на свете нет меня,
Есть мама, брат, отец.
Они сидят, любовь храня,
Задумались о чём?
Ещё на свете нет меня,
Сидят себе втроём.
Удивительный поворот темы, мастерское настроение стихотворения, чисто морозовское. На старом фото – мать и молодой солдат, которого автор в первом четверостишии ещё не называет отцом, потому что он, автор, от этого молодого солдата ещё не родился, на старом фото только ещё его старший брат…
О.Мандельштам сказал, что «Божественная комедия» - это снаряд, посланный для уловления будущего. Поэзия Великой Отечественной войны и наши стихи на военную тему – это и есть снаряд, улавливающий наше будущее, которое не давало покоя и сердцу поэта и ефрейтора запаса Павла Морозова:
Ну, что ты можешь рассказать мне, гид?
Я о войне наслышан с малолетства.
Мой дед Матвей под Краковом погиб,
В чужой стране с Россией по соседству…
А всё ж меня Освенцим поразил,
А всё ж меня Майданек ошарашил.
Мой дел Матвей в какой-то из могил,
Где заодно и наши, и не наши,
Где все они, сроднившись за войну,
Лежат в одной могиле, будто братья,
И так хотелось в эту тишину
От боли выть, от горечи орать мне.
И убежать по высохшей траве,
Уткнуться маме в тёплые ладони,
А за рекой как будто целый век
И целый год разгуливали кони,
И по дороге юноша катил,
Пугая лошадь длинными вожжами.
А бабка мне десятку на цветы
Дала, когда в дорогу провожала.
Человек оголённой совести, поэт, постоянно размышлявший о времени и о себе, Павел Морозов постоянно думал и писал о муках слова, собственных и товарищей по перу, о том, как и для кого выковываются они, колючая и золотая розы стиха, поэтому, подытоживая эти мысли в стихотворении «Мы сидим в его квартире», посвящённом Анатолию Жигулину, в творческом семинаре которого Морозов занимался в литературном институте, он под совершенно неожиданным углом зрения взглянул на то, кому и как писать о войне:
Мы сидим в его квартире,
И в тревожной тишине
Он читает мне о мире,
Я читаю о войне.
Не видавший сорок первый
Я не мечен был войной,
И сейчас в душе, наверно,
Он смеётся надо мной.
Он, который видел, знает
Взрывом кошенную рожь.
Он прекрасно понимает,
Где тут – правда, где тут – ложь…
Вот сейчас он скажет: «Хватит.
Я не вижу здесь лица…»
В крайнем случае, похвалит
Строчку пятую с конца.
Только он сидит уныло.
И в тревожной тишине
Говорит: «Всё так и было.
Вы построже о войне…»
Ну, а о таинствах и странностях любви Морозов писал с особым упоением, особое сияние исходит у него от этих строк. Вот «Ноктюрн», в котором его лирические герои смотрят врозь на присвоенную ими далёкую звезду, которая должна взойти лишь к десяти:
Она сияет на виду,
Её найдёт любой,
Мы ту далёкую звезду
Присвоили с тобой.
…С тобою вместе мы сейчас
Её боготворим
За то, что связывает нас
Сиянием своим…
И, конечно, его бессмертная «Свеча», с которой и начинался поэт Павел Морозов:
Догорает свеча. Окно занавешено.
Скоро станет темным-темно.
Я сегодня с красивейшей женщиной
Новогоднее пью вино.
Ёлка светится, разнаряжена.
Ошалелое сердце стучит.
То ли суженый? То ли ряженый?
Нету больше свечи...
Чудо!
А вот одно из самых нежных его стихотворений о девушке Ире, «чуждой любых стихов», которая проживает на станции Кальновка в очень старом доме в своей квартире совсем-совсем одна и которой ещё никто и никогда не посвящал стихов:
…Я ей читаю Фета
Под шум колёсных шин,
Российского поэта
С фамилией Шеншин.
Под шёпот стройной лиры,
Под звук его стиха,
Жалею, что у Иры
Пока нет жениха…
И чтоб у нас романа
С ней не произошло,
Уеду утром рано
Судьбе своей назло.
Когда пишешь о русской любовной лирике, как же можно не процитировать «Измену» Павла Морозова:
Опять вернусь к тебе под утро
От той, которую любил,
И врать начну безбожно, будто
И так не ясно, где я был…
Я не могу представить даже
Такое и в кошмарном сне,
Что не простишь меня однажды,
Однажды не поверишь мне.
Не бес в ребро, не путал леший,
Не заколдован ворожбой,
Прекрасно понимаю – грешен
Перед безгрешною тобой.
И будет вечер примиренья,
И ты забудешь про враньё,
Но чай с малиновым вареньем
Напомнит запах губ её.
Другой бы рад был, что простила,
И что не надо больше врать,
А у меня не хватит силы
И чашку в сторону убрать…
Ну, нет сил у лирического героя убрать в сторону чашку, потому что чай с малиновым вареньем напоминает малиновый запах любимых губ…
Всего, что задумал, Павел Морозов осуществить не успел…
…Никак не можем примириться с тем,
Что люди умирают не в постели,
Что гибнут вдруг, не дописав поэм,
Не долечив, не долетев до цели…
(Константин Симонов)
«И ещё в нескольких ипостасях, - пишет Юрий Щербаков, - как мне кажется, он бы несомненно преуспел, - в качестве публициста, критика, литературоведа. Впрочем, приставка «бы» здесь неуместна! Чего стоит составление и вступительная статья к «Антологии астраханской поэзии»! Книга моментально стала библиографической редкостью!»
В «Слове о друге» Борис Свердлов пишет: «Как истинный поэт, он предсказал свою смерть»:
Не верю, что придётся умирать,
Что с дождичком (поближе к четвергу),
Наступит май. А я ни сесть, ни встать,
И даже шевельнуться не смогу.
Не верю, что придётся дорожить
Мне каждым днём, минутой, а потом
Меня не станет. Я не буду жить.
Но будут люди заходить в мой дом!
Они зайдут и сядут у огня
Печурки той, что сын мой протопил.
Не верю, что не вспомнят про меня,
Ведь я не зря на этом свете был!
Уверен, недруг будет привирать,
Что другом был до гробовой доски,
Не верю, что придётся умирать,
Не то давно бы умер от тоски.
Хотя в запасе несколько планет,
Всем хватит места, что ни говори,
У нас в запасе только этот свет,
В запасе только эти сентябри.
Павел Морозов умер 6 мая 2003 года, во вторник. В четверг мы его похоронили.
И – свердловское «Памяти Павла Морозова»:
Ныне незаметно наступает лето.
Отпевают птицы позднюю весну.
Отпевают в церкви русского поэта…
Я его, как друга, после помяну.
Видимо, от ветра, испугав округу,
Вдруг заголосили все колокола
И дневное солнце, словно с перепугу,
От угрюмой тучи часть оторвала.
То душа над нами облаком небесным
Молча воспарила в голубой простор…
Неужели стало на земле ей тесно?
Неужели тяжко было до сих пор?
… Тихо поминаем вечером погожим.
Майский месяц в небе мается слегка.
На портрете друг мой выглядит моложе
И на нас, на грешных, смотрит свысока.