Невзрачного вида, тщедушный, роста ниже среднего новобранец Петро Перебийнис оказался крепким орешком. В этом взвод отдельной учебной роты химической защиты убедился в первую же ночь после того, как прозвучала команда «Отбой!» Но прежде суровый замкомвзвода старший сержант Валерий Серна помурыжил призывников минут двадцать командами: «Отбой — подъем!», пока они не вложились в норматив и, наконец, не улеглись в постели двухъярусных коек.
Спустя пять минут, неожиданно раздался богатырский храп, и те, кто не успел окунуться в объятия сна, обернули головы на крайнюю нижнюю койку, где, раздувая ноздри и губы, воспроизводил органную музыку Перебийнис.
— Ночной рапсодии нам только не хватало, — с досадой произнес Серна, нехотя поднялся, и затормошил Петра. — Убавь децибелы, ты не один в казарме.
Но через полминуты Перебийнис продолжил с прежним усердием выводить рулады.
— Товарищ старший сержант, может, он косит под больного, чтобы комиссовали и досрочно отправили на гражданку? — выдвинул версию ефрейтор Семен Наливайко.
— Вряд ли, за храп от службы еще никого не освобождали, — возразил Валерий. — Чаще всего имитируют энурез, а потом вместо физкультуры сушат матрацы. Но опытные урологи быстро уличают симулянтов.
— Что ж нам теперь придется терпеть его концерты? — возмутился старослужащий Иван Заботин. — Я бы на него с удовольствием надел противогаз. А то ведь получается, что весь взвод бодрствует, а он, как король, отдыхает. Так не годится. Он нас через месяц психами сделает.
— Давайте я ему голову портянкой прикрою, — предложил Наливайко.
— Не ровен час, задохнется, а вот рядом положи, — разрешил Серна. Но «ароматизированная» портянка вызвала обратный эффект — храп усилился.
— Надо Петра почаще дневальным в наряд ставить, — заявил Заботин. — Мне до дембеля осталось каких-то пять месяцев, а я вынужден страдать от причуд салаги.
— Это не выход, — вздохнул старший сержант, не сомкнувший, как и полвзвода, глаз до самой утренней команды: «Подъем!»
— Куда пойдем? — бодро спросил хорошо выспавшийся Перебийнис.
— К черту на кулички, — мрачно отозвался Иван, пнул Петра ногой под зад. — Храпун чумной, диверсант, подрываешь боеспособность нашей славной роты.
После долгих раздумий Наливайко и Заботин нашли оригинальный способ воздействия на храпуна. Измученные вынужденной бессонницей, они в полночь навестили Перебийниса, и ефрейтор выдавил из тюбика зубную пасту сначала в одну, а затем и во вторую ноздрю Петра. Тот, почувствовав, что ему перекрыли кислород , спросонку размазал рукой пасту на лице. Вскочил, ничего не соображая. Иван в тот же миг поднес к лицу Перебийниса зеркало. Тот увидел измазанное белой пастой лицо и, не узнав себя, испуганно вытаращил глаза, как баран на новые ворота.
Еще дважды был проведен сеанс психотерапии. И с той поры храпун сам напрашивался в наряд дневальным или на кухню. Ночью взвод спит, а он бодрствует.
г. Керчь