Голодный

Ксения Кейнари Рыжикова
– Что это ещё за причина, "психическое расстройство"? За такое вообще в суд подать можно. Как за оскорбление личности.
  Выражение искреннего возмущения на лице говорившего придавало ему почти угрожающий вид. Вид, плохо вязавшийся с его бледной безобидной внешностью.
– Вот только второго судебного разбирательства за месяц мне и не хватало, – отмахнулся второй, не отрываясь от еды. В тусклом свете торшера – единственного источника света в комнате – он казался угрюмой тенью себя обычного.
– Они не понимают, что так жизнь человеку сломать можно?
– Да ну их нахрен. Новую трудовую заведу, делов-то.
– И весь стаж потеряешь? Ты прикинь, сколько её восстанавливать! Не, брат, не вариант. Я считаю, надо отстаивать себя.
  Угрюмый поднял взгляд на собеседника – худощавого мужчину лет тридцати, темноволосого, со светло-карими глазами. Хозяина квартиры. Невооружённым взглядом видно было, что ничего тяжелее стула он не поднимал уже много лет. И столько же не появлялся на солнце.
– Знаешь, каким они мне штрафом грозят? А какие там юристы с их рук кормятся, знаешь? Да пошли они…
  Гость вновь отвёл взгляд от возмущённого собеседника и вернулся к содержимому тарелки. Простоватая внешность. Коренастый, плечистый, чисто, но простенько одет. Даже лицо Угрюмого выдавало в нём неспособного на конфликт человека. Такого, кажется, любой заденет, оскорбит, а он – ни ответить, ни за себя постоять. Разве что ругнётся да уйдёт, тем дело и кончится. Четвёртый десяток вот-вот в размен пустит – а как ребёнок.
– …не, это что ты всё-таки такого выкинул, чтобы обозлить целую компанию? – пробормотал Худощавый.
  Где-то в подъезде, звонко стукнувшись об бетон, упало нечто тяжёлое. В пустой полутёмной комнате далёкий металлический звук показался неестественно громким. Кажется, даже густые тени на стенах вздрогнули. Оба собеседника нервно оглянулись, но, не услышав больше ничего подозрительного, вернулись к прерванному диалогу.
– Ничего я такого не сделал. Ну, поорал, ну народ напугал. Ничего не сломал, никого не покалечил.
– А чего орал-то? Угрожали?
  Угрюмый покосился на собеседника, даже жевать на минуту перестал.
– Расскажу – не поверишь.
– Почему эт?
– Ну вы же все… скептики. У вас же всё непонятное – либо "глюки", либо "свистёж".
  Худощавый сморщился. Он и правда был скептиком, сколько себя помнил, и ничего плохого в этом не видел. Всему можно найти более-менее логичное объяснение, у всего есть научное или хотя бы околонаучное обоснование. А у чего нет – то относится к "бабкиным суевериям".
– Рассказывай как есть. Ничего страшнее твоих пьяных воплей на Объездной в три ночи всё равно быть не может.
  Угрюмый помолчал, продолжая жевать, потом пожал плечами:
– Как скажешь.
  С несколько секунд Худощавый ждал начала рассказа. Но гость, кажется, полностью погрузился в процесс поглощения пищи и совершенно о нём забыл. Худощавый даже открыл рот, собираясь спросить "ну, и?"
  Но затем… затем послышался едва различимый звук.
  Высокий свист, как от статики в старом телевизоре. Худощавый повернулся к ноутбуку, будто тот мог включиться сам. Экран оставался тёмным.
  Перед глазами мелькнуло светлое пятно. Худощавый моргнул, и пятно исчезло.
  К высокому свисту добавился такой же тихий, но очень низкий гул. Худощавый прислушался, пытаясь определить источник звука. Соседский водопровод?.. Нет, звук был определённо другим: плотным, тяжёлым, закладывающим уши. Ощутимым скорее кожей, чем ушами. Мужчина зевнул, попытавшись сбросить внутриушное давление – не помогло.
  Что-то снова на миг затуманило зрение, он опять моргнул. На сей раз пятно не исчезло. Неясным блеклым силуэтом оно неторопливо проплыло в другой конец помещения и исчезло, пройдя сквозь стену. Худощавый ошарашенно выругался, едва не вскочив с кресла:
– Ты видел?!
– Что видел? – невозмутимо спросил гость, не поднимая взгляда от тарелки.
– Там же… – выпучив глаза, мужчина вглядывался в стену, через которую только что прошло полупрозрачное нечто. Стену его же собственной квартиры. Квартиры скептика до кончиков ногтей.
  Низкий гул усилился.
  Гость поднял глаза от тарелки и посмотрел на хозяина дома, тот рефлекторно глянул на него – и застыл.
  Из-под человеческих контуров лица, которое он знал много лет, проступали черты совершенно незнакомые – черты некой… морды. Мужчина часто поморгал, потёр глаза, даже дал себе пощёчину для верности – наваждение не исчезало. Полупрозрачное, будто изображение от проектора на цветной простыне, оно неуловимо изменяло форму лица, создавая жуткую нечеловеческую гримасу, похожую на театральную маску.
– Что за н… – Худощавый запнулся и замолчал. В голове его мелькнула мысль о галлюциногенах в воздухе, попавших сюда через вентиляцию или как-то ещё. Или, может, так проявилось переутомление?..
– Что не так? – невозмутимо поинтересовалось существо.
  Мужчина уже собирался ответить, когда осознал две вещи. Первая: слова произносил не его гость – тот был слишком занят едой.
  Вторая: в квартире они уже не одни.
  Из помещения в помещение по всему дому неспешно передвигались неясные силуэты. Одни были похожи на колебание горячего воздуха, другие – на взвесь пыли в луче света, кто-то двигался сонно, едва-едва шевелясь, кто-то – опасливо и торопливо.
  Из освещённой прихожей в окутанную сумраком комнату стремительно влетел текучий полупрозрачный гибрид кошки и ящерицы. Быстрым изящным движением он вскарабкался на полку над диваном, посмотрел на Худощавого мерцающими глазами-плошками и, разинув лягушачью пасть, утыканную зубами-иглами, издал скрежещущий вопль.
  Мужчина шарахнулся. Хотел соскочить с кресла, но перевернул его и упал на пол, продолжая в ужасе пялиться на окружившие его "галлюцинации". Стены его собственной квартиры истончались, становясь прозрачными, пластичными, как тонкое жидкое стекло. Очертания комнаты плавились, искажались, а силуэты с каждой секундой становились всё более и более материальными. Вдалеке за полупрозрачными стенами замерцали контуры соседних зданий, улиц, дворов, магистралей.
  Затем пропали и они. Утонули в безграничном всеобъемлющем мраке, усеянном скоплениями мерцающих огней.
  Мимо проплыло огромное бесформенное тело, напоминавшее рыбу с пучками шипов вдоль брюха. Плывя мимо, оно едва не задело длинными полупрозрачными усами торшер. Следом за "рыбой" проскакала стайка существ, похожих на доисторических крылатых ящериц.
– …да что з… – пробормотал Худощавый, так и оставшийся… сидеть? Стоять? Висеть в пространстве? Пол практически растворился, напоминая о себе лишь слабым ощущением чего-то зыбкого, грозящего вот-вот исчезнуть. Под ногами больше не было надёжной опоры. Внизу мерцала бездонная пропасть.
– Что? Ты спросил, что я увидел.
  Мужчина посмотрел туда, где совсем недавно сидел его старый приятель. Угрюмый простоватый человек, неспособный ни на что сверхординарное. Там, двоясь и перетекая из формы в форму, теперь находилось нечто… безобразное. Будто два существа пытались занимать одно и то же место в один и тот же момент, двигаться независимо друг от друга – и в то же самое время составлять некое подобие целого. Человек продолжал доедать свой ужин, а тварь, проступавшая сквозь его тело, скалилась с довольным видом, оглядывая пространство. Широкая лысая башка с провалами на месте глаз, моталась из стороны в сторону, как на плохом шарнире, короткие лапы с ужасающе длинными суставчатыми пальцами конвульсивно дёргались, будто живя своей жизнью.
– Что… что ты такое?..
  Образина прекратила беспорядочно двигаться и посмотрела прямо на человека.
– Гость.
– …кто?..
– Гость, – тварь дёрнула башкой, обозначая всё пространство вокруг. – Отсюда.
– Откуда – отсюда?!
– Это место за мириады вселенных отсюда. За мириады времён. Но одновременно и здесь. И сейчас.
– Как…
– Как это забавно, – чудище оскалилось, видимо, подражая человеческой улыбке. – Пытаться поместить в маленький мозжечок такой массив информации и наблюдать, как он пытается осознать, что значит быть и тут, и там сразу.
  Существо снова тряхнуло башкой. Угрюмый, очертания которого непрерывно проглядывали через тварь, будто оба их тела были не до конца материальны, кажется, даже не замечал происходящего, по-прежнему фанатично занятый едой.
– Ваши… "великие", – тварь выплюнула слово как ругательство, – уже пытались покорять эту часть Мира. Они называют её… "квантовой ". Изобретают "телепортацию". Ищут "пятое измерение" и "тёмную материю". А мы бессчетное количество времени пользуемся законами, которые вы даже осознать не в силах. "Разумные создания". Загнали себя в тупые ограниченные оболочки. В мешках из кожи, набитой костями, мясом, кровью, лимфой. Каждую секунду гниющие, заживо пожираемые собственными соседями по тушке. Отвратительно.
  Худощавый начал задыхаться. В глазах у него темнело, судорожные удары сердца слился в один мощный монотонный гул.
– Что ты со мной сделал?!
– Я? Ничего. Я только пригласил друзей.
– Прекрати это!!!
– Как?
– Верни меня!!!
  На безобразной морде отразилось любопытство.
– Куда вернуть?
– Где я был!!!
– Но ты никуда не уходил. Ты всё там же. И там, и тут.
– Прекрати всё это!!! Прекрати!!!
  В голосе человека сквозила паника.
  Мимо, стрекоча электрическим голосом, пронеслась смолисто-чёрная птица с десятками глаз на брюхе.
– Сам прекрати, – осклабилась тварь.
  Человек закричал. Забился в истерике, затрясся, не замечая, как  с поверхности его кожи, мягко завихряясь, начала подниматься мерцающая дымка. Призрачные, едва заметные потоки света могли бы показаться потрясающе красивыми, если бы кто-то нашёл время обратить на них внимание.
  Человек распадался. Рассыпался на части. От него не отваливались конечности, с его костей не слезала плоть. Раскалывалась сама его суть. Разум, не сумевший вместить, постичь, осознать или хотя бы принять, разрушал сам себя, расслаивался, распылялся в пространстве. И не замечал, каким ледяным спокойствием горели глаза едока, сидевшего напротив.

  Тарелка наконец опустела. Голод утих, сменился приятной сытой тяжестью – по крайней мере, на какое-то время. Тело после обильной трапезы всегда требует передышки. Гость вытер тыльной стороной ладони губы и откинулся на спинку дивана, безучастно глядя на лежащее на полу бездыханное тело. Пустое.
  "Мёртвое", мог бы кто-то добавить. Но существует неуловимая разница между этими двумя понятиями.
  Даже по-настоящему мёртвое не всегда бывает настолько пустым.