«я – твой супергерой
ты – мое наваждение»
Я убил много людей.
Все ради тебя одной. И чем ты отплатила, исчезнув из моей жизни? Чем отплатила, навсегда покинув оркестр, состоящий из двух ударников моего сердца?
«каждому дьяволу положен свой ангел»
Ты знала об этом? Знала, конечно, только мы оба забыли почему-то, что правило действует и в другую сторону. Ты, дитя света и непорочности, нуждалась во мне. Помнишь? Ты нуждалась в моей адской половине.
Говорят, что любовь меняет людей. Не вся правда. Любовь находит твои тщательно запрятанные грехи и вытаскивает их наружу, выворачивая все твое естество наизнанку. И ты сделала это со мной, превратив в монстра. Ты счастлива теперь, когда мои руки по локоть в чужих жизнях?
Когда все это началось? Не помню, как наткнулся спиной на твой нож, совсем упустил этот момент. Ты была ангельски красива, позвав меня за собой, и я пошел, ведомый запахом карамели, исходящим от твоих волос. Я знал, что будет непросто, но не знал, что пойду на все ради тебя. Я поступился всеми своими принципами, я плюнул в лица близким людям, я забыл все привычки и полностью тебе подчинился. Что ты сделала со мной?
Не помню, как это случилось. То ли я не вернулся домой, то ли ты осталась у меня. И ночь совсем не хотела заканчиваться, ведь наступление рассвета разогнало бы нас, как звезды с неба.
Помнишь, что ты говорила? «Все как-то закрутилось, завертелось», – так начались мы с тобой. Не говори, что забыла. Твои волосы, всегда волнистые, когда распускала их, струились по острым плечам, и мне хотелось дотронуться до них, чтобы почувствовать шелк твоего шампуня. Я был болен тобой и до сих пор не нашел лекарства.
Это случилось однажды, а потом просто повторилось и повторилось вновь. Ты помнишь его? Высокий, жилистый, рыжий. Ты пыталась сделать с ним то же самое, но что-то пошло не по намеченному плану, когда он оставил на твоей коже болезненные следы, а ты позвонила мне ночью, слезами выпрашивая помощи. И я помог, это ты тоже помнишь.
Пожалуйста, постой, не торопи, побудь со мной в прошлом еще немного. Давай ворошить его вместе, держась за руки и глядя друг другу в глаза. Они у тебя такие карие, словно крепкий кофе, который ты так не любишь. Зато ты любила мучать меня. Любила заставлять меня переживать твои страдания. Ты всегда знала, что я никому не позволю сделать тебе больно, и пользовалась этим. Мы оба слегка перегнули палку, не думаешь? Никогда не думаешь.
Не помню только, почему ты остановилась, а я застрял. Я застрял в тебе по самое горло, захлебнулся, а потом ушел с головой на дно. Я погряз в чужой крови, в чужих судьбах, без раздумий лишая людей жизней. Тебе так нравилось смотреть, как я рою себе могилу.
Счастлива теперь? Я знаю, что нет. Ты боишься меня, ненавидишь и пытаешься создать мою копию, только вот таких сумасшедших больше не найдешь. А я все так же продолжаю защищать тебя от чужих взглядов, пальцев и губ, пока ты рвешь мои записки и удаляешь мои сообщения.
Твои волосы все еще шелковые на ощупь и пахнут карамелью, а глаза все еще горчат, когда долго в них смотришь. Твоя кожа все еще бледная, ногти короткие, губы потрескавшиеся. А твоя улыбка? Я не знаю, какая она сейчас, мне не удалось увидеть ее вновь. Я помню лишь безумную усмешку на твоем идеальном лице всегда, когда я возвращался с лопатой в руке и кровью на рукаве.
Посмотри на меня сейчас. Скажи, что ты видишь? Ты вряд ли вообще что-то увидишь, это же я, неожиданно быстро ставший пустым местом. Только я существую и все еще рядом, не забывай.
Ты кричишь по ночам, когда видишь рядом с собой мертвое тело, а твои слезы смывают кровь с твоих же ладоней. Это твоя вина, все твоя вина. Ты не сделала из меня защитника. Ты сделала из меня неумелого борца за справедливость. Как жаль, что у меня нет чувства меры, я никогда не могу остановиться.
Идя по улице теперь, я не вижу ничего, кроме людской боли, от которой так сильно хочется избавиться. Я избавляюсь, правда ты мешаешь мне немного. Тяжело скручивать кому-то шею, когда в толпе постоянно мерещится твое платье.
Раз, два, три. Я дышу громко и рвано, проталкиваясь к тебе сквозь тысячи людей. Четыре, пять, шесть. Хватаю тебя за руку, разворачивая к себе и заглядывая в наглые глаза. Семь, восемь, девять. Это не ты кричишь, когда мой нож вспарывает шов аккуратного платья и алые капли сбегают по лезвию вниз. Десять. Однажды я поймаю тебя в свои сети, как ты поймала меня в свои.
До тех пор, пока твои глаза не закроются раньше моих, я буду судить людей, не спрашивая ни у кого разрешения. Только вот я знаю, что, оказавшись в моих руках, ты все равно заставишь меня отпустить тебя. Вновь и вновь, снова и снова. Но пока что я здесь, иду по улице, ведомый лимонным шлейфом хлопкового платья и карамельным запахом темных кудряшек. Что плохого ты сделала, дитя? Я должен знать.
Как там говорится? Не смертным позволено судить грешников, Божья кара сама их настигнет. Видимо, я и есть их кара.
И, если ты читаешь это сейчас, кто знает, быть может, я стою прямо за твоей спиной.
— Оглянись.