Все грани столов,
лучи света,
все само по себе.
И кассеты с Янкой и Летовым,
тоже сами по себе.
Чужое все.
Солнце в окне.
Так же свет резок.
Так же мертв стол,
снег,
вода.
Стол,
кухонная плита,
пыльное стекло
на солнце.
Бесстыдный день,
помойное ведро,
на сковороде – еда.
Блестящая раковина,
стулья
и пол.
Как я устал
от чужого солнца,
чужих складок
на простыне,
чужих дел,
чужих слов,
чужих
обязательных
поступков
этого дня.
Все
осталось таким
же,
только я
полон лжи.
Чужая трава
пусть растет
без меня.
Чужая загипсованная
трава
режет
глаза.
Все растет
без лжи.
Загипсованно рябит за окном
в глазах
без
меня.
Чужое солнце.
Чужие предметы
на столе.
Чужой пар
от чужих чашек
перед
стеклом.
Чужая вода
в предметах,
как
добровольная обязанность
в комнате.
Потянулись
руки
за
балкон.
Весь день
умирал таракан
на белом подоконнике
лапками вверх,
рядом
со стеклом
на кухне.
Пока я
мыл посуду,
ел,
пил,
ходил в солнечном свете.
А под отодвинутой кроватью
обнаружилась моя
кровь с порезанной
руки.
Засохшая
кровь
двухлетней
давности.
Пыль на полу, на шторах.
Совестливый свет,
правильный
как стол.
Обычный,
как оконное стекло,
как предметы
потребления,
как стул,
как кровать,
как стаканы.
Крошки
на полу
в солнечном пятне,
деревянные
ножки стульев,
царапина,
оставшийся след.
Пятна
краски
на
пальцах.
Солнце
без вкуса,
без цвета,
без запаха
в квартире:
на помойном ведре,
на столе,
на раковине,
на кране,
на кухне;
без занятий,
без работы,
без слов.
Ослепительно ярко
в левом окне,
если посмотреть
за квадрат пыльного стекла.
Стоя на солнце,
с занавесочками,
ложечками
чайными
металлическими
в баночках на столе.
Солнце за балконом,
далеко
за стеклом;
больно на стульях,
на руках,
на полу.
Все
заняты
своими делами.
Чумкой болен я.
Я бы
ни чем
не мог
заниматься
из того,
чем они.
Солнце
на стенах
комнат.
Чужой
я стал
всему.
Чужой предметам,
ковру,
кастрюле,
пару,
белой
от солнца
стене.
Чужой
половику,
газовой плите.