- А все-таки, - Юлия отставила пустую кружку на соседний столик перед зеркалом, заваленный разной женской мелочевкой, - почему ты так долго не приходил ко мне? Я тебя звала…
- Времени не было.
- Сказал бы. Я пришла бы сама.
- В этом не было необходимости, я думаю.
- Скажи мне лучше, - Нет больше смысла ходить вокруг да около: пора в атаку, - почему женщины становятся стервами? Почему используют мужчин в шкурных интересах? Почему прячут свои теплые эмоции и выпячивают отрицательные?
Макс почесал подбородок.
- Тут два пути, - сказал он. – Или они были изначально такими, или с ними поступили так, что они не видели адекватного выхода, кроме как.
- Я хочу задать тебе задачу. Решишь?
- Какую еще задачу?
- Психологическую. Нет, просто я хочу, чтобы ты кое-что понял. Так вот: два пути ты нашел, о втором я тебе чуть позже расскажу подробно, а третий?
- А что, третий есть?
- Есть. Хотя… Может, не буду тебя мучить, просто расскажу? Но дальше сам, а я тебе еще не одну такую задачу задам.
- Ну… Ну, расскажи. Хуже-то не будет.
- А третий путь – это неумелое обращение с женщиной. Как сторонних людей любого пола, так и ее самой с самой собой же. Она по природе своей теплое, ласковое существо. Почти любая, я тоже. Но когда она не имеет возможности применять эти свои качества, так сказать, ресурсы – у них истекает срок годности. Что происходит с несвежей колбасой, ты сам знаешь… вот так же и тут.
- Ты это к чему? – Сотовкин прищурился. – Хочешь еще что-нибудь на меня свалить?
- Нет, что ты. Просто сама хочу с твоей помощью решить одну задачу. Мне до сих пор не попадалось подходящих людей.
- А мне не попадалось людей, которым интересно в этом копаться, - промямлил Сотовкин, - такое ощущение, что философ – это не призвание и не склад ума, а вымершая нация.
- У меня оно тоже есть, кстати. Но мы не все вымерли, так? Есть я, есть ты. Ты ведь тоже копаешься!
- Как ты выяснила?
- Если бы не копался, ты бы жил, что называется, как все. А ты живешь не как все. Понимаешь, человеку нужно в любом случае какое-то подтверждение того, что он делает правильно. И ты их ищешь. И находишь. Потому что делаешь правильно.
- Хм. Ты меня пугаешь.
- Больше не буду, - улыбнулась Камелина. – Но все же. В двух словах: хорошее качество при неправильном использовании портится и становится плохим.
- Ты это, наверное, про мое начальство.
- Возможно, я не знакома с ней. Я себя-то кое-как держу.
- В смысле?
- В прямом, - сказала Камелина. – Я очень ласковая и нежная. А применить негде и не к кому. Поставила себе цель – не допустить превращения этого всего в, как я тебе сказала, протухшую колбасу. Значит, мне нужен тот, на кого я могу потратить эти запасы, чтобы они не пропали…
- Консервный завод тебе нужен. Чтобы ты свою нежность закатала в банку и отложила до лучших времен, - фыркнул Макс.
- Она и так там, - вздохнула Камелина, - но даже у тушенки есть срок годности.
- А может быть, эта ваша нежность – это не мясо, а вино? Чем дольше выдерживаешь…
- А может быть, она не вино и даже не мясо, а молоко! Чем быстрее употребишь, тем лучше!
- А может быть, пугают меня твои речи. Ты что собираешься со мной сделать? К чему ты мне все это рассказываешь? Зачем мне это нужно? Я не собираюсь иметь дела с женщинами.
- Ты гей? – Камелина взяла кружку, собираясь налить еще чаю.
- Еще чего. Мне просто непонятна куча вещей, происходящих на этом поприще.
- Расскажи мне об этих вещах. Может быть, я смогу ответить.
- Думаешь, надо?
- Обязательно. У нас с тобой диалог не только философов, но еще и женщины с мужчиной, не забывай. Что не знаешь ты – знаю я, а чего не знаю я, знаешь ты. Как минимум, мы можем это знать.
- Так вот… - Макс подбоченился на стуле и уставился на Камелину. – Я одной штуки не понимаю. Природа наградила людей дефектом, из-за которого все беды человечества – побочным действием инстинкта размножения. Люди, извини за выражение, трахаются не столько потому, что хотят оставить потомство, сколько потому, что это тупо приятно. А когда трахаться не с кем или нет возможности – с ними происходит примерно то, что ты мне сейчас описала. Это больше к мужикам относится. Но и к вам тоже. Почему, во-первых, это само по себе существует, а во-вторых, почему неравноправно? Женщинам секс особо не нужен. Они без него прекрасно живут. А мужики – это хана. Вот я в армии когда был, у нас три четверти разговоров было на тему траханины. Мне понятно, это вопрос не философии, а физиологии, тестостерон, все дела. Но почему у вас-то иначе? Почему этот дефект разделен не в равных пропорциях?
- У нас не сильно иначе, - мягко сказала Камелина, - но об этом потом. Знаешь, есть такая вещь… ты замечал, что мужчины и женщины по-разному воспринимают секс?
- Замечал.
- Как именно по-разному?
- Мужчины хотят. Женщины – не особо.
- Не совсем. Они вырабатываются по-разному. Гормоны. Набор у всех почти один и тот же, но в разных пропорциях. Но об этом медицинскую литературу лучше почитай, а по поводу чувств – потому что женщины умеют, так сказать, конвертировать любовь и нежность в сексуальное желание, а мужчины – нет. Сама не знаю, почему так. Вот вы можете спать с одной, а любить другую. Женщины так не могут. Спать могут только с тем, кого любят. Конечно, не стопроцентно этот закон работает, но в основном так.
- Да я не об этом. Точнее, как. Не совсем об этом.
- А о чем же?
- Почему у вас механизм другой.
- Закон природы. Поиски лучшего самца. Да ты об этом сам знаешь, что ты меня-то спрашиваешь? Скажи лучше, как чувства конвертируются у мужиков!
- Никак, - отрубил Макс.
- В смысле?
- Да в прямом. Любовь – это любовь, похоть – это похоть, ненависть – это ненависть. У нас морозильник лучше. Что в него положишь, то через двадцать лет и достанешь. А в вашем все тухнет. И любовь, и нежность, и колбаса. Вино и то, поди, портится.
- А ты язва, - хихикнула Камелина. – Ладно, не буду тебя утомлять… Заходи еще!
30
Пылало лето, горячий желтый солнечный свет разливался по всей объективной реальности, существовавшей здесь, напитывал собой каждую молекулу, не оставалось, казалось, ни уголка тени, ни капли живительной прохлады. Тем не менее, адской печкой это еще не было. Мелиссе, похоже, нравилось.
- Как твои дела? – спрашивала Мелисса, обняв его сзади за плечи.
- Пока что контролируемо.
- Это хорошо. И все же, не теряй голову!
- Я и не собирался. Ты поможешь мне в этом?
- Обязательно, а как же ты хотел…
- Как-то так. Как всегда, проблема оказалась меньшей, чем казалась на первый взгляд.
- Так всегда. Закон жизни. Да даже по атмосфере видно, что все налаживается!
- Не думаю. Мне лично плохо. Не люблю жару.
- Может, поищем где-нибудь тень?
- Где мы здесь ее найдем… Нет, давай тогда жариться на солнце, раз так получилось.
Они брели по краю пыльной дороги, воздух вокруг был настолько густ и настолько сух, что, казалось, поглощал все звуки и ничего не проводил – тишина вокруг стояла мертвецкая, ни дуновения ветра, ни малейшего колебания.
- Мне хорошо, - говорила Мелисса, гладя его ладонь, - я рада, что ты справляешься. И мне больше не страшно.
- Было страшно?
- Немного. А вдруг с тобой действительно случилось бы что-нибудь плохое…
- Но я бы все равно остался рядом, так?
- Так, но я чувствую твои эмоциональные колебания, и когда тебе плохо – мне ненамного лучше, если вообще лучше.
- А я… а я начал тоже хотеть того, чего от меня хотела ты. Надо придумать, как избавляться.
- Зачем избавляться? Тебе это нужно! Мне тоже!
- Ну, если ты так думаешь… Вон, видишь, стоит дом – пойдем туда, там можно укрыться.
Молча добрели до небольшого кирпичного домика с настежь распахнутой дверью и завешенными темными шторами окнами. Внутри было полутемно – плотная ткань не давала пробиваться свету – и существенно прохладнее, чем на улице, но все равно жарко.
Сев на старый продавленный диван, он сложил руки на груди и уставился в серую стену.
- О чем ты думаешь?
- Так, стратегию разрабатываю на следующие сеансы. Что мы с тобой будем делать и как, решаю.
- Мог бы и у меня спросить, чего я хочу.
- А чего ты хочешь?
- Хочу, чтобы ты меня любил. В разных аспектах. Тепла хочу. Сама тебя греть и поддерживать хочу. Мы с тобой уже достаточно давно вместе, но то… был всего лишь еще первый раз.
- Ну, что ж я могу сделать – таков наш удел.
- Ни в коем случае не сдавайся! – Мелисса подняла палец вверх. – Здесь ты можешь бороться успешно.
- Но с чем бороться? Это моя сущность. Если толковать твои слова более жизненно – получается, что ты поощряешь телесное отторжение тебя.
- С тем, что тебя сдерживает, ты можешь здесь бороться – вот что я хотела тебе сказать.
- Когда у тебя день рождения? – безучастно спросил он. Дальше продолжать эту дискуссию не было сил.
Мелисса приложила палец к подбородку и задумалась.
- Пусть будет двадцать девятого июня.
- В самую жару… Мне всегда казалось, что он у тебя в сентябре.
- Почему?
- Не знаю. Какое-то из японских женских имен переводится как «ясный день», не помню какое, если, конечно, это вообще правда. Вот мне всегда казалось, что если бы ты была днем, это был бы день где-то в середине сентября. Вроде бы еще тепло, но пасмурно и ни разу не жарко.
- По-твоему, я не бываю жаркой?
- Бываешь, наверное. Когда мне было шесть или семь лет, я помню, мы восьмого сентября ездили купаться… Жара стояла адовая, а вообще больше двадцати градусов в сентябре у нас бывает редко. Так что бываешь. Но в порядке исключения. Что только добавляет пикантности.
- Ну если так, то… я все же хотела бы, чтобы он был в июне.
- Пусть будет, это тебе уже выбирать, не мне.
- К чему все эти пустые разговоры? Я хочу большего.
- Это чего?
- Все того же.
- Нет. – Он встал и принялся кругами ходить по комнате, глядя в потолок. – С одной стороны ты мне действительно даешь энергию. С другой – истощаешь. Закон сообщающихся сосудов.
- Но ты меня тоже должен как-то подпитывать! Ты не можешь вечно кормить меня завтраками. Если ты хочешь, чтобы все продолжалось – тебе стоит иногда идти на поводу у меня.
- Вот я и пошел в прошлый сеанс. Этот сеанс будет моим, ты жди следующего. Если я буду в форме и в состоянии.
- А что нужно для формы и состояния? – Мелисса подкралась к нему сзади и обняла. – Ты скажешь, что это будет выглядеть корыстно, но я хочу тебе помочь в том числе и в этом.
- Нужно? Спокойствие. Расположенность духа к этому. Последнего почти никогда не бывает.
- Как тебя расположить?
- Никак. Это невозможно. Когда ты приходила, ты, наверное, уже знала, что я такой – так? Но ты все равно сокровище, с этим, без этого – это не влияет.
Он не заметил, как Мелисса исчезла, не оставив ни малейшего следа.
31
В записке было всего одно слово – «Приходи», и в ящике она оказалась явно ночью, а буквы были уже не печатными – Камелина писала ее своим обычным почерком.
Рабочий день был уже давно закончен, солнечный свет уже не бил больно в глаза, Сотовкин сидел на кровати, завесив окно в комнате, и думал – стоит ли. С одной стороны, философия. С другой стороны, Камелина. И эти два явления все никак не могли слиться в одно.
Она ему казалась милой, но глуповатой. Не укладывалось в голове, что именно эта девушка изучила не только то, что нужно для успешного охомутания успешных мужиков (успешным Макса назвать было нельзя даже с очень большой натяжкой, работать почтальоном позволительно в семнадцать лет, но не в двадцать шесть), но и основы, рушащие почти все представление «нормальных людей» об устройстве мира людей. Поговорить на подобные темы было решительно не с кем. Точнее, с кем – было, но для полноты картины нужен был и женский пример. Ну а когда он появился – Макс, соответственно, вполне ожидаемо засомневался: а подходящий ли это пример.
Подходя к ее дому – все-таки решился – он постоянно подумывал: не сорваться ли назад, не обрубить ли канаты. Система безопасности в голове мигала разноцветными сигнальными лампами и противно выла сиреной. «Образовательный отдел» настойчиво наталкивал на риск. Знания же!
- Так ты все-таки пришел… - задумчиво протянула Камелина, открыв ему дверь. – Мне сказали, что я действительно не умею заваривать чай.
- Все когда-то не умели. Тут привычка нужна.
- Проходи. Тебя накормить или?...
- Не стоит.
Еще чего. На шею сядет, ноги свесит. Потом только знай постукивай каблуками по болевым точкам.
- Ты говорил, что нужно видеть дно, да? – переспросила Камелина и поставила перед ним кружку. – Но как я увижу дно?
В кружке еле теплилась мутная непрозрачная жидкость.
- Так бывает, когда сначала нальешь холодную воду, а потом горячую, а завариваешь уже в разбавленной, - протянул Сотовкин. – На вкус он, так-то, не хуже правильно заваренного чая. Просто на вид мутный. Когда размешиваешь сахар, ложка постукивает глухо – отличительный признак, что это действительно неправильная последовательность, а не просто кружка грязная или чай испорченный. Это просто химия с физикой. Все нормально.
- Ну если так, тогда оставлю его себе. Тебе заварю нормальный.
- Не надо. Только что кормился. Давай лучше сразу к делу. – Сотовкин сел за стол и забарабанил пальцами по столешнице.
Сегодня на ней было все то же платье, что было, когда он ее увидел в первый раз. Глаза аккуратно подкрашены. Готовилась к приходу? Куда-то ходила или кого-то принимала и не успела переодеться?
- Мы вчера остановились на консервировании нежности, как ты выразился, - начала Камелина. – Я тут подумала. Решила, что это невозможно.
- Это почему еще?
- Ну должны же у человека для чувств быть какие-то внутренние резервуары, так? Допустим, я помещаю ее туда – так ведь она не выходит из меня! Значит, продолжает… портиться.
- Ты слышала наверняка выражение «месть подают холодной». Почему-то отрицательные чувства легко поддаются любому консервированию на любой срок. Значит, должны и положительные поддаваться, если учесть, что все они выходят из головы и никакой энергетической подоплеки, типа «одно берется из надежды, другое из отчаяния» здесь нет.
- Нет. – Камелина покачала головой. – Никто ничего не консервирует. Месть разрушает. Месть – это деяние, надо понимать. Деяние берется из чувства. Чувство – желание мести. Оно существует все это время. Наверное, из-за этого алкоголь подсознательно считают злом – он не портится от выдержки. Ты не то сравнил с вином. А все хорошие эмоции и чувства быстро портятся и превращаются в плохие. Что будет с ягодами, если их вовремя не съесть?
- Забродят. И сгниют.
- Вот! И здесь так же.
- Но от мести никто не гниет. Это благородное в некоторой мере чувство. Не, я никого не оправдываю, но все же.
- Ошибаешься. Именно тяжелые раздумья разрушают человека. И энергетически, и телесно.
Макс оперся на стол и приподнялся.
- Давай, Камелина, жги дальше. Скоро начнешь мне рассказывать про кармы, ауры, чакры, про всякий антинаучный бред. Не верю. Ничего не разрушает. Раздумья – это раздумья, никакой силы у них без приложения действия нет.
- Если ты думаешь, что я говорю об этой «энергии» так, как о ней говорят толкатели речей про ауры и чакры, то ты не прав. Под энергией подразумевалось то действие, в которое раздумье приводит общее состояние. Ну вот скажи, когда ты долго думал о чем-то плохом – тебе разве не становилось плохо?
Сотовкин около минуты молчал.
- Похоже, что становилось.
- Так. Давай расставим точки. – Она встала со стула. – Про нашу женскую проблему – дурной характер, отравленный просроченной милостью – я тебе уже рассказала. Про вашу мужскую – ты сам знаешь. Если путем брожения получается спиртное, которое ты пытаешься оправдать, то скажи мне: всегда ли алкоголь – благо?
- Нет, конечно.
- Так к тому и шла речь! Нужно правильно применять эти чувства. Но есть и отрицательные сами по себе.
- Я бы на твоем месте это сравнил с химической реакцией, в ходе которой, допустим, выделяется тепло. Горение, например. Оно дает мощную энергию – но… черт возьми, я все это знал, или по крайней мере догадывался, но…
- Но – что? – улыбнулась Камелина.
- Но мне в голову не приходило это облечь в такую форму. Консервирование, ягоды, алкоголь… Скажи мне, что ты куришь?
- Логику я курю. Но не все ее понимают. Я сама долго не понимала, что к чему. Вот и объясняю на пальцах, на конкретных примерах, как могу. Тебе – так объяснила, а Люсе из ларька с девятью классами и тремя детьми буду объяснять совсем по-другому.
- У тебя какое образование? – безнадежным голосом спросил Сотовкин. Сопротивляться холодной и беспристрастной, но обаятельной логике Камелиной было все меньше сил.
- Неоконченное высшее. Через два года диплом получу. Но давай не будем об этом говорить, ты же не за бытовухой сюда пришел, так? Ты бы еще спросил, что я готовлю лучше всего, почему до сих пор не замужем и зачем по дому хожу накрашенной и в колготках.
- Мне эти знания пользы не принесут. Кроме последнего вопроса. Вроде бы владеющие логикой женщины обычно вообще не красятся и подобным образом не одеваются.
- Это зависит от той цели, которую она преследует. Если я расслаблюсь, я превращусь в серую мышь и перестану нравиться сама себе. Но это тоже бытовой вопрос, поэтому я не хочу об этом говорить. Расскажу потом как-нибудь.
Макс поднял палец вверх.
- Ты же сама говоришь, что логику можно и нужно объяснять на конкретных примерах из жизни.
- Да, но это не пример. Ну или…
Она вздохнула.
32
- Понимаешь, я вообще далека от того идеала женщины, который диктуют на всяких тренингах на тему, но это не значит, что я не могу называться женщиной и мне все женское чуждо. Вовсе нет. Платья ношу, потому что нравится и достаточно удобно. Ты скажешь, пялятся. Ну и что? Созерцание красивой женщины полезно для мужского здоровья и мироощущения, а с меня не убудет. Крашусь – потому что лицо блеклое, а колготки – потому что цвет кожи на ногах неровный и голыми они выглядят не особо приятно.
- У тебя? Блеклое? Да не смеши, - фыркнул Макс. – Тем паче что натурель никогда из моды не выйдет.
- Я не спорю, что не выйдет, блеклое – потому что ты его не видел, а еще я со временем натолкнулась на мысль, что нужно себе самой нравиться. Я нравлюсь – ну и почему бы не делать так? Теперь по поводу логики. Неверующий в свои силы – будь это хоть мужчина, хоть женщина, - ничего никогда не добьется даже на поприще раздумий. Просто потому, что будет уверен в неточности своих заключений. Думать «какая я хорошая» - это не гордыня, это инстинкт самосохранения.
- Разумно, - согласился Макс, - но зачем себя так мучить?
- Затем. Нужно меньше обращать внимание на тело и связывать что-то с ним. Когда я узнала, что такое фрейдизм – очень долго хохотала. А если бы поймала на нем себя – заплакала бы. От стыда.
- Но разве мозг встроен не в тело? Управляет не телом?
- Да, встроен, да, управляет. Другая тема, что телом мыслят очень поверхностные люди. Высокопримативные. Не умеющие за телом следить – не хватает мозговых ресурсов. И все же забывать о нем нельзя. Многие делают эту ошибку. Хотя бы потому, что контактировать приходится и с мыслящими телом.
- Есть такое движение, «бодипозитив», которое отстаивает естественность, а часть адептов, точнее, адепток, пошли еще дальше, - начал Макс, - и утверждают, что единственно приемлемый вариант – небритость, немытость и обезьяноподобность, а все остальное делается в угоду злым сексуально озабоченным мужикам, эксплуатирующим бедную женщину во все поля. Ты что об этом думаешь?
- Очередная глупость. Обратная концентрация. Они вопят, что нужно смотреть в голову, но сами свою голову заняли в первую очередь телом. Не связываюсь с ними, - ответила Камелина, - но лучше скажи мне: а вам действительно так важна ухоженность тела?
- Нам важен баланс. Если поставить мужика перед выбором – красивая, но глупая женщина и умная, но посредственной внешности или даже совершенно неудовлетворительной, каждый выберет то, что ближе ему по приоритетам. Высокопримативный – красивую дуру, низкопримативный – умную, как ты выражаешься, серую мышь. Но глупую серую мышь не выберет никто. Только совсем уже отчаявшийся экземпляр, по принципу «пусть хоть какая-нибудь».
- Это как? Есть пример в реальности? – спросила Камелина.
- Давай переведем в цифры. Допустим, есть некая шкала, мы по ней оцениваем разные показатели: ум, красоту, привлекательность – умение вести себя с мужчиной, порядочность, еще что-то. Вот одной по уму дается минус десять баллов, по внешней красоте плюс двадцать, по привлекательности – плюс пять, по порядочности – минус пятнадцать. Имеем общий баланс в ноль. Другой – ума у нее на плюс двадцать, красоты на… ну, положим, ноль, привлекательности плюс пять, порядочности плюс десять. Общий баланс – тридцать пять баллов. Ну и кто в выигрыше? Проблема – в глупых чуваках, которые вцепятся во что-то одно и больше ничего не видят. Чаще всего цепляются, да, во внешнюю красоту. Кроме того, есть еще такая вещь, как изюминки. Что угодно. Вот у тебя эти изюминки имеются. Уже то, что ты заострила внимание на этой теме – «как мир людей устроен» - само по себе изюминка.
- Кажется, я тебя поняла. Не полностью. Но поняла.
- Ну да. Но есть люди еще и с комплексным восприятием. Они не делят на показатели, а сразу выводят баланс по результатам своего ощущения. Тоже довольно глупо.
- Надо понимать, что так. Теперь моя очередь. Отгадай загадку. Почему у женщин считается, что мужчина должен быть предсказуемым и надежным, а у мужчин – что с женщиной должно быть не скучно? Разве они не устают решать их проблемы?
- Тоже, кстати, проблема баланса. – Сотовкин почесал ощетинившийся подбородок: электробритва сломалась, а времени купить новую или забежать за станками он, несмотря на его наличие, не выкроил.
- Поясни.
- Есть два типа людей. Низкопримативные и высокопримативные. Первые руководствуются в первую очередь рассудком, как роботы, вторые в первую очередь инстинктами, как звери. Остановимся на вторых. Как живут дикие звери в дикой природе? Самец – добытчик и охотник, защитник, сильнее и агрессивнее самки. Они до сих пор так живут. Для них важно в первую очередь это. Это они толкают рассуждения, кто каким должен быть, но почему-то не пишут, а почему это так важно. Или пишут, но только в виде итогов вроде «я стал больше зарабатывать» или «мы захотели третьего ребенка». А есть низкопримативные. Они прагматичны, рано разбираются в себе, знают, чего хотят, и не оглядываются на чужие мнения. Конечно, если бы мир состоял из только высокопримативных особей – мы бы до сих пор сидели в пещерах, хорошо, если у костра, а если только из низкопримативных – этот мир стал бы крайне уныл и однообразен, стерлись бы половые различия, а идеи защиты хотелок каждого были бы доведены до полнейшего абсурда. Вот и в мире в целом – поддерживается какой-то баланс примативности. То есть: человек отдалился от дикой природы, создал науки и остается человеком – заслуга низкопримативных, но костяк природного устройства и инстинктов остался и обеспечивает выживаемость вида в природе – заслуга высокопримативных. Человек вообще странное животное, скажу я тебе. А для большей продуктивности плюшек обоих вариантов они наделены взаимонетерпимостью: высокопримативные бесят низкопримативных и наоборот.
- А в старину, при тотальном патриархате, как было?
- Тоже так. Смещение слабое. Люди придумывали себе регуляторы в соответствии с развитием рассудка. Тогда эту роль играли религии и культы – социальных наук еще не было.
- У меня такое ощущение, - сказала Камелина, - что я разбираюсь на узких случаях, а ты – на глобальных. Чаю хочешь?
- Возможно. Налей, да. Только помни: сначала горячая вода, потом кулек, потом холодная, потом сахар. Три ложки или вообще без. Не терплю полумеров.