Обогрейте сказ вниманьем - пришёл он из-за дальних далей, широких ширей, высоких высей, из столетнего темнолесья, куда редко пробиваются солнечные лучи...
Рассветье-пора... Заря потихоньку распускалась на небосклоне, даря дремлющей земле нежные, тёплые цвета. В росистых травах зашевелились маленькие, деловитые насекомые, полёвки, лягушки, ящерки, замелькали в воздухе птички - всем хотелось успеть напитаться утренней росяной свежестью, лёгкостью, тёплыми лучиками новорожденного дня. Да и позавтракать было бы очень кстати! Даже старенький, хмурый лес с тёмным челом из-под густых бровей - и тот протянул ветви-руки навстречу солнцу, кряхтя и подслеповато моргая. Захрустели его косточки, затрещали сухие веточки спросонья, посыпались жёлтые иголки, а в глухой чаще, где вековые ели застлали кронами небо, под седым мхом всё так же крепко спал Угор-Заур, оглашая округу громовым храпом: "Гррр-хшшш, гррр-хшшш!"
Завсегда ночевал здесь Угор-Заур. Где бы ни был, хоть из-за тридевяти земель торопился он в эту замшелую, сырую чащобу, бороздя острыми крыльями облачную гряду. Бывало, прилетит да совсем без сил рухнет в ельник, ломая ветки, зароется когтями под мшистую лесную шубу и долгим сном забудется. День пройдёт, другой - так и лето распрощается; во мху том вырастут да зачервеют грибы, поспеет да опадёт ягода - спит Угор-Заур и ухом не ведёт, а за ухом у него райская птица сидит. Сама-то - ах! - дивно-распрекрасна: в перьях радуга, глаза-бирюза, хохолок-красота, два шелко'вых хвоста, да только голос дурнющий, что телеги скрип, что ослиный крик - только им Угор-Заура и пронять, сон его крепкий прогнать.
"Кьяр-кьяр-вар! Кьяр-кьяр-вар!" - заверещала, наконец, из-под мха райская птица. В ту пору уж сошли на лес терпкие туманы, укутав его в три слоя; осыпались первые листья, оголив берёзам и осинам нежно-девичьи плечи, и лишь вкруг места, где почивал Угор-Заур, от дыханья его по-прежнему не остывали воздух и земля, радостно жалось к дармовому теплу всё живое. Заслышав гадкий крик райской птицы, встрепенулся тугоухий глухарь; испуганно разметались кто куда маленькие создания и зверьки побольше, забились под коряги копалухи с подросшими выводками. И вовремя: заходил ходуном мох, будто живой, затрещали сухие палочки, и из-под опади сычом выглянул змей Угор-Заур. Дневные лучи, продравшись сквозь свод косматых елей, осветили угловатую морду с окаменевшими от древности бородавками и бороздками, выщербленными в корьеватой чешуе; подёрнутые густой паутиной, шевельнулись усы-усищи, да распахнулись, словно пара окошек во тьме, златые очи с рябинками - куда глянет, там светлей станет.
Вытянул шею ящер - слушает: где-то недалече обиженно подвывает отбившийся от мамки медвежонок, шаря лапами в сухой листве ; в другой стороне резвятся белки - жиру бесятся, кидают одну за другой на мягкий хвойный ковёр вышелушенные шишки; в третьей стороне не таясь точит когти о кору сытая рысь. А в небе нынче ещё звончей, стоит лишь вслушаться: протяжно кличут, гомонят и перезыкиваются, собираясь на юг, птичьи стаи - вот истинный скрасна-калиновый голос осени, вселяющий в сердце и сожаленье, и отраду.
Вот и райская птица за ухом Угор-Заура заюлила, встревожилась - знать, вслед за пернатыми сородичами на юга всхотелось ей. Но всё так же недвижен змей, поднявший бугристую морду вверх, и только тоненькая плёнка то и дело заволакивает зарный взгляд. Уловив сотни звериных голосов, тысячи птичьих, мильоны шорохов и шуршаний, чуткий слух его расслышал совсем нездешние отзвуки: так барабанят по глиняным горшкам дождевые капли, сея небесую водицу, так стучат копыта бегущих диких лошадей, столь же гулко и раскатисто разносится по небу последние грозы-калинницы - так звучит волшебный бубен прерий, творящий магию первобытной музыки. Этих звуков и жаждал Угор-Заур, по ним истосковался за долгий сон. Не медля ни мгновенья, разметал он остатки своей лесной шубы и выпростал прекрасные узорные крыла, оканчивающиеся заострёнными шипами. Взмах - и взвилась вьюнами лесная труха, другой - пригнулись, мелко дрожа, юные деревца, а на третий ящер легко поднялся над своим лежбищем, и небо радушно приняло его в свои объятия. Примкнув к журавлиной стае, райская птица направилась на желанный юг; на запад устремился Угор-Заур, оставив лес на волю щедрой осени, и лишь холодные ветра навязались ему в попутчики. Теперь, как и прежде, будут ждать его возвращенья эти уютные края, чтобы подсмотреть диковинные сновиденья Змея, Танцующего с ветрами - о землях чужедальних, ведавших лишь топот вольных стад да лёгкую поступь мокасин...