Новый год встречаем, как обычно, у меня: я, Лариса и Нина. Глеб тоже с нами. Здесь же, под ногами, вертятся моя Муська (кошка) и Ларисина Фетка. Глеб очень скоро уходит спать, а мы долго сидим, ведя нескончаемый разговор о детях, внуках и о нас самих…
Зимние каникулы Глеб проводит у меня. В эти дни каникулы не только у школьников, - вся Россия отдыхает до одиннадцатого января. Поначалу, на заре девяностых, такую практику стали применять на предприятиях в связи с тем, что попросту не было работы, не было заказов, нечем было платить за расходуемые электроэнергию, воду, топливо. И зарплату тоже платить было нечем. И как-то прижилось. И живо по сей день. И уже гуляют по интернету сотни анекдотов, баек, песен и приколов о беспробудном пьянстве русского мужика и интеллигента в эти бесшабашные, «безбашенные» дни, переходящие из одного праздника в другой (Новый год - Рождество), и завершающиеся Новым-Старым годом!
…Обычное январское утро. Пасмурное, морозное. Мы с Глебом уже встали. Он стоит на стуле у кухонного окна и кулачком стучит в стекло. Громко кричит:
- Тетя Лариса-а! Идите к нам завтракать!
Я подхожу тоже к окну. Вижу внизу, во дворе, Ларису с Феткой. Они вышли на прогулку. Фетка, услыхав стук, поднимает голову, смотрит на наши окна, затем, словно спрашивая, на Ларису, и вот уже пулей несется к нам в подъезд, царапается в дверь.
На завтрак у нас оладьи с яблочным вареньем и со сметаной. Я, по привычке, пью кофе, Лариса с Глебом - чай. Фетка кусочничает тут же, теребя лапами колени всех поочередно. Муська гордо возвышается над всеми нами, сидя на «пенале», довольно высоком и узком посудном шкафчике, - там ее место во время трапезы. Оладьи ее не интересуют, она терпеливо ждет свою порцию маленькой рыбешки, которую я покупаю для нее в нашем гастрономе. Название рыбешки я уже не помню…
За разговорами, мытьем посуды, обсуждением все тех же, волнующих меня (Как все будет?) и Ларису (С кем же я останусь?…) тем, незаметно летит время. Близится к одиннадцати. Мы с Глебом собираемся на каток. Он у нас рядом, под боком, в каких-то ста метрах: каждую зиму стадион спортивного комплекса поселка полностью заливают под каток. Вечерами здесь играет музыка, горят гирлянды веселых огней, много молодежи. Днем лед заполняют малыши с мамами и бабушками. Но сегодня (каникулы!) здесь пусто. В раздевалке, когда брали на прокат коньки, женщина как-то странно посмотрела на нас.
Глебушка лихо раскатывает с конца в конец ледяного поля, я дефилирую по боковой дорожке. Попыталась, было, как-то встать на коньки, казалось: вот сейчас покачу, как в детстве,- ан, нет! Ноги разъезжаются, падать страшно… Больше не пробую, топчусь по сугробам вдоль беговой дорожки.
Минут через двадцать чувствую, что замерзаю. Зову Глеба в раздевалку отдохнуть, погреться. Он сидит на низкой скамеечке, я хожу, пытаюсь оттаять. И тут слышу, как у гардеробной стойки разговаривают две работницы спорткомплекса:
- Ну, и колотун сегодня! У тебя, гляжу, пусто, никого нет.
- Понятно, холодно. Передали - минус тридцать три!
«Ни себе чего!» - пугаюсь я. Вышли покататься! А погоду и не послушали! Даже на градусник за окном не взглянули!
- Глебушка! Быстро идем домой! - командую я и мысленно ругаю себя последними словами…
…Март. Днем уже ощутимо пригревает солнце. Почерневшие сугробы вдоль тротуаров медленно оседают, оплавляясь черными от зимней копоти слезами. Но за ночь их прихватывает морозом, и не шуточным, градусник порой падает до отметки минус тридцать. А утром над городом зависает холодный чадный смог. К полудню ветер, уже весенний, рассеивает его и мы с внуком возвращаемся из школы, переступая через ручейки и лужи, в которых отражается голубое небо, уже по- весеннему высокое и яркое.
Глеб учится во вторую смену. С утра у нас через день плавание в городском бассейне, он уже в спортивной группе, а после школы, в пять часов, ходим в изостудию. Мальчик неплохо и с охотой рисует.
Первой с работы, как обычно, приходит Марина. Я открываю дверь и мы с Глебом мигом скрываемся в большой комнате, пока она, уставшая от работы и тяжелых сумок, разгружает последние на кухне. Знаем, сейчас лучше не попадаться ей на глаза, иначе вся усталость от напряженного дня может выплеснуться на наши ни в чем не повинные головы. Я понимаю ее - попробуй, выслушай и успокой десятка три мамочек с их чадами, найди для каждой теплые, обнадеживающие слова! И сумки с продуктами надо тащить с работы самой, Андрей-то на дежурстве. Вот и сегодня: привезли им в поликлинику мясо. Надо? Конечно, надо! В магазинах шаром покати! Забулдыжный хек – и тот исчез… Гремит кастрюлями на кухне.
- Маринка! Я там борщ сварила! - подаю голос.
Тишина. Звякают тарелки. Через какое-то время появляется в комнате:
- Вкусный борщ. Спасибо, мам!
Вот теперь можно и поговорить, и домой собираться…
- Марина! Там учительница записку передала вам с Андреем.
- Что там?
- Это от учительницы пения. Она просит привести Глеба к ее матери, чтобы та прослушала его. У нее мать в музыкальной школе ведет хор мальчиков, акапелла.
- Да она уже в который раз присылает записку! Некогда нам его туда водить!
Через неделю я снова приношу записку от учительницы пения. Глеба с родителями приглашают в музыкальную школу для прослушивания, к одиннадцати часам утра, в пятницу. Учительница пишет, что «…у него хорошие данные к вокалу.» Мне уже интересно...
В пятницу утром сама веду Глеба в музыкальную школу. В небольшом зале на сцене амфитеатром высокие ступени. На них двумя рядами стоят десятка три мальчиков возраста моего внука. Внизу, перед сценой, стоит пианино, за ним величественно восседает грузная пожилая женщина. На глаз определяю: лет семидесяти пяти. Но лицо, хоть и не скрывает возраст, - все еще красивое. Надо же, - думаю, - и старость бывает красивой! И никакого следа косметики!
- Это кто у нас? - обращается она к нам, едва мы, войдя, прикрываем за собой дверь. - А-а, так вот он какой, Глеб! Раздевайся, проходи ко мне сюда, поближе. А это твоя бабушка? Очень хорошо. Бабушка может присесть там, - кивком головы, не отрывая рук от пианино, указала на ступени амфитеатра.
Протиснувшись и присев на деревянную крашеную ступеньку, я огляделась вокруг. Здесь сидели еще несколько взрослых, наверное, тоже мамаши и бабушки.
- Давай знакомиться, - проговорила дама за пианино, обращаясь к Глебу. - Меня зовут Мария Арнольдовна. Мы сейчас с тобой немного попоем. Согласен? - Глеб кивнул.- Становись ко мне поближе. Я буду играть, а ты повторяй за мной. Ну, начали! А-а-а!
Глеб пел за ней… У меня замерло все внутри, - в груди, казалось, образовалась какая-то щемящая пустота, - я никогда прежде не слыхала, как поет мой мальчик! А его голосок чистым колокольчиком поднимался все выше и выше!
- Молодец! Иди, становись в верхний ряд слева, - сказала Мария Арнольдовна. - Теперь поем все вместе! Закрыли одно ушко рукой! Начали! «Во поле бере-е-за стоя-а-ла-а»! Так, хорошо! А теперь поет один Глеб! Глебушка, ну!
И ребенок запел… Его чистый, звонкий голосок, заполнил все пространство маленького зала. Пел он без всякого стеснения, спокойно, словно всегда этим занимался. У меня по щекам потекли слезы... Я не знала, что у моего внука такой дар! Я прежде никогда не слышала, как он поет!
- Вот, детки, вот так надо петь! – в наступившей тишине проговорила Мария Арнольдовна. – Поем все вместе, за Глебом!… - она повернулась ко мне: - Подойдете ко мне после занятия.
- Ему надо учиться у нас, - сказала она, когда я с Глебом подошла к ней. - Я буду заниматься с ним вокалом и фортепиано. Запишем его на скрипку, там оплата символическая. И будет петь в хоре акапелла. Но вокал, отдельно с ним, буду вести я! У него хорошие данные, поверьте мне.
Вечером, когда вернулись с работы Андрей с Мариной, я все рассказала им.
- Так он все время поет, когда моется в ванной, – смеясь, говорит Марина. - Ну, поет, - и поет, что уж тут такого?
- Да вы по-настоящему не слышали его! Может, это его будущее!
- Мам! – это уже Андрей, - его будущее - быть мужиком, а не пид…! Хочет петь, - на здоровье, но ни в какой хор, никакие акапеллы! Спорт! И пусть рисует, если есть охота. И школа. Учеба!
На этом карьера певца и музыканта для Глеба закончилась... А у меня и сейчас замирает в груди, когда вспоминаю его, поющего, в светлой рубашечке, с прижатой к ушку рукой… Хотя вскоре нас занимали уже другие заботы и события.
В конце марта мы с Андреем опять были у Ярика, и опять из Киева, от Алекса, не было ответа.
- Может, вам стоит поехать к отцу мамы, - сказал Ярик, обращаясь к Андрею, - вы же нашли его, мама пишет об этом. Он где-то в Краснодаре?
- Ярик! О чем ты говоришь? – вмешалась Надежда Николаевна. - О какой поездке? Ты знаешь, сколько это сейчас стоит?
- Ну, давай, я дам им денег на дорогу. Возьмут у отца паспорт или еще какой документ! – предлагает он.
- Не надо туда ехать, - возражает Андрей, - он, скорее всего, и паспорт уже изменил, и по паспорту - русский…
- Вполне может быть, там такое творится сейчас, в Краснодаре! - соглашается с ним Надежда Николаевна.
- Я знаю, что надо делать, - надо ехать в Киев, брать подлинники и идти к Алексу, - говорю я.
- Как их брать, мама?
- А там, на месте, и разберетесь.
- Вот это правильно! Так, может, помочь деньгами? – это Ярик.
- Нет, не надо. Деньги найдем, - я уже прикидываю про себя: к кому можно обратиться, занять...