В ПОИСКАХ ВЫСОКИХ БЕРЕГОВ
Вышел из печати посмертный сборник стихов А.Харитановского-младшего «Выдох».
Как в классической музыке, в этой книге, кажется, «сошлись все ноты»: сюжеты, стилистика, язык, образный ряд, рифмы. То есть все то, что вызывает не только сильный прилив эмоций, но и уважение к творческому наследию поэта и журналиста, который прожил свои 56 лет с невероятной интенсивностью.
Воспитанный в семье известного российского писателя-фронтовика Александра Харитановского на эстетике активного отторжения фальши, искусственности в жизни, вторичности мыслей, поэт не удалялся в духовно-интеллектуальную схиму, а жил просторно, разнообразно, напряженно и созидательно. То есть общественно значимо.
И сборник «Выдох» (его в течение года любовно собирал отец поэта) – убедительное свидетельство тому, что А.Харитановский – младший честно отработал аванс, выданный ему самой природой, родителями, педагогами, всей его не простой судьбой.
«Выдох» - это его долгое, порой изнурительное путешествие в самого себя – свое сознание, свою душу, свои разочарования и удачи, свою мечту. Он анализировал время в разрезе столетий и человека, живущего и творящего в них. В этом сборнике поэт ищет ответа на извечный вопрос: почему с такой легкостью, даже с наслаждением разрушаем себя – хрупкую, единственную и неповторимую субстанцию, данную нам всевышней силой? И этот вопрос он положил на весы самой Истории.
На прожитое смотрим со спины
И сетуем на быстроту теченья…
Влетаем в жизнь подобию блесны,
Не время подсекаем – лишь мгновенья.
Да, Время подсечь и опустить в садок сложно. Поэтому поэт не думает «о мгновеньях свысока». Он их жадно ловит и наполняет своей энергией, умом, поэтическим словом, вполне осознавая, что любой талант стоит на плечах таланта предшественников. Скажем, Геродот стоял на плечах Гомера, А.Пушкин - на плечах А.Жуковского и Г.Державина, Лермонтов – на плечах А.Пушкина… А наш поэт – на плечах своего отца-писателя и журналиста.
Всякий одаренный человек как личность, считал А.Харитановский - младший, «славой ушедших обмерян». Это своего рода творческая цепочка, скрепляющая поколения учителей, философов, ученых, поэтов и писателей, полководцев, которые своим умом, гражданским мужеством помогают современникам проводить нравственное измерение жизни. И понять, что стихи, рассказы, научные открытия, военные победы только тогда чего-нибудь стоят, когда служат чему-то полезному, высокому, содержат в себе умное и поучительное. Иначе, утверждал поэт А.Харитановский, душа станет подобием «опустевшего зала».
Надо жить.
Себя вперед толкая,
В поисках высоких берегов…
Надо жить!
Обязанность такая
У тебя и даже у врагов. («Обязанность такая»).
Постигая тонкости поэтичской строфы, А.Харитановский заглядывал в глубины человеческой сути. Обрученный со словом и телекамерой, он не делил своих героев на старших и младших, командиров и подчиненных, а выстраивал их по уму, порядочности, совестливости, честности, мужеству и полезности своему Отечеству. Его, конечно, притягивала романтика репортерских дорог (он 7 раз бывал в «горячих точках» Кавказа!), но более всего – охват жизни. И право на свою нишу в отечественной журналистике и литературе он добывал не только пером, но и автоматом. И он эту нишу занял по праву. Потому что трудился, как каторжник. Его перо не знало простоев и отдыха. Даже на смертном одре. («Я по призванью журналист, Перо для ленной мысли – хлыст!»).
Он много читал. Особенно любил А.Блока (блоковские мотивы не раз встречаются в его стихах). Поэт был разборчив в оценке исторических и литературных событий, даже самых запутанных и противоречивых. В нем всегда жило восприятие русской литературы – как религии. Вера в могущество книг русских классиков была для него священной. Да и во все времена, полагал поэт, Россия, включая и советский период, была единым культурным полигоном для сотен народов.
И «Выдох» - акт человеческого достоинства, его духовной силы и добра. Какое-то озарение.
Ни блеск удач, ни лести музыкальность,
Ни тайная пронырливость ужа,
Ни фактов отраженная зеркальность –
Лишь мысль предвидит путь карандаша.
От блоковского скорбного привала,
С откинутой натруженной руки
Ту мысль принять, добро чтоб выживало
На лезвии отточенной строки. («На лезвии строки»).
Древние римляне поэзию воспринимали не как рок, миф или судьбу, а как прекрасное упражнение для ума. Поэт А.Харитановский доказал всем своим творчеством: ум у него был не просто отлично натренирован, а заряжен на философское осмысление жизни, на свет и добрую память о прошлом.
Одно из лучших его стихотворений «До последнего вздоха» поэт предваряет словами Ж.. Ренара: «Гении – это волы в литературе».
…Но слышим вдогонку «Не опоздай!».
Подставим плечо под Эпоху:
К потомкам не выйти по чьим-то задам,
Твори до последнего вздоха!
А.Харитановский-младший не ходил задами. Был всегда на виду. Сравнивал себя с мчащимся по эпохе «вороным конем», ветром («Мысли мчит одержимый мой конь»). И далее:
Для рифмы нет секунд и метров:
Она, как спринт, - подруга ветра.
Поэт был строг к себе, полагая, что имя еще не обрел («Век двадцатый оставил нам отчество, Только именем вот обделил»), и света еще не заслужил («А где же свет? Пустой вопрос, До света, видно, не дорос».).
Его стихи, как вспышка молнии, высвечивают события, времена, лица во имя поиска истины. Ее он искал умом, а находил сердцем. Его «строка срифмована надежно с нашим веком».
И не только с нашим. В поэмах «Славороссия» и «Глохнут планеты уши» А.Харитановский, как мудрый учитель, дает возможность мобильно-компьютерному поколению прикоснуться к историческим реалиям, духовным глубинам нации, понять разницу между добром и злом, гением и бездарностью, ощутить силу божественного присутствия: «Душа торопится на исповедь». Потому что «Кривой оказалась дорога», да и «В вагоне еду под названьем «Боль».
В «Славороссии» поэт соединяет век XVIII c нашим временем. А в поэме «Глохнут планеты уши» как бы воскрешает далекого предка, можно сказать, первочеловека, внедряет его в наше сообщество и через призму его восприятия современных реалий бытия обнажает все беспокойства, пороки и беспечность человека текущего времени.
В «Славороссии» поэт как бы раздувает «светильник памяти». Своего любимого героя, славного морехода, открывателя новых земель за пределами России, уроженца г. Рыльска Григория Шелихова «рисует» крупными мазками. Объем мысли поэта тоже внушителен: «Тысячелетняя эпоха лежит фундаментом под Рыльском». Именно здесь, на доисторической горе Ивана Рыльского креп духом и силой будущий устроитель русской Америки.
Автор поэмы очень трепетно относится к наследию Г.Шелихова. И счел важным в своем исследовании его подвига опереться непосредственно на свидетельства самого морехода, предварив шесть из восьми глав поэмы (кроме вводной и заключительной) строками из личного дневника отчаянного командора.
Скажем, глава вторая «Охотск» начинается такими словами Г.Шелихова: «Время и скудный мой разум изобрели сей план. 1783 года пустился сам к американским берегам северо-восточным, сыскать пользу Отечеству, не поставляя никаких за предмет жадности и корыстолюбия и не ища там отличить себя».
Ныне, когда А.Харитановского-младшего не стало на нашей грешной земле, приведенные выше строки морехода несут в себе и другой подтекст: именно по таким нравственным законам прожил отпущенные ему природой годы и сам поэт. Совершил семь смертельно опасных командировок в охваченную огнем Чечню, создал дюжину талантливых телефильмов, отмеченных достойными наградами журналистского сообщества и органов внутренних дел России. И ни разу! нигде! не выпятил себя, не привлек внимания к своей персоне. Или, как бы сказали сегодня, не «попиарился». И даже, помнится, как-то незаметно в 1993 году издал поэму «Славороссия» - свою первую поэтическую книгу. (И только потом, на семинаре молодых поэтов области известный поэт-фронтовик Николай Корнеев заметил, что «Славороссия» - «серьезная поэтическая находка»). А еще Александр Харитановский до конца своей жизни благодарен был создателю и главному редактору газеты «Городские известия» Павлу Васильевичу Зуеву, опубликовавшему его первую подборку стихов и отрывки из «Славороссии» в «Курской правде», где он в те годы трудился ответственным секретарем редакции.
Несомненно, эта поэма была событием в литературной жизни соловьиного края. Она хороша и поэтической формой, и нестандартной стилистикой, и бережным отношением к слову, и уверенной рифмой, и безмерной любовью к прошлому России.
Ярко, сочно выписал поэт картину рекрутирования в команду Г.Шелихова для похода к американским берегам. Публика разномастная, колоритная, своенравная, олицетворением которой был гигант с «плечами-холмами» и обрубленным за какие-то провинности языком беглый каторжник.
Выразительно, емко, певуче, в традициях лучших народных сказаний переданы и проводы команды, весь драматизм расставания на пристани с уходящими в неизвестность мужиками – кормильцами и защитниками семей, слезы, ругань, бабьи стоны, благословение батюшки и женское отчаяние: ладно бы силком гнали «за море-окиян», а то ведь по своей воле…
Сама фигура Г.Шелихова, его команда и их деяния «диктовали» поэту и форму, и ритмику, и рифмы стиха. В художественно-поэтической вязи сразу угадывается рука большого мастера, живописующего морскую стихию:
Опять на гребне галиот –
Клюет
И дыбится,
И пляшет…
……………
Моряк лег грудью на штурвал,
Да так, что ребра заскрипели.
Уж ветер души отпевал,
С ладоней вспухших –
Кровь капелью.
И читатель разом схватывает, как труден был путь первопроходцев, как редела команда, и неясен был исход дела. Но команда не роптала:
С тобою, Шелих, все осилим,
Весь океан пройдем хоть вброд –
И для тебя, и для России!…
Поэма пронизана гуманизмом. Первый сруб на о. Кадьяк – для часовни. Второй – для школы. Третий – для русской бани. Добравшись до острова и взявшись за плотницкие топоры, разгульные русские мужики вдруг преобразились. Бесстрашные мореходы – мастера на все руки. Поэт показывает: сколько в русской душе удали, свежести ума, силушки, спокойной веры в доброе будущее. И даже галантны: после трудов праведных холостяки уважительно обихаживали юных алеуток-аборигенок. А вскоре завели и совместных детей («Кровь Руси в дитяти заиграет…»). Да и самого командора в те месяцы порадовала жена Наталья, родив в России дочь.
Вкусив не только свободушки, но и добрых дел, мужики-балагуры поняли на чужбине: «Разве то судьба была - бабы да кабак».
Да и не могло быть иначе рядом с таким образованным, мужественным, смелым и в то же время миролюбивым командором, который сам взялся обучать русской грамоте жителей Славороссии. Сам из кожи вырезал буквы. И начал не с буквы «Аз», а с «Д».
С Добра решил он обучать
Российской грамоте детей.
Но поэт развивает эту мысль дальше: вообще с этой буквы начинать бы всякое Дело, ведь она начало таких слов, как День, Друг, Дом, Длань…И мореходы коллективно решают: «Да, с Добра!».
Так, добром, Россия была повенчана с Америкой более двух с четвертью веков тому назад.
И, покидая Кадьяк, Г.Шелихов записал: «Я могу хвалиться тем, что, когда узнали о моем отъезде, то сколько о том печалились, как будто все уже терялось» («Берег»).
Вместе с алеутами печалился и автор «Славороссии». Подкупает необычайный подбор слов, эпичность повествования, былинная интонация:
Доченьку бы Шелих покачал,
Только самого сейчас качает.
Время прогорает, как свеча.
Провожает галиот крик чаек.
……………………………….
Взгляду оторваться нету сил.
И слезу показывать негоже.
Славоросья, я тебя вскормил.
Мне прости отплытье, коли можешь….
В главе «Последний причал» поэт воссоздает трогательную картину встречи Г.Шелихова с семьей, с Россией. Всего 19 коротких строк – а целая повесть о жизни: горячие объятия жены и любовные признания, восхищение дочуркой, запахи кухни, звон посуды, остроумные реплики, слезы радости… Столь же выразительно опоэтизирована и встреча с друзьями в его доме. Где символом России, ее удали и стати, радости и таланта выведена «Камаринская», которую на радостях лихо отплясывают мореходы и торговцы.
Завершается «Славороссия» главой «Лицом к парусу». То есть время открытий еще не окончено.
Волна не в силах смыть тот след,
Не может время с ним поспорить:
Былое – камнем на весле,
Коль уплываешь от Истории…
Сборник «Выдох» сформирован логично, продуманно от первой до последней строки. Так, что и стихи, и обе поэмы составляют единое духовное пространство, в котором торжествует неистребимое желание поэта освободить Планету от зла и беспечности, «жизнь прополоть» и жить «в гармонии всевечной», чтобы Природа не отреклась от сына своего, то есть творить на Земле по Христовым заповедям.
Христос не случайно так часто появляется в его строфах. Отец прекрасно знал, что сын в 35 лет был крещен курским архипастырем митрополитом Ювеналием. И в доме сохранилась крестильная рубаха сына и золотой крестик. А во время работы над поэмой «Глохнут Планеты уши» сын попросил у отца Библию, чтобы узнать подробности жизни святых апостолов). Поэт понимал, что «до святых не дорос», «хотя тоже досрочно распят Атеистами душ, да и дел…».
Как крест, раскину рук житье,
Голгофа – тоже бытие.
Пусть Христос прибудет в душу:
Он нужен мне, и, знать, я нужен.
Да и сама поэма-притча начинается со слов святителя апостола Павла: «Когда тленное сие облечется в нетленное, и мертвое сие облечется в бессмертие, тогда сбудется слово написанное: поглощена смерть победою».
Это эпическое произведение, безусловно, стоит особняком в творчестве А.Харитановского-младшего. Оно как бы венчает его литературный путь. Достойно венчает. Потому что, не смотря на гротесковый, притчевый характер сюжета, в поэме все масштабно: и философский взгляд на судьбу человечества от древнейших времен до наших дней, и мощный протест против самоубийственного надругательства над матерью-природой «земли двуногого дара», и гуманистический посыл-предупреждение потомкам. И этой масштабности вполне созвучна фраза: «Поэт – он Пимен всех времен».
По сути, здесь почти в каждой строке - огромный, даже планетарный смысл. «Человек – плод Земли и Океана», - утверждает поэт. Только вот свое благополучие это дитяти строит по-воровски, грабя земную и водную стихии: «все меньше воды хрустальной на Планете», и «уже из реки забвенья Леты пьем», - тревожился стихотворец, не приемлющий лицемерного признания Homo Sapiens, что тот, «мол, с природою в родстве». Уж больно какое-то странное родство.
Скудеет разумом Природа,
Коль совесть тащится с сумой…
Именно эта, вторая, часть поэмы задает тон всему ее содержанию – тревожному, местами жестокому, но в целом философскому и гуманному. Уже в первой строфе этой части поэмы раскрыты главные противоречия человеческого бытия – добро и зло, высокое и низменное, святое и греховное.
Не оскверни руки убийством, -
Завет оставил Лукиан.
Но человечество неистово
Бомбит и травит океан.
Для образного восприятия взаимоотношений человека с Природой-матушкой А.Харитановский дает объемную и выразительную картину охоты человека на кита в океанском просторе. Океан здесь – как сама Вселенная, среда обитания, весь мир с его «недоумением прогресса». А кит – часть всего сущего в ней.
Две мощи – океан и суша,
Две силы – человек и кит…
В этом произведении – уже иной масштаб, иная творческая глубина. Здесь нет ничего случайного. В предшествующем поэме разделе «Кем взведен был затвор» есть стихотворение без названия из десяти строк:
Мне альпенштоком автомат,
Страховкой – пояс из гранат.
И снова к горному порогу,
И в высоту! Надеюсь, к Богу.
Я индульгенций не прошу,
Быть может, божье совершу –
Бывает всякое в боях.
Кто ж победит – Христос, Аллах?
Никто. Победа – только в мире:
Жизнь - не мишень, а мы – не в тире.
Это не просто «отдаленная» прелюдия к поэме «Глохнут Планеты уши», а своеобразный путеводитель по ней. Именно в охваченную бессмысленной бойней Чечню повел поэт пращура (литературный прием, достойный древнегреческих мифологов). А по пути, «на лифте Истории», вволю со своим «коллегой – калекой» наговорились о движении человеческого разума: от дубинки – к карандашу, от первобытного костра – до прорыва за пределы Земли… И огорчились, что человек уже с трудом ощущает под ногами земную твердь. Да и Земля стала «десяткой… на галактической мишени» (какой емкий образ!).
И тут нельзя не вспомнить снова строки из «взведенного затвора» (эта корневая мысль не отпустит нас на протяжении всей поэмы):
Кто ж победит – Христос, Аллах?
Ведь именно этот вопрос в последние годы, по сути, «повис» над всей планетой Земля. И поэт шлет всем людям доброй воли ясный посыл: снайперы Земле не нужны: «Жизнь – не мишень, а мы не в тире». Людям нужнее всего Ной с его Ковчегом мира, согласия. И покаяния.
И Кавказ здесь дан в качестве образца того, что зло, возведенное в абсолют, подобно «линчу индустриальной гильотины». Здесь, на разломе религиозных и межнациональных отношений, «рессоры лопнули Исторьи». И пора, просто жизненно необходимо «стянуть их скобы», иначе телега Истории пойдет вразнос, заклинает поэт. Нельзя прогрессом оправдывать жестокость, добавляет он.
И не случайно поэт упоминает здесь одну из «словесных вершин» - роман Л.Н.Толстого «Война и мир»:
Война – как смерть,
Мир – как исток…
Именно к этому истоку призывает поэт припасть человечеству, свято веря «в умный мозг», который научит человека обращаться с Землей на «Вы» и станет стеной на пути зла – «грязепотопа».
Поэт, конечно, не против прогресса. Сам звонит по мобильному телефону в Грядущее, пытаясь предупредить потомков о недопустимости повторения ошибок нашего века. Увы, Грядущее молчит. И поэту остается только напрямую обратиться к самой Истории:
История, не повторись ты.
Не мчись. Задумайся. Присядь…
Закрыв последнюю страницу сборника Александра Харитановского «Выдох», я зримо представил, как, будучи уже тяжело больным, поэт по утрам и вечерам сидел на скамейке напротив магазина «Нива», рядом с отцовским домом на ул. Ленина. Вглядывался в лица прохожих, с кем-то говорил, кому-то просто кивал рано поседевшей головой. Знаю, творческими планами ни с кем не делился. Иногда и я подсаживался к нему по пути домой.
В последнюю нашу встречу, перед тем, как попасть в реанимацию, Саша вдруг обронил: «Хотел купить вечный проездной, где радость и покой… Увы, не получилось. Покой, видно, не для меня». И прочитал:
Я давно разбил колени.
Дошагаю, опершись
О любовь, свой метр последний…
Так он, «обрученный с Чечней», и ушел из жизни с Любовью, достойно пронеся и годы трудов праведных, и грехи, и падения, и взлеты…Ушел на последнем выдохе.
Владимир КУЛАГИН,
журналист.