Роман. - Проклятие старца Фомы. Книга 1

   
      Роман.    «Проклятие старца Фомы»
                Книга первая. « Таёжный надел.
                Глава 1.
Трое всадников осторожно пробирались по узкой таёжной тропинке, проложенной хозяином тайги, самим мишкой косолапым и маралами. Редко бывали здесь люди, пешие или конные путники.
Буйство таежной растительности вызывало у всадников восторг и досаду: то непролазный кустарник карагача,  а то полянка  кислицы с рубиновыми  ягодами, склонившимися  до самой земли, приглашает полакомиться её дарами.
Кое-где травы  были высотой в рост самого всадника.  Папоротник раскинулся вольготно, преграждая  путь, а на его  листьях удобно расположилась парочка  клещей, как стражи леса,  требуя отчета: «Зачем вы пожаловали в тайгу?  С добром или со злом? Не  сотворите  ли  беды лесным обитателям? Не нарушите ли вы наш  покой?»
Владелец пихтовой делянки  Матвей Семенович Сомов ехал с инспекцией  в сопровождении  старших сыновей  Ерофея и Прохора.  Сидя на спокойной кляче, Матвей Семенович  то и дело увёртывался  от тяжелых  веток, стараясь придержать их, но то липа, то пихта норовили хлестнуть по морде его лошадь, а  то и самого седока. Бывало ещё, что  ветка с размаху угостит ударом, идущих вслед за ним.  Это не шутки, напуганное животное может сбросить всадника, нанеся себе и ему увечья.
А вокруг шла лесная жизнь. Малиновка с иволгой наперебой, а то и в унисон, затевали весёлую трель,  соревнуясь, кто из них мелодичнее выведет свою партию.
А вот подключился  к весёлому дуэту певчих сам охотник за вредителями леса,  красавец дятел, исправно  застучал по дереву в такт пению. И при этом, добывая   короедов и их личинки, разбрасывал   кору по сторонам. 
Не теряя бдительности,  дятел  постоянно  оглядывался,  не охотится ли  за ним самим,  кто-нибудь   из лесных обитателей. Куница - зверёк шустрый, на обед своей детворе   принесёт  дятла с большим удовольствием.
 Таежный цветочный запах пьянит  путников, чувство такое, будто в рай попали. Матвей Семёныч  принюхался, оглянулся по сторонам, и увидел гнездо диких пчёл. Довольно улыбнулся,  крикнул сыну:
 -  Ерофей, сделай здесь зарубку! На яблочный спас  будет у нас чудный медок.
Лицо старшего Сомова снова стало серьёзным.  Сурового мужчину, повидавшего всякое в жизни, в последнее время одолевали тяжёлые мысли. Никак не мог взять в толк, почему опять война и смута в стране?  Тяжелые времена… Почему суровое  лихолетье   дошло до Алтая, в  таёжную глухомань?
 «Война с Германцем закончилась.  В ней он потерял старшего сына Захара, не успел даже после себя потомства оставить.
 Вот и царя своего  говорят порешили, как предрекал  200 лет назад  старец Фома,   чудовищно замученный   жестокими пытками. Так и отдал Богу душу, но проклял царский род до седьмого колена.»
 Сокрушаясь и вздыхая, думал  Матвей Сомов: «Всё так и  вышло! Грех рода Романовых  начался с убийства отрока Дмитрия! Повесили невинного юнца.Теперь пришло возмездие - за страдание старца Фомы да  за  безвинно убиенного сына  полячки Маринки.  Сгинул, закончился  род Романовых на цесаревиче  Алексее! Ведь тоже невинно убиенный отрок. Не к добру это!»
Ещё вспомнился Сомову рассказ пра-пра деда, как мучитель старца Фомы, князь Потёмкин вместе с графом Потаниным,  вели следствие и  пытали бунтарей в Симбирске после    крестьянской  войны, после  разгрома Пугачёвского воинства.
Матвей подытожил свои мысли, сделав   вывод:  «Опять всё повторилось, как во времена Емельки Пугачёва, опять  началась « кровавая  гражданская война.»
Предание о блаженном   старце Фоме семья Сомовых свято  хранила,  пересказывала последующему поколению во всех подробностях, доказывая, что кровь старца течёт в их жилах, как и кровь самих Рюриковичей.
Весть о расстреле царской семьи  на днях   принёс  Матвею купец из Барнаула,  приезжавший  за лесом на строительство амбаров. Говорили, что человек он, как бы  честный, но с ним нужно держать « ухо востро». Впрочем,  приезжий  дал Матвею дал задаток сразу, так что Сомов ему поверил.
После войны с Германцем,  это был для Сомова первый заказ на лес. Хотя  семья жила не бедствуя, но лишнего позволить себе не могли, как-никак девять сыновей,  все богатыри, один лучше другого.
Думал отец: « От Германской  войны   уберёг  восьмерых  сынов,  не  сгубит ли их братоубийственная гражданская ? 
Сомов озадаченно рассуждал: «Всех сыновей пристроить нужно,  никого не обидев, дабы не было вражды меж братьями.»
Нынче  Матвей с сыновьями ехал к своей делянке, высматривал, в каком месте  лес готовить к сплаву. Нужно было найти место ближе к реке, чтобы не надорвались мужики, двигая брёвна.
Вот и река открылась путникам. Катунь - речка порожистая, с крутыми берегами, водный поток стремительный, горная водица холодная, зазеваешься, сразу проглотит несчастного,  пощады не жди.   
- До холодов бы управиться, - сказал Ерофей, старший сын Матвея.
Он мужик видный, умный и осторожный.  Высокого роста, недюжинной силы и смекалки, как и все  ребята Сомовы.
Тридцати пяти летний   Ерошка  все дела вёл  справно за отца, но брать лес   Матвей  сыновьям  ещё не доверял, сам  за всем смотрел и  всё решал.
Хозяин леса Сомов-старший   вел учёт каждому дереву на делянке и следил, чтобы охотники не проказничали, брали из леса только по договорённости, и строго требовал,  огонь  разводить только  на каменке,  на песчаной гряде у кромки воды.
Матвей не был ни скупердяем, ни жмотом, потому рассуждал так:
- С соседями  не нужно лаяться и портить отношения. Лучше договориться, а  то красть станут. Грех на душу возьмут!  Получится,  это я  их к греху подтолкнул, знамо  дело, это тоже  и мой грех будет!
В селениях проживали в основном староверы-кержаки, православную веру блюли строго, жили  согласно божьим законам, в мире и согласии  с родственниками и соседями, только жен брали из дальних селений, чтобы не было кровосмешения.
После многочасового  обхода, Матвей Семенович выбрал делянку для вырубки и они наконец нашли удобный спуск для сплава леса. Ерофей подметил вслух:
- Хорошее место нашли, удобно  спускать  плоты к воде.
Теперь можно б спешиться. Сперва, напоив и стреножив лошадей,  пустили  их  к  сочной травке на просматриваемой открытой полянке,   чтобы лесной зверь не напугал усталых животных.
Закончив с лошадьми, Матвей Семенович с Ерофеем  принялись за расчёты, примеряя,  что и как лучше сделать, «а то потом худо может случиться». Старший сын   Матвея уже снискал уважение в округе за трудолюбие, степенность,  честность. Не смотря на молодость, даже старики  величали его Ерофей Матвеевич.
Меньшой сын Прохор тем временем не суетясь, начал организовывать трапезу. Сначала он  ловко и быстро подготовил место для костра, обложив его камнями. Сухостой в костёр парень  набрал ещё по дороге. Берестяная кора  и сухие сосновые шишки загорелись весело, мелкие ветки прогорели быстро. Добавив  в огонь хвороста  покрупнее,  младший Сомов принялся  изготовлять орудие охоты. Ножом сделал что-то  вроде длинной пики,  заострив конец прямой ветки. Парень знал, тятька не любит суетливости  в работе, не позволяет сыновьям быть бестолковыми, потому сделал всё добротно.
Потом Прохор, сняв портки,  залез по колено в  ледяную воду и настороженно приготовился к охоте на большую рыбу.  Сноровистый, ловкий парень решил добыть язя; ну, а если повезёт, осетра взять!
И вот оно - счастье охотника! Первая, вторая,  третья . четвёртая рыбина скоро лежали на берегу. Не мешкая,  распотрошив знатный улов, Прохор  засунул внутрь рыбин головку дикого чеснока и хренового листа. Затем присолив, завернув рыбу в листья ревеня, а сверху  обмазал мокрой глиной. Глина нашлась рядом с родником.
Прохор  не спеша  разгрёб уголья и положил три рыбины печься. Через несколько минут пошел великолепный запах запеченной рыбы с чесноком, который заставил взрослых мужиков бросить свои дела и  приступить к трапезе.
Матвей Семенович развязал узелок с харчами, собранный в дорогу женой, расправил ткань на песке, разделил на четыре  ровных доли разрезанную буханку, луковицу, и каждому по вареному яйцу.
Прохор  ловко достал из  костра рыбины,  с гордостью положил перед родственниками. Своего   запеченного  язя  с развернул из листьев, и облизнув   пальцы,  вкусно причмокивая, съел  его с наслаждением.
После ужина мужчины направились к реке,  мыть  руки после жирной рыбы. Старший  Сомов заметил родник. «Раньше  его тут не было»,  - подумал он и крикнул сыну:
-  Прошка, ты родник  видел? Пошто каменьями не обложил, место не пометил?
- Тять! Родником хотел после ужина заняться. Дюже есть хотелось.
Черпая воду горстью, мужчины  с наслаждением испили  родниковой водицы, довольные и сытые принялись за работу.
Непонятное  чувство  угнетало  Матвея Семеновича,   на его душе  оставались смятение и   тревога.
-  Это не с проста. – пробормотал вслух старший Сомов. - Ноне во сне   мне привиделся   старец Фома, о котором так много  я слышал  от  деда и бабки.
Ерофей заинтересовался:
- И об чём  гость с того света тебе поведал? - старший сын удивлённо взглянул на отца.
–  Как я понял, от какого-то лиха старался уберечь!  - сокрушённо ответил тятька, -      
Неудачу сулил. Старец ясно  сказал: «Романовым и их прихвостням не пособляй, держись в стороне. Они  беду принесут в дом, сгинет ваш род, как и род  душегубов Романовых.»
Испуганный  Ерошка, пробормотал:
- Вот бы понять, чего бояться, и беду упредить.
Но ни он, ни Матвей Семенович  не могли понять о чём сказал Фома. Старший Сомов всё гадал  к чему и с чего вдруг теперь старец привиделся? Первый то раз он явился перед  их  бабкой, как рез  перед отъездом семьи на Алтай. Тогда Фома предвещал удачу роду Сомовых  и божью благодать на  новых местах. Матвей  много слышал о старце, но всё никак не мог его представить.
- А тут, - на тебе, сам и привиделся, - Озадаченно рассуждал, Сомов поясняя сыну, 
- Времена смутные, с какой стороны  грянет беда? И чего худого сулит  нам судьба?   
               

                Часть  2.
 
Семья  Сомовых имела большую делянку пихтового леса в тайге ещё с  позапрошлого века, их  прадед,  Федот Михайлович Сомов, получил её в дар  за удачное излечение от проказы князя Потёмкина, владельца несметных  богатств, фаворита императрицы Екатерины Второй.
 Самому князю  лесная делянка в далекой  тайге досталась шутя - выиграл в карты. Царедворец легко расстался  с лесом, но не безвозмездно, напуганный предсмертным   речением старца  Фомы, замученного на допросе , пытки с применением, во время расследования  крестьянского восстания, переросшего в гражданскую войну на целых двенадцать лет, во главе с бунтарем Емелькой  Пугачёвым, выдававшего себя за убитого царя Петра Третьего.   Поговаривали, что это старец Фома надоумил Пугачёва назваться  Петром Третьем, чудом оставшимся живым.
 После кровавого подавления смуты,  военные отлавливали   остатки Емелькиной банды  в Оренбургских степях, и по всему Поволжью.
 Участников бунта пытали, потом казнили через повешение. И плыли  по Волге плоты с виселицами, а в петлях болтались тела жертв царского деспотизма, отданные в пищу воронам и ястребам.
 Только предводитель крестьянской войны  Емельян Пугачёв предстал перед царским судом.  Председательствовал на суде князь Вяземский, вынесли  суровое решение:
 - Бунтаря-самозванца  Емельку четвертовать, голову водворить на кол, части тела развести на телегах в четыре части города  и сжечь!
Предпосылками к  крестьянской, потом  переросшей в гражданскую войну,  стали ущемления  привилегий и вольностей  Яицкого и Оренбургского казачества, а также запрет на вольную добычу стратегического продукта казачества:  соли, икры, рыбы.
Власть преследовала цель - ущемить казаков в правах, сделав зависимыми от царя, и подчинить их морально и  материально.
 Это же ещё  в своё время стремился сделать  царь Петр I, подавив мечом и огнём мятеж донского вольного казака, атамана Кондратьева. Его поймали и  жестоко казнили. С той поры пошла гулять по России поговорка: «Казак  так  напужался, что кондрашка хватила,  помер с испугу».
Яицкие казаки, помня  жесткость и непреклонность воли  царей и дворянства,   пытались решить проблему соли-рыбы мирно,  не раз писали челобитную императрице, посылали делегации к ней.
 Вместо разбирательств  и содействия, царица  как и царь Пётр, направила карательные войска,  требуя:
- Вразумить строптивых вольных казаков, дабы  впредь не донимали и не беспокоили её Величество саму Царицу,  своими житейскими проблемами, и принудить их распрощаться с вольностями!
Царица искала дополнительный доход. Роскошная жизнь  императрицы опустошала казну, отсюда введение повсеместного повышения подати и ликвидация  всех казачьих  льгот.
По сути, это  значило - перевести казачество на права бесправных крестьян, но ещё не крепостных, подлежащих продаже, как имущество движимое и недвижимое.
Казакам-офицерам царица  жаловала   дворянство и земельные уделы, тем самым сделав этих казаков государственными людьми, а земли простых казаков отдала местным князьям и мурзам, дав им все права дворян. Она показала,  что воля государя и привилегии знати непоколебимы и впредь поблажек ни кому не будет. Народ долго стенал и  наконец, взбунтовался.
         
Взошедший на трон Петр Третий провёл несколько реформ, ущемляющих привилегии  знати и дворянства, сделав ставку на народ, который сам же презирал. Но он понимал, что  только так можно укрепить царскую власть и волю. Пётр III,  учел  в своих реформах нужды и чаяния  народа, утверждал, что именно в этом состоит истинная цель и задача самостоятельного и прочного государственного устройства.
Эти же идеи вынашивал, но не смог осуществить граф Шувалов, фаворит  стареющей императрицы Елизаветы. Больную государыню уже  не интересовало положение дел в государстве и судьба  её народа  и вверенной ей страны.
Петр Третий взял на вооружение идею графа Шувалова о  государственном устройстве, доказывая знати: «Народ должен быть богатым и сведущим. С помощью знаний народ сможет поднять свой уровень труда,  тогда государство может на равных торговать с Западом, стать самостоятельным и суверенным». Хотя новоиспечённый монарх был приверженцем и поклонником Прусского короля, презирая всё русское, но за Российскую империю всё же радел.
Петр Третий за три года правления успел ликвидировать Тайную канцелярию и подготовил государство к секуляризации монастырских владений, а крепостным крестьянам, приписанным к монастырям, дал вольную. Тем самым государь подписал сам себе смертный приговор. Исполнение заговора осуществили братья Орловы и их друг Потёмкин. Они привели на русский трон  жену царя Петра Третьего, немку Екатерину. При этом было поставлено условие: «Прежние указы отменить и издать новые для полного  закрепощения и бесправия крестьян России.» Главным считался "Указ – запрет на жалобы крепостного и посадского люда на помещиков и чиновников».
В народе распространился слух, будто царь Пётр Третий дал им свободу,  поэтому   его хотели  убить,  но он чудом спасся. В поддержку Перта III ,  крестьяне  подняли бунт, взявшись за рогатины и топоры. После подавления Пугачёвского восстания , выдававшего себя за убиенного царя , казака  Пугачева изловили.
 Императрица создала карательные отряды, что бы запугать крестьян и навсегда, отбить «охоту» в  народе к бунту и протесту.
Генерал Михельсон лютовал, для профилактики подвергал порке всё население; чуваш, татар, башкир, русских, заодно так же нагрянули в степи Оренбуржья, в селение староверов – кержаков, бежавших от царской расправы в Латвию из местечка Кержак на Волге, ещё при царствовании царя Алексея.
После указа императрицы Елизаветы, потом и  Екатерины Второй, они вернулись в Россию, получив право проживать в отведенных им территориях с земельным наделом . Русские люди прозванные кержаками вели уединённый образ жизни, сторонились местного население, в дом чужака не пускали, соблюдали порядок и чистоту в быту и нравах, в заварушках и бунтах участия не принимали, держались подальше от государственных дел.
Кержакам не хотелось бузить и  бунтовать, жили не худо, но и не барствовали. Мужчин в семьях староверов было больше, чем женщин, поэтому стали  засылали сватов к чувашам,  с калымом,  их женщины лицом походили более на славянок, а азиаток  татарок с крутым нравом и чуждыми для русского   человека   обычаями  и верой   не жаловали.
На выбор получали  девку в жены,   сроднившись с местным населением,  кержаки  уже не чурались их, но по -прежнему в дом не пускали, боялись болезней от кочевых племен, с которыми местные поддерживали связь.
Степняки считали за честь породниться с пришлыми людьми, которые жинок своих не били, к тяжким  работам не принуждали.
Православные селяне- кержаки   царскую  порку приняли за надругательство над их чувствами, а указ об изъятие у них земельных наделов , как нарушение указа самой царицы Екатерины.
За сотни верст в далёкий Симбирск в ставку главнокомандующего генерала князя Потёмкина,   послали грамотного старца Фому, почитаемого в округе за праведника,   жившего семействе Сомовых, на правах зятя,  в сопровождении двух  селян, среди них  был  его сын Федот Михалыч,  пра- дед Матвея Семёныча  Сомова.
В путь отправились, ходоки за правдой,    не зная, что их село уже подарено одному из офицеров, в качестве награды за подавления восставших казаков Яицкого казачьего округа и местных чуваш.
Ходоки так же не ведали об указе императрицы Екатерины  от 1767 года , запрещавшем крестьянам жаловаться на помещиков и чиновников, творящих произвол на местах, безнаказанно истязая , убивая крепостной люд, или просто продавая их, как товар, целыми деревнями.
 Знатный генерал–царедворец, расценил сей приход старца Фомы и сопровождающего его делегатов, как не повиновение власти и нарушения запрета на жалобы.
Приказал тут же допросить парламентёров, как пособников казаков- бунтарей.
Во время пыток   один из ходоков сказал « лишнего про старца Фому, и о его знатном происхождении, и что стариц  даже беседовал с  главой бунтарей  самим Емелькой. Старца подвергли жестоким пыткам на дыбе.  Он не стенал , не просил пощады, так  не сознался в своём знатном происхождении, но высказал всё, накипевшее, о царях узурпаторах Романовых.
Отец старец Фома потомок знатного рода ,  его отец был знатен, но беден, поэтому служил у старообрядцев бояр Морозовых ,  не согласных с религиозными реформами проведённых  патриархом Никоном во времена правления царя Алексея, пострадал вместе с боярами,  но остался жив, так как  принадлежал к   именитому роду самого князя Пожарского, спасителя Руси в лихую годину.
Во времена  соленого бунта в 1606 году,  повысили  налог на соль, смутой воспользовался самозванец Лже  - Дмитрий. Мошенник -монах доказывал , он настоящий потомок  Ивана Грозного, вместе с полячкой Мариной Мнишек  и её малолетним сыном претендовал  на Московский трон. Его поддержали Польские  оккупанты и их ставленники, на несколько лет  засели в Москве, вороватая знать , а   московские казаки поддержали  чужаков самозванцев.
 После изгнания поляков из России, московские вороватые казаки и знать не хотели видеть на троне князя Пожарского, прямого потомка  Рюриковичей,  боялись суда над  собой, за измену, поэтому предпочли в цари   малолетнего боярина Романова.
Истязаемый Фома кричал.- Будьте вы прокляты, изверги Романовские! – Между стонами, посылал проклятия своим мучителям.- Сгинет  род   Романовых душегубов, поганых!
Палач ткнул раскаленный железный прут в подреберье худенького тела старика, тот от дикой боли даже лишился чувств, но ушат льдиной воды , вернули сознание старцу и речь. Вместо признания о сообщниках бунтарях, князь услышал очередное обвинение.
На трон обманом взошли Романовы. Москали проклятые! Воровские московские казаки предали князя Пожарского! Князь истинный потомок Рюриковичей! Знай царский пёс, я его сродник. - Отхаркивая кровь, старец кричал. – Князь Пожарский истинный царь Руси. Палач стегнул несколько раз плёткой Фому, за крамольные речи, но тот продолжал обвинять царедворца.
- С убийства отрока Дмитрия,  выродка полячки самозванки , царствуете! - Детоубийцы, изверги ! - Вздохнув глубоко, найдя в себе силы, изрек страшное проклятие . -Отроком-цесаревичем закончится поганый род Романовых!
Генерал злобно зарычал:
- Заткните ему глотку навсегда!
Палач еще раз приложил раскалённый прут к шее старца. Извиваясь от боли , на последнем дыхание,  несчастный, плюнул кровью в лицо князя, уже в предсмертных судорогах Фома успел крикнуть.
- А , ты! Царский прихвостень, от проказа подохнешь!......
.....Старец  подозревал , что болен проказой, но никому не говорил, боясь, прогонят его селяне на верную голодную смерть.
Проклятие не заставило себя долго ждать, у генерала  какая то  кожная болезнь проявилась на лице.
Вот тогда прадед Сомовых -  Федот Михалыч, боясь гонений и преследований, пошёл к генералу, излечил его от тяжкого недуга, пояснил, что они вольные люди, по указу царицы Екатерины имеют право на проживание в выделенных для старообрядцев из Прибалтики местах.
Генерал Потёмкин сам размещал таких же поселенцев у себя в Таврии. Поняв, что переусердствовали в наказаниях, он не вернул отобранные у селян земли, а поразмыслив, нашел компромиссное решение, думая:
– Сомов мужик зажиточный, старовер-кержак, его можно и по личным надобностям использовать.
За чудесное излечение отблагодарил, не зная, что проказа на начальном этапе излечима. Князь отписал мужику делянку пихтового леса на Алтае, поскольку сам  не думал заниматься лесом в тайге, но и терять навсегда тоже не хотел:
- Непредсказуемая жизнь царедворца! В одночасье Фортуна может измениться, так что  «медвежий угол в тайге» лишним не будет. Домик в глухой тайге может и пригодится.
 Потёмкин собственноручно написал данные Сомова на гербовой бумаге, скрепил печатью, свернул  трубочкой и, перевязав тесьмой, вложил в кожаный мешочек.
Потом Генерал внимательно посмотрел на Федота Михайловича, изложил свои условия:
- Места там богатые: пушнина, мёд, орехи, лес. Люд вы работящий, жить будете сытно. Забирай своих и уезжай, препятствий не будет.  Губернатору  охранную грамоту на твою семью сам отправлю. - помолчав, добавил  ещё одно условие:
- Отдельно сторожку там поставь для  гостей. Когда я кого пришлю, прими,  как следует, - подумав, ещё сказал, - Может и сам когда приеду, вся может статься.
После паузы, Потёмкин, потребовал от Федота Сомова скрепить  договор целованием креста с клятвой.
Три года семейство Сомовых не решались на переезд, но семья увеличилась вдвое после переезда из Латвии, провианта со своего надела уже не хватало до нового урожая...
Но самое страшное для вольного люда, -  приходилось барщину отрабатывать у помещика, на свой надел  уже не было сил. Один год во всей округе даже чуть мор голодный не приключился.
 Тут- то задумался Федот Сомов об Алтайском пихтовом лесе. Глава семейства Сомовых поехал к губернатору, показал бумаги Князя Потёмкина. Губернатор отпустил всё семейство, но потребовал прислать леса на новый дом. Ещё не раз и позже жадный чиновник о себе напоминал.
А сам князь Потёмкин только однажды прислал молодого человека, сбежавшего от властей в таёжную глушь. Столичный гость стал жертвой укуса ядовитой змеи,   скоропостижно помер, а вскоре власть сменилась, его простили, но было уже поздно.
На переезд, в   далёкую  глухую тайгу,  сразу  решилось только с десяток семей. В дальнейшем потянулись и другие, но не решились  жить в тайге, облюбовав место в пограничном  степном местечке на границе с  Туркестаном.
   Вот эти  пихтовые угодья в восемнадцатом   году  осматривал Матвей Семёнович Сомов   с сыновьями, которых у него было девять. По-прежнему в их роду  девки не рождались.               

                Глава  3.

 Уже солнце давно зашло  за гору,  густые сумерки наступили быстро, по знакомой дороге путники возвратились в село Сычи, расположенное в низине  у подножья горы.
 Прохор спрыгнул с лошади, открыв ворота,  повел под  уздцы в  лабаз для скота.
Усталый старый Матвей сполз с лошади, с  трудом держась на ногах. Домочадцы уже все спали по своим углам. Стянув сапоги, потряся ногой,  размотал сырые портянки, повесив их на крыльце проветрится, сапоги водворил на рогатину, которая всегда стояла у  крыльца  для его сапог, до овина   плестись ему  всегда не хватало уже сил.
Ерофей с Прохором разделись до портков, сняв сапоги,  облили друг дружку из ведра колодезной водой, на ноги полили из ковша, Появилась свежесть в теле, усталость, как рукой сняло.
Ерофей направился к себе в избу к жене Фёкле и четырём  малым пацанам. Уже минуло лет  десять лет, как отец перестроил  большой  дом из шестнадцати комнат, старая часть дома досталась семье старшего сына, только хозяйственные постройки остались общими.
Прошка полез на сеновал - до самых холодов ночевал там, в избе ему  не нравилось, людно и жарко.
Матвей с завистью посмотрел на сыновей, последние годы он  не мог позволить себе холодных водных процедур, потому что во время  весеннего сплава переохладился в реке, с тех пор  боль в пояснице донимала.
Матвей вошел в горницу, сняв зипун с вешалки улегся на полатях рядом с выходом. Тепло и сухо было в доме, уже топили печь - ужин готовили  в доме, а не на  дворовой  печи.
Усталое тело все ныло, суставы болели. Матвей ворочался, полагая, что на другом боку заснёт быстрее. Вдруг злобно забрехали собаки, так встречали они всегда чужаков, послышались негромкие голоса,  и знакомый голос Захара, проводника из уезда. 
Прошка  уже засыпал на сеновале, но  всё же до лая собак услышал приближающихся всадников,  подумал:
 -  Ноне покидал ли кто нашенские село? – пытаясь вспомнить, но собачий лай, развеял его сомнения,  – Чужаки в село пожаловали!
Не хотелось Прохору вставать, но услышал голос  уездного проводника  Захара, уже открывающего ворота:
- Хозяева, гостей вам доставил.
Прохор понял,  что  гости прибыли к ним.
Босоногий Матвей   Семёнович, уже стоял на крыльце, думая: «Какого лешего принесло в дом  ночью? Добрые люди с утра в гости ходят!»
В открытые  ворота  въехало трое верховых, одну лошадь вели за собой. Захар, придерживая  свою лошадь за  удила, отгонял плёткой собак.
У одного из верховых поперёк седла  лежал  человек. Двое мужчин легко выпрыгнули из  седла, так делают это всегда кавалеристы,  бережно сняли лежащего человека и понесли к лавке, стоящей у крыльца, зная, что кержаки в дом чужака не пустят.
Матвей,  настороженно всматривался в лица незваных гостей и лежащего человека. Паренек застонал детским голосом, шапка с головы упала, и рассыпались волосы, собранные лентой . Одет по-крестьянски:  картуз и штаны на верёвке, рубаха-косоворотка.
К хозяину обратился человек с выправкой офицера, одежда простолюдина не могла скрыть его  военной выправки и знатной стати вельможи-царедворца, громко произнёс:
- Матвей Семёнович, нас  к вам направил из Оренбурга  ваш  дальний родственник. Мы вам привезли  его племянницу, по дороге к сожалению ,  её  наверное тиф  прихватил.
 За спиной  Матвея уже стояла его  полу - сонная жена Пелагея, при слове тиф, она вскрикнула:
- Везите  девку прочь отсюда! Селяне не потерпят тифозную заразу в селе! Сожгут  дом вместе с нами.
Гость сурово посмотрел и тихим голосом произнёс:
- Баба не шуми! Вам лесок пихтовый достался даром что ли? От самого  князя Потёмкина! Пришёл час отработать за  таёжный надел. Племянницу  примете и вылечите.  Если выживет, на следующий год заберём. Захару сообщите, он знает, кому её передать.
Уже обращаясь опять к хозяину, приказал:
- Заплати Захару, так, чтобы о ночных гостях  никому не говорил, -  Потом тихо спросил.- Ружьё  у вас есть?
Ошарашенный Матвей Семенович отрицательно покачал головой:
- Нет ружья.
- Да не  может быть, чтобы у вас ружья не было! – удивился офицер.
- Есть берданка.
Берданку всё это время незаметно держал наготове  Прохор.
- Давай берданку и провианту на десяток дней,  – обведя тяжелым взглядом всех, гость продолжил, - Одну лошадь оставляем тебе. Вот этот саквояж сохрани, спрячь  подальше, потом с племянницей  отправишь. Да,  нос в саквояж не суй, не твоего ума дело. Вам лучше этого не знать, целее  будете.
Потом гость пожал  хозяину руку и сказав нарочито громко, чтобы наверняка  их   посторонние уши услышали, если таковые имелись:
– Сироту вам доставил. Дядька племянницы помер, смотри за ней, не обижай,  -   Я хоть и близкий её родственник, но нет  сейчас  у меня ни дома, ни семьи.
Потом офицер, достал из-под рубахи свой нательный крест, поманил пальцем Матвея к себе, шепотом приказал:
- Поклянись на кресте, что беречь будешь гостью, как свою родную дочь! С тебя потом спросят.
Матвей поцеловал крест в знак согласия.
Офицер взмахнул рукой и ночные гости быстро ускакали из села.
Сомовы принялись хлопотать вокруг гости.
 - Мать, Семена и Федора буди. Больную в гостевую сторожку  на заимку отвезём. - приказал Матвей  Семенович. -  Прошка на хозяйстве останешься. Ерофею передай, пущай лесом занимается. Да, ещё выгреби  золу из печей и посыпь вокруг! Траву утром  скоси  и сожги подальше от дома, - подумав,  добавил,  – Внуков во двор не пущай. Вдруг вошь успела упасть на землю? Наверняка  и путники тоже больны тифом?
На крыльце появились,  недоумевающие Семен и Федор
- Что случилось, батя?
- Ну, вы горазды, спать!  – упрекнул сыновей тятька, -  Дом спалят вместе с вами, не почуете.
Братья, виновато потупив взор, шмыгая носами с спросонок, ждали указаний.
Федор  по наказу родителя побежал за знахаркой, в соседнее  село.
А Семён повёз девушку в сторожку,  в ужасе думая: Ох!  Заразит  меня   девка тифом! Помру, а ведь так ни разу  не был на сплаве леса...»
Сопровождая их,  рыдала  мать,   причитая:
- Вот,  принёс нечистый! На горе  нам тифозную заразу притащили!
Матвей Семенович тоже поехал в сторожку, недовольно  бурчал:
– За какие грехи такое наказание? А может, Господь милует? Может, пронесёт и беды не будет?
Гостевая сторожка стояла в версте от селения на опушке  соснового бора у родника, но скрытая от постороннего взгляда. Не сразу заметишь строение из добротных брёвен. Невысокая, с покатой крышей, сверху промазанной слоем глины и поросшей бурьяном. 
Изба-пятистенка состояла с двух небольших комнат, с печью посредине,  Эта часть избы, «чёрная», одновременно служила банькой,       с бесхитростной домашней утварью,  необходимой для  уставшего путника. Вокруг домика - невысокая горожа, защита от не прошенных лесных « гостей»  . В углу дворика - аккуратно сложенная поленница и сухой хворост,  и лавка, спрятанные от дождя под  навес. В нескольких шагах от сторожки - дворовая каменка-печь  и место  для костра, обложенное по кругу камнем, а вокруг каменного круга ещё просыпано  песком вперемежку с глиной.
 Местные всегда боялись пожаров,  костры разводили с опаской, предусмотрительно выбирая место, подальше от сухостоя,  и ближе к воде.
Пелагея открыла дверь настежь, пропуская сына вперёд, обратилась к мужу:
– Мы сами справимся, не входи. Лучше  ты печь затопи и воды поставь поболльше. Да...   Сосновых почек и полыни  в ушате завари.
 Семен положил  гостью   на лавку  и отрешенно отошёл, спрятавшись в угол.  Пелагея   ещё раз обсыпала больную золой,  особо тщательно волосы. Потом, немного подумав, приказала сыну отрезать ножом все волосы,  чтобы  вши  не расползались. Парень сделал, что сказала мать и снова забился в угол, чтобы не видеть...
 Женщина сняла с девушки одежду, собрала отрезанные волосы, сложила всё в жестяное ведро,  подала сыну:
– Всё это сожги в топке, а  ботинки  на каменку поставь.
 Семён предложил сжечь всё подальше от сторожки:
- А то волос  вонять будет неделю.
Мать согласилась.
Назад сын вернулся уже с ведром горячей воды, от которой шёл сосновый  запах и пар. Семен  остолбенел, увидев обнажённое тело девицы. Мать пристыдила сына:
- Отверни  бесстыжие зенки, нечего на срам смотреть.  Поди из избы, тятьке подсоби лучше. Дальше сама управлюсь.
Не прошло и трёх часов,  к гороже  домика прибежал  запханный, взмокший Федька с узлом в руках.
– Знахарка отказалась к тифозной идти, дала трав. Наказала строго:
- Заразу по округе не разносить. Кто больной девки касался,  в село до полнолуния не вертайтесь!
Матвей, почесав затылок, поразмыслив, объявил:
- Ты, Федька, тикай отсель, сразу! Я попозже уйду. Мать с Сенькой  здесь  останутся. Провиант им носить  сам стану!
Старший Сомов отварил травы от знахарки , омыв ещё раз в сосновой воде лицо и руки, сам выпил  ковш горького жгучего отвара. Потом позвал Сеньку, дал тому последние указания, с опаской побрёл село, постоянно оглядываясь и рассуждая:
– Я  не  касался девки.  Авось, зараза ко мне не пристала? Бог милостив, минует  нас беда. Только бы Палаша с Сенькой   тифу не подцепили... – с этими  мыслями   он не заметил , как пришёл к своей усадьбе.
Пелагея обмыла девушку  сосновым и полынным  отваром от золы, одела больную в свою рубаху, велела сыну перенести гостью на топчан, попыталась напоить её из ковша. Та  жадно пила горький отвар.
  За день намаявшись, а тут ещё беспокойная ночь, уставшая женщина вздремнула  на несколько  часов.
Сенька с ушатом побрел за сторожку, разделся до нага. Сделав мочалку из полыни,  тщательно обтирал себя  остатками  соснового настоя. Потом выпил пару ковшей  травяного отвара, закутался в тулуп и уже на рассвете заснул под навесом на лавке, не обращая внимание ни на комаров, ни на муравьёв, ни на мух,  которые  нещадно кусали спящего.
Утром  Пелагея разбудила  сына, толкая в бока. Она уже отварила картофель и яйца, и теперь поставив чугунок  на стол ,  прямо перед носом сына.  Семен, потягиваясь,  посмотрел вокруг, спросил :
 –  Матушка, ты хоть сама спала?
- Чуток вздремнула. У неё жар,  несчастная  бредит, завёт кого-то. Сосновой воды  с полынью давала,  – сквозь слёзы произнесла женщина, – Ты, сынок, тоже отвара попей, он хоть  горький, - а пить  надо! Я сама давеча, тоже  выпила.  Ох, боюсь, заболею. Уже на себе одну вошь поймала! Не приключилось бы худо! – качая головой в негодовании, добавила,  –Зола не помогла от вшей!
-  Сень, тятька-то   пил отвар?
Сын, набив полный рот картошкой  с яйцом, заталкивал теперь дольку чеснока, потому  невнятно пробормотал, кивая головой:
-  Да...  До дому пошёл. Сказал нам с тобой туточки   быть до  полной луны.   Харч нам завтра сам принесёт.

Глава  4

Ерофей, подходя к дому понял, что сплав  леса ляжет на его плечи, с одной стороны это хорошо, в нём заговорила гордость - вот, он сам всё может  сделать, без тятькиного  контроля, и нравоучений.
Утром только пяток мужиков–лесорубов стояли у ворот, приветствовали его  нехотя, удивив  Ерофея.  «То наперебой вызывались идти на заработок, а тут — на тебе, напужались тифу?  Откуда они  прознали про тиф?» – огорчённо подумал он.
Кержаки - народ осторожный, не забыли   про рассказы  дедов, как  по степи  гулял тиф, наперегонки с моровой язвой, кося и опустошая деревни. С того лихого времени не стали чужаков пускать в дом, а после гостя сжигали посуду и одежду, а иногда и хату.
По лицам собравшихся, Ерофей Сомов понял, что уж очень недовольны селяне... «Почему тятька не отправил обратно эту тифозную? Столько проблем сразу навалилось из-за дальней «родственницы», которую и знать-то никто не знал».
Тут к дому подошли ещё трое мужиков-плотогонов, пошептались меж собой, уточнили:
– Ты, Ерофей Митрофанович,  сам видел тифозную бабу?
Кто то, уточнил:
- Не бабу, а девку?
- Сказывают, она из  вашего рода?
Недовольный вопросом, Ерофей  ответил сурово,  как хозяин:
- Я никого не видел, и не знаю, что у них  на заимке, – приняв  строгий вид, добавил, -  Работать пришли, или языками чесать?
Мужики притихли, препираться не стали, осень на подходе, а за работу на лесной делянке платили Сомовы  хорошо,  и сразу товаром: пара валенок с калошами,  керосин, соль и спички, всё нужное в лютую зиму.
Ерофей пересмотрел план отца. Обсуждали с мужиками детали недолго, через пару часов лесорубы ушли с ночёвкой на несколько  дней на лесную делянку, а остальные - к старому плотобищу на пологом берегу  Катуни,  чтобы сразу брёвна гнать к большой реке  Оби, не делая зигзаг, но  более порожистому  участку, в совсем другой стороне. К   уже заготовленному, просохшему за лето леса, берегли  для своих нужд, но Ерофей решил  сразу приступить к  сплотке плотов именно его.
Матвей Семёныч из брёвен этого  леса   избы хотел сыновьям до зимы  поставить и оженить Прохора и Семена. Парням уже за двадцать пять  лет,  в холостяках ходят, теперь пора.
Раньше не спешил  Матвей в лихую годину женить сыновей,  рассуждал по хозяйски:
– Война и  смута, снохи и внуки на мне останутся. Не по силам  мне  этакую  лямку  тянуть, уже стар. Мои сыны - все видные хлопцы, недюжинной силы и рост почти в два метра, ещё успеют жениться. Вот, от Ерошкиных деток и жинки шума в доме  хватает.  Одна  Фёкла   чего стоит?  Склочная и жадная   баба сыну досталась.  Ох! Хлебнём ещё с ней  горя!

Нужно было отдать провиант жене, но Матвей Семёныч притаился  за горожей,    бичуя себя:
- Старый я  дурень! Зачем я за чужую девку на кресте клялся? В такое смутное  время и такой лихой  гость в доме? Совестно  смотреть людям в глаза, подвел я селян и родичей...
Старший Сомов, терзая себе душу,  присел на корточки, обхватил руками лохматую голову, тряся ею, как будто это ему могло  помочь:
- Не приведи Господи,  селяне сожгут избу на заимке  с больной   девкой и Палашей,    -   всерьёз напугался, Матвей собственных мыслей,  - Потерять жинку и сына, мою кровушку, никак не могу!
От таких мыслей  каждый раз по его старческим щекам текли слёзы, а по телу проходила крупная дрожь.
 Матвей  Семёнович, как неприкаянный,  бродил по двору, мылся в бане, и жил там же, в главный дом усадьбы не заходил. У него  всё валилось из рук, страх стоял внутри, странное  чувство прихода  беды томило   его  душу.
Сноха Фёкла помогала его старухе-матери  управляться по  дому,  во дворе  Васька и  Терёха  по  хозяйству.
 На плотобище работа кипела, дела шли  ладно. Пока мужики возились с брёвнами, Прошка соорудил три шалаша из пихтовых веток, выложил ветками дно, а поверх веток - мягкой травой выложил пол, чтобы  спалось сладко. Потом с удовольствием  принялся кашеварить.
Он готовил сразу  обед и ужин. Но с брата взял слово, что тот возьмёт его гнать плоты по Оби до самого Барнаула, до   места назначения. Парню не терпелось ещё раз увидеть большой город,  попасть на ярмарку…
Работа шла гладко,  сухие брёвна доставляли  к берегу, и сразу связывали в плоты.  Спустя несколько дней, Прошка отправился за провизией в деревню.
Дома его ожидали скверные вести, брат Васятка  сообщил:
- Матушка от тифа слегла.  Сёмка сам ходит  за больными,..  – тут Васька заговорил злобно,- Девке полегчало, а матушке  совсем плохо. Тятька сам не заходит на заимку,  у горожи  брату передаст  корзину с провиантом и уходит, - совсем смотреть на тятьку страшно, - Ой,  как сильно, тятька переживает, дюже сильно! Всё клянёт себя.  Всё бормочет вслух: «Почему я, старый дурень, не прогнал гостей?   Вот я просто дыр !  На кресте поклялся за девкой глядеть…
Почесав голову, Прохор сказал:
-  А я хотел  тятьке сказать, что Ерошка  самоуправствует, лес в плоты вяжет не тот! И жульничает,  брёвна сосны по бокам плота вяжет вместо пихты.
- Ты батю не тронь, ему без леса и Ерошки стало тошно жить. Я решил тоже на сплав идти с плотогонами, потому, что только двое селян  согласились лес сплавлять.
Прохор с тревогой посмотрел на Василя:
- Только двое? А дядька Тит пойдёт с нами?
- Думаю, мы одни  с Ерошкой   пойдем.
- А Кузьма Белов идёт с нами? – опять спросил Прохор.
Васятка добавил, поясняя:
- Дядько сказал, меня в помощники возьмет.
- Дом оставишь на  малых Тита с Федькой? – возмутился Прохор.
- Ага! Какие  они малые? К   вдовицам и   солдаткам в Александровку  уже бегают.
- Что? Какой срам! Нам не хватало ещё  скандала с соседями,   - лицо Прошки покраснело, злобно сверкнув глазами, он направился за овин, промывать мозга братьям. Потом  набрал провианту, уладив все дела, и  вернулся  к берегам Катуни.

                Глава 5

Семён метался между двумя бредящими в жару больными. Мать слегла на третий день переезда в сторожку, на четвёртый день гостья поднялась с лавки, на трясущийся ногах  вышла  из сторожки, оглядевшись вокруг,  позвав кого-то, но  увидела высокого плечистого парня-простолюдина.
Молодой парень, с простоватым лицом и небритой щетиной, лохматой кудрявой головой, стриженый под горшок,  одетый  просто в добротные холщовые  серые штаны и  белую, не  застиранную рубах–косоворотку, удивленно спросила:
- Ты кто? И где я? - посмотрев вокруг, добавила,  - А где кузен?
Сенька злобно буркнул  в ответ:
- Ты на Алтае. У  старообрядцев в тайге, хворая была. Тифу к нам принесла, матушка от тебя заразу подцепила.
- А  где кузен? Позови его,  – с недоумением спросила девушка.
- Щас! Бегу, спотыкаюсь, за ним через горы  к монголам или китайцам! - съехидничал Семён.
У девушки затряслись губы, и она дрожащим голосом спросила:
- А когда они обещали за мной прийти?
- Сказали, если от тифу выживешь, то к следующему лету приедут.
- Ну, это наглость, бросить меня у чужих людей, и  уйти в ..... 
-  Слезы потекли по  щекам девушки, она отвернулась от парня и пошла за изгородь к ближней сосне. Обняв дерево, девушка сначала долго стояла, устав села под ней, и осталась там  до самого вечера.
К   ночи  Пелагее стало хуже, жар не покидал. Семён намочил её одежду в сосновом отваре, давал настои травы знахарки, читал молитвы над больной. К утру  матушка испустила дух.
Сын,  стоя на коленях, помолился за усопшую, вытирая слёзы, бегущие ручьями по щекам. Потом завернул тело в одеяло и понес к опушке,  выкопав неглубокую могилу. Набросав сухостоя и хвои, Семён опустил усопшую и сложил  туда же все вещи, которыми пользовались больные. Сверху в яму положил дрова  и ещё  опавшей хвои,  чтобы заглушить запах горелой плоти, и зажёг погребальный огонь.  Через пару часов засыпал прогоревшую могилу и упал наземь, как подкошенный, потеряв сознание.
Матвей Семёнович подходил уже к гороже, когда увидел, как падает сын, он подбежал к нему и остолбенел, заметив около сторожки, спокойно сидевшую девушку, равнодушно смотрящую вдаль. Ноги старика подкосились. Он упал на могильный холм, от которого шло тепло,  рыдая,  запричитал:
– Палашенька, прости меня, старого  дурака,   не уберёг тебя. Проклятие Фомы   нас настигло. За что  нас  так  Бог покарал?
Семен, пришел в себя быстро, увидев рыдающего  отца...  не   понимая, почему его  так  тошнит, всего трясёт, с трудом    поднялся и  побрел подальше от изгороди. У него началась рвота.  Парень  не сразу смекнул,  что  отравился горькими травами, но понял, что он  не заразился тифом.  Присев у сосны от соснового запаха  опять всё поплыло, и он вновь потерял сознание.
Солнце пошло на закат, отец не возвращался. Василий с Федором  забеспокоились, дурное предчувствие подсказывало, что надо бежать  к заимке. Первым увидели брата.
Семен открыл глаза, увидев братьев, сказал им:
- Тятьку до  дому отнесите, на заимке не оставляйте, уходите, со мной худого не будет, - из последних сил выдавил, - Отвару попейте, и сосной с полынью  оботритесь, тиф к вам не пристанет.
Братья отнесли Семёна в сторожку. У стола сидела девка и  спокойно лопала  пироги, доставая  из отцовой корзины, запивая сывороткой из кувшина.
 Увидев  безучастную знатную гостью, с пренебрежением   взиравшую на напуганных братьев, Василий в бешенстве заорал на неё:
-  Чего расселась, как в  гостях?  Почему ты  не помогла  Сёмке?
Ответ огорошил хлопцев.
- Я не обязана  за  больными ухаживать. И кузен наверняка вам заплатил за моё проживание. Я ничего не стану делать. Отрабатывайте деньги.
Лицо Василия перекосилось от обиды:
– Нам никто за тебя не платил! Мы  - божий люд, на горе не наживаемся. Но если с Семеном что случится, я сам тебя за ноги повешу вон на той сосне.
- Девушка встала, с пренебрежением посмотрела на парня сверху вниз:
– Ты, холоп! Как смеешь со мной в таком тоне  разговаривать?  Кузену  всё расскажу. Хамы!
Тем самым она окончательно разозлила Василия, который со всего размаху влепил  девице оплеуху.
Федька, стоявший в стороне со страхом посмотрел на брата:
- Федя, не надо так. Она же из княжон, родня самого царя, наверное?
- Да плевать я   хотел на  царей и княжон. Её повешу на сосне, а  её  кузена  на переправе в реке плавать пущу по Оби  до самого Севера.
От страха  девушка задрожала, она с трудом, выдавила из себя фразу:
  – Я буду ухаживать за больным Семёном.
Братья  соорудили носилки для отца. У старшего Сомова  с горя отнялись ноги и левая рука не двигалась, он  тупо смотрел в небо, ни на что не реагируя. Поэтому хлопцы направились  сразу к знахарке. Та посмотрев на Матвея, заключила:
- Жить будет, но недолго! Это не тиф! Его удар хватил,  - вопросительно посмотрела  на братьев, - С какого перепугу так могло  повести вашего тятьку?
 По дороге в село Федор спросил у брата,  неужели тот в самом деле  смог  бы девку повесить? В ответ услышал:
– Ты что,   с ума спятил? Я  же не душегуб. Вера у нас какая? Мы не воюем, и не убиваем. Батька  нас от  войны уберёг, вместо призыва, мы просто дважды плоты гнали для чиновника из управы.
Фёдор одобрительно сказал:
– Здорово ты ей врезал!  Сразу человеком стала, и всё поняла.
Через пару дней Терентий,  Василий и плотогоны, навьючив  лошадей отправились к Оби.  Братья собрали всех на обед,  сами  незаметно удалились, и печальные вести из дома обсуждали шепотом, скрывая беду семейства от селян.
Терёха не стал задерживать у реки, ему не хотелось возвращаться домой, но надо, «малые» братья  не управлялись  сами по хозяйству,  и  за скотом глядеть нужно… Но более всего переживал братишка за Семёна. Не очень верил, что  пришлая девка станет ухаживать за  больным братом.
Большая звезда стояла в зените, а сон к Прохору не шёл, всё  думал:
«А   может и прав Ерофей, что решил отправить-продать лес, заготовленный на  наш дом? Ну, больше терпел! Ну еще годок,  повременю с женитьбой,  – потом засмеялся, – Но,  Кузьма Белый - прохиндей, дочку подсылает к нашему двору. Так  искушают на грех меня,  мочи нет терпеть. До греха дойти можно. Прошлый раз раза трижды мимо изгороди   прошла, лицом хороша, и общим видом тоже  хороша. Да, во всём девка,  кажись, неплохая, работящая. -  поразмыслив, сам себе возразил, – Но , потом терпеть тестя-самодура?  Это же на всю жизнь. Нет, не по мне эта девка!
Вот у Ерофея тесть хороший, а жинка  Фёкла досталась поганая, ленивая и  языкастая баба. Не-е-е! Пусть тесть человек дрянь, зато жинка пригожа. Чужачку  не хочу  в дом брать.»
Кровь у молодого парня взыграла, он вылез из шалаша, походил немного, его уже  всего трясло. Он закусил палец, неожиданно увидел перед  собой стоящего Васятку, тот спросил:
– Ты что, опять руки грызёшь?  - смеясь добавил,  – Опять соврёшь, что волчье логово нашел, щенят вытаскивал?
- Я действительно щенят вытаскивал.
- Ох! Мастер ты врать! Видал я давеча, как ты на Беловскую девку заглядывался! Вот и погрыз себе руки. -  Если батя не оженит нас к рождеству, я тоже себе руки грызть начну или как  «малые»  братья, по солдаткам побегу.
Потом Вася поинтересовался:
– А почему мужики Ерофеем не довольны, огрызаются, всё из-за тифозницы? При тятьке никто не бузил.
- Тятька уважал селян, а Ероха командует, много вреда творит!  О людях не думает.
- Не может быть! – возразил удивлённый Федя.
- Нужно три погонки сделать, а он хочет только две. Ширину плотов увеличил,  -пояснил Прохор.
- Так же через пороги не пройдем, зацепит? Река за лето обмелела, дождя давно не было.
- Поэтому дядька Кузьма и Дядька Тит бузят. Правильно бузят. Я уговорил дядьку Кузьму идти первыми.
- А кто с кем пойдет, уже решили? –   Васе  хотелось идти с дядькой Титом, самым опытным сплавщиком, учиться мастерству.
-  Ты пойдешь с дядьками, а я  с Ерофеем  и  Лукой.
- Но Лука плохой  сплавщик, а  Ероха  сам  только третий год  ходит. Как бы беды не вышло…
- Не каркай,ворона! Самому боязно идти с братом... Васька, хватит болтать,  пошли спать -  завтра  много работы.
Василий  посмотрел на небо:  из-за горы шли тяжёлые чёрные тучи, он воскликнул:
 – О! Наконец  дождя дождались, вода в реке поднимется! Даст Бог,  пройдём без беды!

Первыми пошёл погон, ведомый дядькой Титом и дядькой Кузьмой. Васька страховал. Через несколько вёрст река делала изгиб, впереди было несколько порогов, в реке  вода недостаточно поднялась, значит число порогов должно было увеличиться.
Глаз у Тита зоркий, за пол версты видит, до аршина расстояние определит.   Глубину реки на плоту чувствует. Впереди  показались три валуна,  Тит крикнул напарнику:
- Берём у левее, там, между тремя  ещё валун, не пройдём!
Ерофей увидел, как ведущий плот пошёл влево, усмехнулся, крикнул:
- У, старый пердун влево берёт, струхнул!
 Прохор  всмотрелся вперёд, крикнул брату:
- Бери влево, не пройдём, плот широкий. Меж камнями, кажется, ещё валун?
Ерофей ответил: - А ты перекрестись, если кажется,  – тут же спохватился, прокричал, -– Берем влево!
Но время  упустили, погон не смог сделать маневр, и его развернуло, потащив на пороги. Удар пришёлся на средину. Сплавщики  упали  в реку, а  плоты распались, идя в россыпь, так называемой малёвой. Брёвна разметало в разные стороны, они не дали людям  всплыть.
В Барнауле сплавщиков леса ждали. Погон загнали в западни,  малёву не всю выловили, часть ушла вверх по течению, а часть на дно реки. Купец остался недоволен. Кроме того,  прознав о несчастье, свалившемся на семейство Сомовых, решил с расчётом повременить,  подговорил охрану задержать Василия на несколько дней в местной тюрьме.
Тита  с Кузьмой купец услужливо уговорил доставить товар для расчёта с селянами, поясняя:
- А деньги я передал с Василием. Куда парень делся, не знаю, наверняка уже дома.
Вскоре в городе Барнауле  власть  сменилась на несколько дней.  Василия отконвоировали в Томск, там  продержали  парня несколько месяцев и  отпустили.
Младший Сомов испугался и не рискнул возвращаться домой, подумал: «Тятька  не простит гибели братьев». Да и самому  стыдно и совестно  было  родным в глаза смотреть.  Василий завербовался на лесоповал, для нужд железной дороги в Томске.

                Глава 6.

 После долгих поисков  Васьки, Кузьма покинул двор лукавого купца, с чувством тревоги, думая: «Не спроста купчишка,  расшаркивался перед нами, торговый люд плутоват. Что тут не так?»
 Проехав несколько улиц, спешился у дома знакомого купца  Ивана Ходыкина, часто гостившего у Сомовых, Кузьма подумал: «Иван Ильич честный набожный мужик, из наших староверов. Я думаю так: Мужик честный,  советь за лихолетье  не потерял, растолкует, что тут не так.»
К удивлению плотогонщика,  Ходыкин  уже знал, что Васька, которого он ждал  к себе в гости,  доставили в участок, и послал приказчика  в управу разузнать, за  что арестовали парня.  Приказчик   вернулся быстро, но ясности не внёс, сообщив, что войска Белой гвардии рядом.  Красные спешно покидают город, пробыв у власти совсем немного. Никто ни чего не знает.
Ходыкин ещё раз внимательно выслушав Кузьму, заверил того:
 - С лиходеем-купцом сами разберёмся! А если не вразумлю, то в  его  недостроенный амбар  «красного петуха» запустим.
 Все молчали, потом Ходыкин, горестно пробормотал:
– Во истину говорят - «Пришла беда - открывай ворота!».  Вот, Матвей Семёнович Сомов - мужик честный, правильный.  Не пойму, за что его так Бог наказывает?  – Удивлённо разводя руками, предположил,  – Или,  может нечистый потешается и глумится над ним?
Не получив ответа, как бы ненароком, Ходыкин спросил про племянницу Матвея Семёновича:
- Не хворая ли она? - потом, как бы опомнившись, рекомендовал плотогонам   скорее   уйти в тайгу, до входа войск в город, утверждая:
 - Военные  лошадей заберут, а товар отнимут. Керосин, соль и спички, ноне в цене, - для верности добавил,  - Утра не ждите. Захар у вас - надёжный, опытный проводник, по тайге ловко шастает и ночью, и днём. Да, чего боятся! С  ним же Филька, пёс умный и глазастый, дорогу носом чует.
Плотогоны откланялись, проехав вёрст пятнадцать,  путники остановились, на рассвете усталость и сон взяли свое, удобно расположились на привале у границы леса.
Небольшая  трёхцветная дворовая  псина,  помесь лайки с борзой,   обследовала поляну, на наличие хозяина тайги.  Живым не пахло. Съел сухую рыбину, улегся под кустом, пока  роса  не появилась на траве.
Путники  тоже не мешкали, приняли все меры предосторожности. Перекусив на скорую руку,  стреножив лошадей, заснули до позднего утра, прижавшись друг к другу. Ночи стали холодными, озноб пронимал отдельно спящего  до самых  костей.
Большой сыч неугомонно фыкал в ночи, пугая грызунов, вышедших поужинать, или самим стать ужином для совы или того же сыча.
Утром отдохнувшие лошади,  путники и пёс, пошли быстро вглубь тайги, уже не слыша далекой канонады братоубийственной  войны. Минуя пару перевалов, затем немного по берегу реки, и опять в гору и вот она -  низина.
К вечеру второго дня,  селяне прибыли   к подножью горы,  к маленькому селению  Сычёвка, всего в пятьдесят дворов, с плохими вестями. А на следующее утро к родному дому доставили тело Прохора. Утопленник запутался в рыбацких сетях, местные опознали в нём сына  зажиточного хозяина лесной пихтовой делянки,   Матвея Семёновича Сомова.
       
                Глава  7.

 Лесная тропинка  круто подымалась в гору,  по ней следовала невысокая изящная   молодая  девушка, с гордо поднятой головой, расправленными плечами,  шла осторожно, то и дело хватаясь за ветки. Впервые в своей жизни ступала она босыми ногами по земле. Даже маленькая песчинка казалась ей булыжником. Хотя путница была одета в  застиранную холщовую сорочку с чужого плеча, а голова покрыта стареньким платком, всё равно она не походила на простолюдинку.
Бледность лица указывала, что она  не местная. Не  походила она на дородных   загорелых, пышущих здоровьем  девчат с крепкими  натруженными руками, уверено шагающими по земле.  Их  стопы,  как грубая кожа  на подошве сапог,  натертые   песком и травой.
Пройдя совсем немного, она оказалась на утёсе, перед  ней открылась изумительная  панорама   величественной красоты Алтайской земли.  Даже тревожные мысли покинули путницу, та воскликнула:
– Вот это да! Во много раз красивее Крыма. В дали она разглядела извилистую голубую ленту реки, - Это наверное река Обь? Учитель рассказывал… «Обь берёт свое начало на Алтае и течет  через всю Сибирь до Северного Ледовитого океана.»
Девушка попыталась вспомнить, в какое море впадает  эта река, но не смогла, зато вспомнила другие  слова учителя: « Величественная  могучая река Обь, по значимости для России  не уступит матушке Волге, намного длиннее,  и  по природным богатствам ни одна  река России не может сравниться с Обью.»
И тут девушку охватила гордость, она подумала: «Я из  нашей семьи - первая вступила на эту землю, - и вдруг  удивилась,  – Почему мы кроме Петербурга, Крыма и Кавказа нигде в России никогда не были, хотя Европу объехали почти всю?»
Оглядывая окрестность, девушка задержала свой взгляд на десятке берёзок, расположенных на опушке, они резко выделялись на фоне сосен. Ей пришла мысль:
«Наша Россия величава, стройна и прекрасна как берёза. Всегда находится желающий эту красоту  присвоить. Вот  тоже, теперь кайзер  Вильгельм  захотел  нашей России.
Девушка,  убегая из Питера,  была потрясена увиденным в пути. Она  ужаснулась,  поняв, в какой  нищете пребывают  крестьяне,  у которых им пришлось останавливаться на ночлег. Её шокировала убогость маленьких городков и деревень, особенно, насколько  голодный  и злой  народ встретился ей на Волге у  города  Саратова. Там люди умирают от голода, как  мухи в холод.
Её «кузен» со злостью объяснял ей:
-  Уже пять лет поля не обрабатывались: мужики на фронте, в деревнях одни бабы, дети и старики. Домашнюю скотину  здесь давно съели, и лошадей у них на фронт забрали, – с негодованием твердил, - Либералы, демократы-трепачи  довели Россию  до нищеты…
Он помолчал немного, потом продолжил.
- Во всём монарх виноват? - спросил и сам же ответил, -  Чинушам воровать из казны не  нужно!  За Отечество больше радеть, а не купаться в роскоши! Все  предатели, монарха и народ .......
Девушка отметила, для себя: «Наверное, «кузен» прав,  – Ведь  за  Уралом совсем другая картина. Нет в народе ненависти, и сытые живут.
 Девушка искала ответы...
«Может поэтому  теперь случился бунт  в России, что нищий   и голодный  народ  впал  в отчаяние? – тряхнув головой, она продолжила мысль,  .-   И как случилось, что она сама вынуждена прятаться в глухой тайге,  боясь даже произнести собственное имя, имя брата и сестры?» Как они, что с ними?
Позади неё хрустнула ветка, девушка насторожилась, затаилась, оглядываясь по сторонам, показалось, будто кто-то за ней наблюдает… Но никого не было. Она поспешила вернуться к заимке. Прямая тропинка  быстро  привела её к лесному домику, хотя мысль, что она может заблудиться в тайге, её посетила.
С утра у девушки маковой росинки во рту не было. Уже два дня,  как закончились продукты, а из села никто не приходил. Она думала с негодованием: «Эти крестьяне - безответственные люди, совсем забыли обо мне и о больном своём  брате».
Девица  открыла дверь, на лавке, по-прежнему без движения, лежал Семён. Больной постоянно  что-то бормотал и просил пить. Ей пришлось сходить к роднику за водой. Пил мужчина жадно и много.
Девушка намочила свой платок, обтёрла   лицо и руки больному. Она видела, как это делали сестры милосердия в госпиталях, когда она с своей бабушкой навещала раненых. Даже однажды ухаживала за ними.
Позже одна из её кузин дежурила ночами у постели больных фронтовиков, а потом долго об этом рассказывала,  не сожалея о проведенном  времени в госпиталях.
Холодное обтирание привело Сёмку в чувство. Открыв глаза, он злобно посмотрел на источник  бед семьи Сомовых, процедил  сквозь зубы:
– Ты,  приживалка,  ещё здесь? Не могла сквозь землю провалиться? Из-за тебя, матушка померла.
 Девушка  в ответ тоже посмотрела  на парня со злостью.
- Это не моя вина,  а тифа! Я лично твою мать не убивала. - потом сделала миленькую мордашку, одев на лицо улыбку, тихонько произнесла,  – Скажи лучше, что сказал мой  «кузен»  на прощание?
Семёна удивило незнакомое слово.
- Это что значит — «кузен»?
Девушка снова улыбнулась.
- Темнота безграмотная.  Кузен - это сын моего дяди.
- У нас грамоте обучены,   только  тятька,  Ерошка с Васяткой, и читать умел Прохор. Мне она ни к чему!
 Пришлая опять с иронией усмехнулась:
- А ты что? Не потянул грамоту?
– Мне,  грамота ни к чему. Она не смальц,  её на хлеб не намажешь.  – и вдруг неожиданно спросил, - А как  тебя кличут?
Приживалке  не понравился вопрос,  особенно слово кличут, но возражать не стала. Она  было уже, открыла род, сказав «А», но сделав паузу,  ответила.
– Я - Агния,  а полностью, - Агнесса.
 Сёмка удивлённо поднял брови,  сел  на топчане.
- Нет у нас в святцах таких имён. Буду звать тебя, – он подумал, - Аграфеной!
– Это ты хочешь меня называть Грушей? - возмутилась незваная гостья, - Тогда лучше называй Анной.
Семён не стал томить девицу, рассказал все подробно, что знал сам или слышал. Закончил словами:
  - У этих , ну твоих, тоже  тиф. Один сильно был  с жаром  и потный, его  прошибал озноб.
Тут на пороге показался  Федька, парнишка лет шестнадцати, с испуганным лицом, и ужасом   в глазах полных слез:
- Братка, у нас большая беда в доме.  Ероха с Прошкой утопли, а Васятка пропал, купец-поскуда в охранку его сдал.
 Парень всхлипывал, утирая рукавом мокрое лицо.
- Ты у нас теперь  за старшего будешь.
Сёмен  попытался встать, но покачнувшись, упал на топчан.
- А что с тятькой?
- Уж неделю лежит, не ест, одну воду пьет, даже глаз не открывает.   Я тебе лошадь привёл, – рыдая, паренёк  продолжил, - Прошку рыбаки нашли, на закате похоронят, тело уже смердит сильно.  Дядька Белов помогат нам. А  Фроська совсем обезумела,  воет, причитает,  клянёт девку-приживалку.  Сказала, порешит её, ведь она беду в наш дом принесла.
Сёмка, возмущенно оборвал братишку:
-  В такой час, только  сродников-душегубов нам  не хватало.
Федька не согласился.
Бабуля  тоже сказала, что на порог пришлую девку, не пустит.  Наказала,    её на заимке оставить.
Анна испуганно смотрела на  братьев, думая: «Для меня кошмарный сон  только начался? И всё, что было   -   начало  настоящего ада на земле?»
Когда братья покинули заимку, девушке стало по-настоящему страшно. Впервые в жизни она осталась совсем одна, ей придется всё  решать самой, и делать всё самой.   Она понятия не имеет, как разжечь огонь в печи, и воду с ручья придётся носить ведром, а не в кувшине.
Анне давно хотелось есть. Она пошарила  на полке, нашла мешочек с кедровыми орехами, и два плоских камушка. Попыталось разбить орешек, но ударив с силой, совсем расплющила его.
Комок  обиды и горечи подступил к горлу, слезы полились из глаз. Она ясно поняла, что её грамота, всё, что она знает и умеет  в глухой тайге ей не пригодится и не прокормит в  лихолетье.
Несчастная  истошно закричала:
– Боже, что ты сделал с нашей семьёй?  Лучше умереть, чем так жить!
Анна  поднялась с лавки и  споткнулась о корзину, стоящую под ней. В корзине  лежали харчи, принесённые Федором для нее , яйца, хлеб, мёд, кувшин с молоком. -Их должно было хватить на несколько дней.
И тут Девушка, подумала,_ Братья затворили ли калитку, уезжая? Вдруг зверь нагрянет, из избы потом не выйду.

                Глава 8.

 Матвея Семёновича перенесли в горницу. Положили на кровать, Старуха мать не отходила от сына, всё  молилась  и причитала:
- Сыночек, на кого же нас покидаешь?  По  миру пойдём, внуки твои пока - неразумные!  Беды натворят, дела не знают!
 В горницу вошел  крестный внука, платогон Белый, строго сказал:
- Тётка Мария, прекратите кликушество! Оставьте в покое Матвея. Ему недолго осталось, на смертном одре лежит.  Он уже на  пути  к Богу.
 Старуха сердито  глянула на Кузьму:
– Тебе не понять,  каково  смотреть на своё умирающее дитя, как сердце матери заходиться в стенаниях…
Подошла Фёкла, посмотрела на свёкра, сказав:
– Глаз у тятьки задёргался.
И действительно, глаза открылись. Матвей долго смотрел, потом  тихо произнёс
– Помру я скоро, девку пришлую не обижайте! Я же на кресте клялся. Там с меня спросят! Помните о проклятии старца Фомы.
Фёкла со злости даже сплюнула:
- У него сыновья утопли, а он девку пришлую вспомнил, и сноха  крикнула громко,
- Тятенька, Ерофей с Прохором утопли.
Матвей   жалобно  застонал и испустил дух.
Кузьма в ужасе, только покрутил пальцем у виска.
-  Вот напасть! Забыл Бог дать бабе ума, а лукавый наделил длинным языком.
Вот теперь понятно, почему Ерофей тебя за волосы таскал? Напрасно мы его журили!
С похоронами  Матвея Семёновича Сомова не стали тянуть.
На третий день после похорон Семён собрался на заимку. Попросил бабулю собрать кое-что из вещей матушки, одеяло  и матрасник для соломы.  Набрал крупы, сухарей, картошки, сушеного творога, грибов ,  взял соль, спички.  Весь скарб навьючил на лошадь и забрал с собой годовалого кобелька по кличке Мишка. Лохматый и косолапый пёс  по лесу ходить не любил, но лаял звонко.  Бестолковый оказался,  к охоте его не получилось приручить, но  команды кобель знал и  двор  мог стеречь.
Когда подходили к заимке,  Мишка припустил с лаем вперед. Семён увидел, как из калитки вышла медведица с медвежонком-двухлетком и малым ещё медвежонком.
 Семён устроил немного шуму, он всегда брал с собой топорик и  железный прут, а как известно, не любит зверь лязг железа.
Приживалки во дворике Семён не увидал, нашел её, трясущуюся от страха под топчаном.
Наконец, Анна осознала, что  она  в тайге -  всего лишь гостья, а истинный хозяин  - медведь. Спросила у Семёна.
– Ты не боишься ходить по тайге без ружья?
Парень посмотрел на неё недовольно.
- Последнюю берданку у нас забрал твой хузен.
Анна поправила.
– Правильно говорится кузен.
- Мне всё равно. Берданку не вернёшь.
Девица обиженно спросила:
– Я что, здесь всегда буду жить одна?   Пришлите мне какую-нибудь девку.
 Услышала в ответ:
- Не барыня, обойдёшься, слуг у нас нет! Вот дорога прямая. Тебя здесь никто не держит. Договор с князем Потемкиным был на домик на заимке, вот и живи в нём.
 Удивленная Анна переспросила:
- С кем у вас был договор?
- У моего пра- прадеда был договор, что гостей будем принимать на заимке в сторожке.  Тех, кто от властей прячется. Вот и  сиди  на заимке, как мышь в норе! Чужие не придут, свои не тронут. Пса Мишку оставлю тебе, береги двор от огня, спалишь домик - с медведем в берлоге будешь жить. Да, спрашу у селян кошку, а то мышей в этом году много.
Анна в ужасе слушала на крестьянина, думая: «Вот они  - плоды революции! Хам! Пару лет назад, за такие слова тебя бы на каторге сгноили.»
- Пошли, научу  печь растапливать, да кашу варить, небось, неучена? Харчи бери только в пору, лишнего у нас нет., да в мешке твои вещи. Твой хузен, велел и нос не совать в него. Спрячь. Хотя бы , закопай под лавкой, листвой присыпь.
Семён отлучился, вернулся  мешок  с саквояжем, поставил перед Анной. Сам принялся ладить  дверной запор  с двух сторон  на входной двери в домик  и снаружи и на калитке тоже  Строго наказал Анне:
- Не забывай закрывать! Медведица узнала дорогу, придёт ещё раз. Железный прут видишь, почаще стучи о топор! Зверь не любит лишний шум, отпугнёшь.
- А к утёсу могу выходить?
– Только с  псом  Мишкой.  Сначала держи его на поводке, пока не привыкнет к тебе и дорогу запомнит. Тогда будешь отпускать.  Топор должен быть всегда при тебе, научись им пользоваться, можешь даже дрова размельчить, гореть будут лучше. Если наших в тайге встретишь, поздоровайся, голову наклони. Не гордись, а то из тебя барское нутро за версту прёт.
После царской   «милости»  Екатерины Второй, наши местные ни о царях, ни о князьях, слышать ничего не хотят.
- Смотрю на тебя Семён, не такой ты уж и дремучий… - начала Анна и смолкла.
- А тебе не интересно, как у нас дела?
- Ну если тебе это надо, ответь… Как  у вас дела?
Семён бросил злобный взгляд, но ответил.
- Плохо, тятьку схоронили, два брата утопли, когда плоты гнали по Оби.
На лице Анны появилось сострадание и испуг, осенив себя крестом, она вполголоса произнесла:
– Царство  им небесное!
Семён продолжил:
- А Васятку купец-мошенник в тюрьму упёк.
Дальше  Семён  положил на стол небольшой мешок, в котором хранились отцовские бумаги,  и обратился к Анне:
- Помоги. Я грамоте не обучен. Что мне делать с этими бумагами?
Девушка внимательно читала, удивляясь:
– Вы не простые крестьяне, по бумагам, вы - зажиточные помещики.  У вас  кедрового леса  двадцать гектар.
Потом она разъяснила важность каждого документа. Долго рассматривала купчую, заверенную самим  князем Потёмкиным.
Потом Анна  достала  свой саквояж,   из него молитвенник и две пачки денежных знаков, и уже с уважением, по-деловому, сказала:
– Возьми эти деньги, керенки и царские, если они ещё в ходу, пусти в дело.  Одежду купи  мне по  приличнее. Когда уходить буду, пригодятся.
- Да где ж я тебе платье  куплю?
- Тебе всё равно в город нужно, документы на себя переделать у стряпчего. Купец Ходыкин поможет, скажи, что я попросила.
Вместе они занялись приготовлением ужина.
Наступали сумерки. Семён поел с приживалкой и отправился в деревню.
У Анны ушёл страх, хотя опять осталась в лесу одна, но пёс Мишка весело бегал вокруг, принял её как друга. На улице  комарьё одолевало,  девушка впервые за последнее время спокойно вошла в свое временное, но надёжное убежище, улеглась на набитый соломой матрас, укрылась стеганым одеялом, заснула сном счастливого младенца.

                Глава 9.

Семён проснулся на рассвете, готовился в город, думая: «Васятку нужно  выручать!  Он грамоте обучен, хоть и младше меня, пусть с семейным добром сам разбирается.»
 Усмехнулся, сказал вслух:
- Не по Сеньке  шапка!  Я хоть и Сёмка,  а не Сенька, но не моего ума это дело, с бумагами разбираться! Я лесник и плотогон.
В ворота двора  въехал  дядька Кузьма, одних хлопцев Сомовых в город отпускать не решился:
- Я  дорогу знаю, и в людях разбираюсь  лучше. – подумав, прояснил,  – Натворил дел старый Сомов. Рассчитывал на Ерофея с Прохором,   хотел им семейное дело передать, а Семёна даже не замечал. Из всех сыновей хотел  пожертвовать  Сёмкой, на заимку  с тифозницей отправил. Теперь всем тяжко будет.
 Терёха замешкался, Семён недовольно буркнул:
- Поспешай. Семеро одного не ждут. Путь долог.
И действительно, путь в город был долгим. Три всадника и навьюченная с товаром тягловая лошадь.  Семён сидел на отцовской лошади. Умное животное все  таёжные тропы изъездило,  дорогу знало, особенно домой.
По пути,  Кузьма  по-отцовски заботливо пояснял ребятам, что делал  их тятька на  лесной делянке, как следил за семейным лесом и вёл учёт каждому дереву.
Миновали гору Лысуху. Сейчас Сёмка по-другому смотрел на лес, как хозяин  примечая все мелочи, спросил у Белова:
- Уже третью делянку вижу,  всё молодой кедрач, ровные делянки. Что, этот лес  мы сами сажали?
- Правильно подметил, это ещё  твой дед высаживал семенами на вырубленных делянках,  - лукаво усмехнулся Белов, -  Эти кедры уже немолодые, старше меня будут.  Говорят, кедрач, до   по восемьсот лет  живёт.  Срубить дерево ума не надо, вырастить трудно.   Твой батька, не жаден был до денег,  не  гнался за продажей леса, выбирал каждое дерево! Чтобы молодняк не погубить. Он этот лес, как своё дитя берёг. Никому озорничать в тайге не позволял.
 Сам Господь тоже  о лесе позаботился. Гадов и кровососов придумал и поселил. Дабы только знающий человек мог по тайге ходить и вреда тайге не творить.
Дядька Кузьма  поднял палец  вверх:
- Господь всё разумно сотворил! Самого грозного зверя на охрану лесов поставил! Летом медведь хозяин, а зимой в тайгу человек сам не сунется!   Поэтому косолапый  в зиму спит в берлоге и лапу сосёт.
Братья   Сомовы слушали дядьку Кузьму  внимательно. Отец  всё это  рассказывал старшим братьям, а младшие редко с ним в тайгу ходили, больше по дому и к реке на рыбалку. Иногда только старшие братья брали младших на охоту.
Кузьма Белов, дальний родственник Сомовых, опытный плотогон, был заядлым охотником. Тайгой жил и любил её больше самого себя. Человек честный совестливый  набожный, к богатству не стремился, но достаток в хозяйстве имел. Был он ещё и крестным отцом Семёна, поэтому взял опеку над ребятами.
 Дорогу путникам перегородило  старое упавшее дерево. Кузьма рассмеялся:
– Я был прав! Этим летом  упало  это дерево.  Матвей проспорил мне.
Путники спешились, с трудом развернули дерево на обочину.  Уставшие  мужики присели, Терентий сбегал за водой на ручей. Все испили водицы.
 Кузьма  вдруг вспомнил притчу про усталого  больного путника.  Решил рассказать братьям Сомовым.
 «Дело было в глухой тайге. Старый охотник с больными ногами устроился на ночлег под  старым кедром.  Дерево было могучее, очень густое. Ветвей множество,  от времени   они изогнулись до самой земли,  а на земле под ними  уже лежал толстенный слой иголок, ведь хвоя падала с дерева  всю его  жизнь.
Человеку  тепло было спать на  мягкой подстилке, как в шалаше, и ноги сразу перестали болеть.  На рассвете проснулся путник, и слышит   чей-то стон. Он вдруг  разобрал слова. Это старый кедр со стоном  жаловался молодому дереву:
- У меня нет сил стоять более, я совсем стар.
Молодой кедр спросил  у старого:
- Что ж ты не падаешь,  я слышал  еще вчера, как ты стонешь и хочешь упасть?
- Я и упал бы ещё вчера, - ответил старый кедр, - но подо мной  спит больной уставший человек.
Охотник пожалел дерево, поднялся, крепко обнял могучий ствол, поцеловал с любовью  и отошёл в сторону.  Кедр  закачался и со вздохом облегчения упал на землю».
- Сынки, я  рассказал вам притчу, дабы вы поняли.  У вас  не делянка с деревьями, а живой лес. Он и кормилец, и поилец, и  ваш дом.   Лес любить надо всей душой! Как ваш дед любил, отец любил, так и вы,  и ваши дети и внуки, тоже любить должны. - Закончил дядька Белов.
В город прибыли к вечеру, остановились у купца Ходыкина. За ужином рассерженный усталый  купец, пришёл в ярость, негодуя, кричал:
- Мы пять лет воевали зря с Германцем?!   Вот же, безголовые демократы, додумались... По условию Брестского мира,   пленных чехов  и венгров переправлять на кораблях через Владивосток  в Европу!
Какая дурь - по  всей России  гнать 260 эшелонов с врагом! Ну, да!. Семь вёрст не круг, для бешеной собаки.  Умен  германец, облапошил нас, как дураков, через Архангельск не  разрешил  им уезжать.  Представьте!  Пленные  белочехи  подняли мятеж, условия содержания их не устраивают. Теперь от Казани до Читы под их контролем Железная дорога, и власть в России.  Подарок сделали германцу! Пушками не завоевали, так немец хитростью  нас взял!
Царь Николашка - тоже хороший  слизняк! Держал армию пленных чехов и венгров в центре России!  Воевать с русскими они не хотели, сдались в плен. Чего пленных  не отправил  раньше домой через Архангельск?  Самим есть нечего, а мы дармоедов кормили и содержали.    Что твориться в стране? Непонятно!  С ума сойти можно!
Кузьма и Сомовы  сидели за столом  молча, понимая: «Было худо, стало ещё хуже».
Васятку в городе не нашли, никто не знал, куда арестантов  отправили лес валить для нужд железной дороги.
У стряпчего дело сладили быстро. Спасибо, Иван Ильич Ходыкин помог. На этом с ним распрощались.
Потом Белов с Сомовыми закупили всё необходимое в лавке.На рынок не сунулись, там  царские   деньги брали с трудом, просили  рассчитываться бартером.
Семён с трудом спустил  все керенки, купил одежду для приживалки.  Дядька Кузьма остался недоволен, спросил:
- Парень, а ты часом не влюбился в  чужачку Аньку?
Сёмка покраснел, как рак,  сердито ответил:
- Вот ещё,  местных девок хватает.  На Покрова к вашей Маланьке посватаюсь.
Белый усмехнулся.
- Не можешь ты. Ты мне крестник, вроде как сын. А вот Терентий пусть сватов засылает.
Терёха в ужасе отрицательно  затряс головой:
 - Не, я Маланью не хочу! Мне ваша  Настёна по душе! Маланька на Прошку заглядывалась.
Дядька Кузьма, вздохнул:
- Ну, Настёна, так Настёна.  Тогда  жди, пока старшую дочь замуж  выдам.
В городе путники не задержались,  спешно вернулись в тайгу. В Барнауле были постоянно облавы и  стреляли. Непонятно, кто, в кого, зачем? А мишенью никому не хотелось быть.

                Глава 10.

Ранним утром Семён и Федор собрались в тайгу с инспекцией  лесных  делянок. Вскочили по седлам, как вдруг во двор вбежал босоногий племянник восьми лет, истошно  крича:
- Дядька Семён, мамка на заимку пошла, тифузную девку порешить хочет!
Пришпорив коней, братья поскакали к заимке. В домике никого не было.
Семён крикнул:
- Анна наверняка на утёсе ушла!
 Оставив лошадей во дворе, побежали по тропинке вверх.
Анна, как всегда,  стояла на краю утёса, всматриваясь вдаль. Она понимала, что никого не увидит, но всё же ей казалось, что там сейчас, среди  тайги, идут путники за ней… Не могут же её  одну оставить среди чужих людей?  Несчастная жертва  государственных перемен,  понимала,  её судьба сложилась не так трагично, как  у близких ей  людей.  Но новые испытания ей были уже  не по силам.
Вдруг Мишка сначала тявкнул, а потом дружелюбно завилял хвостом, показывая, идут свои.  Анна всё же отошла к дереву. На тропинке показалась Фёкла.  Крепкая, начинающая полнеть женщина, с непокрытой головой, растрёпанными волосами,  со злобным лицом, глазами излучавшими ненависть. Подняв  топор она попыталась нанести смертельный удар  стоящей перед ней жертве.
– Сдохни,  проклятущая приживалка.  Девушка едва успела скользнуть за дерево. Топор с размаху вонзился в ствол.
Разъяренная Фекла  со стонами,  рванула топор и попыталась нанести повторный удар, но его успел перехватить Семён.  Не сказав ни слова Анне, братья почти  волоком потащили горем убитую вдову в село, она   истошно на всю округу  кричала:
- Как мне  теперь одной подымать  детишек?   По миру пойдем!
К полудню собрался народ у Сомовых. Во-первых,  нужно было выбирать другого старосту, а во-вторых, решить судьбу вдовы Ерофея.
 Селяне не любили  Фёклу: склочная языкастая бабёнка, но уважали её покойного мужа Ерофея. 
Фёкла поняла, что её больше терпеть никто не будет, опустила руки, забросила хозяйство и детей. Всё легло на плечи матери  старшего Сомова, бабушки Марии.
С первым вопросом решили быстро, старостой будет Кузьма Белов, суровый мужик, но честный,  поблажек никому не будет, спуску никому не даст.
Белов согласился сразу, ему община оказала уважение.
Со  вторым  вопросом оказалось сложнее. За подобные проступки обычно просто пороли. Но тут учли состояние вдовы, считая, что Фёкла лишилась рассудка, решили вернуть её в родительский дом, вместе в детьми.
Новоиспеченный староста предложил:
- Чтобы не обидеть семью покойного Ерофея, построить в селе Александровка дом- пятистенку из леса братьев Сомовых.
Отец Фёклы остался  доволен решением: ему нужен был дом для сына, который с обезумевшей сестрой в одном доме не хотел жить.
Все вещи семьи Ерофея погрузили на пару телег,  а следом привязали коня и корову с телёнком.   Фёкле прилюдно Семён вручил деньги на жизнь,  пообещал  раз в год со сплавки леса выделять помощь.
Брат  Фёклы был доволен, в доме  лошадь, и  две коровы, в семье полный достаток.   
 Кузьма Белов объявил:
- После  Яблочного Спаса, всей общиной собраться  в Александровке, на строительство дома для Фёклы, и её деток. Там пусть семья сама решает, кто и  где будет жить.
Сомовы с облегчение вздохнули, понимая, что теперь кому-то из братьев   придётся жениться, ведь в доме нужна молодая хозяйка. Дом Ерофея отойдет Терентию, после Покрова зашлют сватов к Белому.
После полудня Семён поспешил на заимку, прихватив с собой харчи и керосин для лампы.  Анну застал у домика под навесом, она сидела отрешено, схватившись за голову, при   приближении Семёна  безразлично выпрямилась, ей уже было всё равно, если бы повторился  утренний кошмар, она даже не шелохнулась.  Девушка устала от ударов судьбы и вернувшегося страха.
Семён  сел рядом. Через десяток минут прервал молчание, сообщив:
- Сноху Феклу увезли к отцу вместе с детьми,  там присмотрят за ней. Я не скупился, дал ей больше, чем она должна была получить от нашей семьи. После Покрова я тебя заберу в дом, зимовать здесь не будешь, если не уйдешь с проводником Захаром к  своей семье.
Анна ответила:
 -Вижу, ты  на меня зла не таишь. А вот  смотришь, как на причину всех бед  вашей семьи. Есть какая-то тайна, о  которой я ничего не знаю?   По-моему, я должна знать! Расскажи мне, ведь она меня тоже касается? И  вероятно эта история связана  со мной или с моей семьёй?
Семён долго рассказывал  страшную  историю, как несколько веков назад, по злой  воле  Императрицы  Екатерины,  несчастье  постигло семью староверов в далёких степях Оренбуржья,  и  о  проклятии блаженного старца Фомы.
На   ясном небосводе   уже мерцали звезды, жёлтая луна повисла над  заимкой, Анну  охватил ужас. Она не могла поверить в правдивость всего  услышанного.
 Она, девица из благородного семейства, даже не подозревала о таких  щемящих душу    судьбах людей. Много лет жила беспечно, купалась в роскоши, полагая, что всё в этом мире принадлежит ей, и все обязаны  угадывать  все её желания, выполнять её прихоти. И не ведала о том,  что у других людей  есть право на лучшую долю, и у них есть своя жизнь, свои интересы, дети, родители,  что они живут в одной стране России, что  для них она  тоже Отчизна, что они радеют за земли и  леса  своей Родины всей душой.
Её жизнь была вышивкой с лицевой стороны, но вдруг  вышивка перевернулась на изнанку, где плохой мастер, наделал много узелков, запутал нитки , теперь они как оковы мешают ей  жить.
После  небольшой  паузы, Анна так же молча встала и вышла из домика. Вернулась с кружевным платком, в котором лежали золотые серёжки, два кольца  с жемчугами,  и  нить жемчужных бус. Напоминание о счастливой прошлой жизни она положила перед Семёном:
– Сёма, хороший ты человек! Если бы не обстоятельства и пропасть, разделяющая нас, сама бы пошла за тебя замуж, - ласково улыбнувшись, она добавила,  -  Это тебе и твоей невесте от меня подарок. Вещи очень дорогие. Помни меня добром ,  не тая за душой зла.
Семён отрицательно помотал головой. - Эти вещи в тайге не к чему.

                Глава   11.

Семён  изматывал себя работой, пытаясь объять необъятное,  не зная, что и как делать всё сразу: в тайге, на поле и во дворе. А тут ещё бабушка   взмолилась, что не успевает одна управляться по дому, и во дворе:
-А от  Николки и Петра мало проку. Они не девки,  ничего сами толком не сделают, больше суеты, чем работы. Во всём им нужна  подсказка.
 Семейство Сомовых никогда не нанимало батраков  для работы по дому, большая семья из пятнадцати душ, обходились собственными силами.  Семён сердился на отца: «Трёх старших братьев грамоте обучил, а меня за девку держал на работах по хозяйству. Праздности тятенька не любил. С рассвета до заката трудились, только зимой  нам позволял побаловаться рыбалкой и охотой.»
Старая Мария категорически запретила вести в дом несчастье семьи Сомовых, приблуду Анну.
После недолгих раздумий  Семён отправился в село Александровку  к бедствующей  вдовице-солдатке, матери трёх девок на выданье. По слухам, у неё были дочки работящие и неболтливые.
Гость, поприветствовав хозяйку и получив разрешение войти,  оглядел жилое помещение, больше походившее на кладовую, наполненную припасами.  Везде стояли мешки с сушёными грибами,  ягодами, кедровыми орехами даже из прошлогоднего запаса,  и две небольшие кадушки. Хозяйка  готовилась к продаже заготовок, ждала  скупщиков.  Семён не удержался:
- Хозяюшка, в кадках солёные грибы?  Можно попробовать, если поспели?
- Сорок днёв минуло! Сама уже испробовала. Хороши у меня грибочки!  - гостеприимная хозяйка, убрав гнёт и круг, достала с пяток груздей и рыжиков,  услужливо поставила миску перед гостем, сама сгорая от любопытства.
- С чем пожаловал гость? - на сватовство вдова не рассчитывала,   но  в её голове мелькнула мысль: «Дочек на работу  звать станет? Не пущу, а то потом беды не оберёшься, ведь у Сомовых  в доме одни мужики».
Семён взял груздь, вдохнул  смородиновый, вишнёвый и лесной аромат, откусил,  смакуя. Гриб захрустел на зубах.
- Чуток солоноваты.
- Ранний посол, лето жаркое! Вот и солила покрепче. Не беда, вымочить можно.
- А когда же Вы успели набрать грибы и ягоду? - поинтересовался гость.
- Так после июньских  дождей.  Все на покос пошли, а мы - в лес.
Семён, удивлено    подняв  бровь, размышлял: « Мужика в доме нет,  земельный надел отдали в общину. Живут собирательством…  Мы   этим летом не смогли сделать заготовок, не скупить ли у неё   кадку грибов?»
Подумав, гость приценился:
- А как дорого  хочешь за кадушку грибов?
- Денег не надо, на них ныне ничего не купить. - Я хочу в обмен получить: два фунта соли, коробок спичек, четыре пуда ржаной крупы, и  пимы  с калошами.
 Семёну показалось, дорого  просит,  ведь  скупщики ей такой цены не дадут. « Не куплю ли себе в убыток?»
Ещё раз посмотрев на мешки  в три фунта  с сушеной смородиной для киселя и грибами для пирогов, прикинул, что  у него дома  будут нелишние, поэтому предложил  женщине:
–  К кадушке  с  грибами дашь   сушенных грибов и ягоду по одному мешку! Я  же дам   в придачу четыре фунта гороха, два аршина сукна.
  Хозяйка осталась  торгами довольная, и тут же спросила:
- А с чем к нам пожаловал?
Гость не стал томить женщину:
- Я за твоей дочкой На недельку нанять хочу  на работу по дому, и сразу объяснил условия работы и житья, - Братья её не обидят, спать будет у бабули в комнате.
После длительных уговоров, женщина   согласилась отправить дочь  в наём: за  3 пуда прошлогоднего гороха и пимы  без калош, добавив,  –Девки мои грамоте обучены, тоже считать умеем!
Мать кликнула  старшую дочь, тихо сидевшую за печью.
– Палашка, подь сюда! - наказала, - Работай на совесть. Нам  харчей дадут  за работу! На пол зимы хватит. Да на парней глаз не пяль, не про тебя хлопцы Сомовы!
Семён, рассматривая девушку,  отметил про себя: «Пелагея  походит  на мою  матушку и лицом,  и ростом,  и имя у  неё такое же. Надо же, такое совпадение!»
Девушка робея вышла из родительского дома,  преодолев страх впервые села верхом на осёдланную лошадь, с трудом  доехала до Сомовского подворья.
 Семён помог девушке слезть с лошади, придерживая, как бы не упала. Ноги Пелагеи  дрожали с непривычки, но всё же она выпрямилась  и  уверенно сделала несколько шагов.
Ворота отворял Фёдор, взглянув на гостью, оторопел. Не отрываю глаз любуясь  простой круглолицей девицей, с большими зелёными глазами, конопатым лицом, длинной русой косой. Пелагея   улыбнулась, и сразу будто солнышко вышло в ненастную погоду.  От пристального взгляда парня, смутившись, опустила глаза.
 Семён строго сделал  замечание брату:
- Не пяль свои зенки, и не пужай девчину! Работать приехала, бабуле помогать.
 Войдя в дом, Палаша даже ахнула, впервые видя такие хоромы. Сложив свой узелок в комнате Марии, она приступила к работе.
Закатав юбку повыше, осторожно ступая,  принялась мыть дощатые полы. Когда девушка мыла полы уже в гостиной, на пороге появился Фёдор. Девушка стыдливо попыталась одернуть юбку, упала на  колени. Тут она услышала  крик старухи:
–  Ах, ты поганец! Чего удумал?  За девкой подглядывать! - бабушка Мария  стала лупить внука скалкой по спине.
Выбегая из гостиной, Фёдька столкнулся  в дверях с  Семёном, предупредил брата:
- Не ходи туда, бабуля скалкой лупит.
Семён улыбаясь вошел в горницу, столкнулся с грозной старухой, но та не стала  перечить главе семейства, шаркая лаптями вышла из дома.
 Семён достал из шкафа  мешок с документами, вынул и развернул  на столе карту с границами лесного надела.
 Эта карта была сделана ещё при его деде, когда на заимке прятался от властей  молодой офицер, знавший географию и топографию. От скуки он  сделал карту в трёх экземплярах. По совету этого же офицера, дед отвёз план надела в управу, где его заверили печатью. Чиновники обрадовались появившейся у них карте местности, но с  Сомовых всё же потребовали, в качестве оплаты своего труда,  строительного леса  для нужд управы.
 Семён тупо смотрел в план, ничего не понимая, и  злился. «Вдовая солдатка дочерей выучила грамоте, а тятенька держал  меня, как холопа при дворе». Мрачно взглянув на Пелагею, поманил её пальцем:
-  Взгляни, что это за рогатинки здесь?
 Девушка, рассмотрела карту:
- Это не рогатинки, а  буква « ка»,  – всмотревшись, продолжила, - Вот эта синяя полоска х река Катунь, вот тут она впадает в реку Обь.
- А тут зачем эта « ка»? -  Спросил Семён.
Девушка ткнула в карту несколько раз пальцем, сказала:
- Кедр, кедр и еще кедр.  А вот в этом кедраче мы всегда шишку бьем с матушкой и сёстрами.
Семён вообще помрачнел. Букву « эс» и букву « эм» он уже выучил, когда  у стряпчего ставил подпись ССМ с закорючкой внизу. - Сомов  Семён Матвеевич.
- А что значит вот тут и тут буква «с» ?
- Сосна, сосна, и вот ещё сосна. - пояснила Палаша.
Семён теперь точно знал, где у него делянки с сосной, а где кедровник, и как расположены  делянки относительно реки Катунь.
Денёк выдался не из легких, перестирали всё белье, прокипятив его в чане.  К вечеру, Пелагея с Николкой вытаскивали последние буханки хлеба из печи. Самовар поспел и стоял уже  на длинном столе, на котором ещё недавно сортировали просохшее белье.
 Пётр уже ничего  не мог делать, кровавые мозоли  щипали пальцы, а кисти рук,  не гнулись, за два дня он измельчил шесть мешков яблок-дички на сушку.
 Терентий,  Иван и Федор уже несколько дней   трудились на овине, молотя цепями рожь,  усталая троица молча  села на лавку. Только Семён и бабуля были ещё в форме, хотя он  всем помогал и мотался более всех.
Семён водворил  чугунок с гороховой кашей в центр стола рядом с самоваром и скомандовал:
-  Всем за стол.
Пелагея ловко разложила половником приправленную маслом кашу по мискам, затем разломила большую буханку. От лежащих на столе кусков  шёл чудный аромат свежеиспечённого хлеба.
Пётр принёс плошку с  мёдом и  с кусочками сот, его  из колод качали на днях.
  Неугомонный Фёдор  опять сверлил Пелагею похотливым взглядом,  и тут же получил половником в лоб. Бабуля, хоть и старая, но ударила сильно.
- Не пяль глаз на чужую девку!
Кроткая Пелагея, плача убежала за баню.  Семён пожурил брата, но девку  к столу  не позвал:
– Потом поест, ей ещё со стола убирать.
 Утром  Фёдор и Пелагея столкнулись у порога дома и замерли, молча глядя друг другу в глаза, искрящиеся любовной страстью.
Семён подошёл к ним, немного подумав, вдруг, спросил брата:
- Что, люба  тебе девка? Жениться на ней хочешь?
Фёдор от неожиданности невнятное промычал, кивнув головой в знак согласия.
Тогда Семён обратился к Пелагее:
– Пойдёшь  замуж за Фёдора?
Вдовья дочь,  девушка на выданье, о таком предложении мечтать не могла. Нервно дыша, не веря  услышанному,  сначала хлопала глазами, потом  за тарахтела:
– Да, да, да! Я пойду замуж за Фёдора!
Семён Сомов удовлетворённо кивнул.
- Ну, и ладненько!  Николка, неси крест, зови бабулю, пусть сейчас их благословит, –   радостно произнёс Семён, но всё же  в душе сомневался, что бабушка Мария даст согласие…
Молодые упали на колени, старушка  нехотя перекрестила их, произнеся:
-   Одна Пелагея от нас ушла, другая пришла. Да будет Господь благосклонен к ним!  Отныне вы муж и жена! Живите в мире и согласии!
 Повернувшись к Семёну, сказала:
- Вези их в Александровку, за благословением Палашкиной матери.
В слезах от счастья, обрадованная женщина благословила молодых. Кроме счастья дочери, она так же порадовалась, что Семён сдержал слово, расчёт по их договоренности произвёл полностью.
Не засиживаясь долго у сватьи, братья  Сомовы к  полуночи добрались к  дому Ерофея. Ворота отворил Терентий, сказал, обращаясь к Семёну:
- Всё сделал, как ты наказал. Постель молодым приготовили  из ржаной соломы. Воды и простыню заготовили, - смеясь, добавил, - Ох! И сладкая будет ночь у молодых!
На пороге дома стояли  радостные  братья,   Пётр держал буханку хлеба и соль.
Молодые,  отломив по кусочку хлеба, обмакнули в соль, запили ключевой водицей.  Терёха кинул  молодым под ноги большой тулуп, чтобы достаток в семье был.
Фёдор взял Пелагею на руки,   внёс молодицу в дом, дверь за ними закрылась. Братья, воду и хлеб оставили на крыльце, и от  всей души рассмеялись:
 - Повезло же Федьке! – искренне радуясь счастью брата, подметили,  - Теперь у нас в доме будет молодая хозяйка,  не чета Фёкле.
Всем пришлась по душе Пелагея, даже старушке Марии, она  требовала только одного -  выждать срок в полгода после смерти  её сына.  Но обстоятельства внесли свои коррективы.
Терёха  в  мечтах вообразил, как после Покрова, он тоже в эту избу внесёт свою  Настёну,  а Федора отправит  жить в родительскую часть дома.

                Глава 12.

Тайга преобразилась, одела разноцветное  платье, краски пестрили, будто художник лениво наляпал на полотно все цвета радуги.  Ранняя осень, радость для души!
Захар, пробираясь таежной тропой к селу Сычёвка, любовался красотой, скоро долгая зима, снежная белизна успеет утомить. Верховая лошадь шла лениво, а за ней нехотя плелась усталая кляча, гружёная товаром.
Холодный утренний туман пробирал путника до озноба… И вот, наконец низина у подножья ,  село как на ладони. Ворота подворья Сомовых были открыты, домочадцы все в трудах. Женщины накрывали на стол, самовар поспел, и чугунок ещё пыхтел на каменке, томя гречневую  кашу, дразня  ароматом   голодных мужиков.
Завидев раннего гостя, Семён поспешил к нему, зная, тот наверняка привёз важную весть, а для семьи одна важная весть - от Василия.
Тут во двор вошёл староста Белов,  добродушно  поприветствовал всех, с радостью, как и Захар, принял приглашение к столу.
После трапезы женщины быстро убрали посуду.
Захар принялся разбирать привезенный  груз, таинственно улыбаясь, сказал:
– Семён извиняй, но я посамоуправствовал, прикупил товар на своё усмотрение. Нет, всё, что ты просил к школе для занятий с ребятнёй: бумагу, чернила, ручки с перьями, я купил. И немного   керосину, и  пимы, правда без колош, ноне их не сыщешь...
Захар сделал паузу, держа мужиков  в томлении. Разворачивая материю, достал из свёртка поочередно три берданки.  Мужики так и ахнули.
 Терентий воскликнул:
- Ну! Сенька, ты даёшь! Оружие заказал. Даже тятька такой роскоши себе не позволял!
Семён с радостью рассматривал первую винтовку, потом передал её дядьке Кузьме.
- Я одну просил. Это Захар три привёз.
Староста повертел винтовку и так, и эдак,  щёлкнул затвором, посмотрел калибр, прищелкнув с завистью языком, произнёс:
- Хороша берданка, для охоты в самый раз! – вернул винтовку Семёну.
Тот загадочно улыбнулся:
– Дядька Кузьма, ты нам сейчас, как отец, всем премудростям  жизни учишь, тятька не успел. Прими от всех братьев Сомовых  в подарок берданку. Научи  нас премудростям охоты и рыбалки, - добавил с уважением и протянул берданку старосте.
Белов не стал отказываться от своей заветной мечты. Его берданка из прошлого века  устарела, да и на охоте с ней  одни хлопоты. На  глазах дядьки Кузьмы выступили слёзы, дрожащим голосом произнёс:
- Спасибо крестник! На днях на гуся и утку пойдем, птица  к перелету готовится, а   по весне на тетерева сходим.
Семён обратился к  Фёдору.
- Ну, брат выбирай!  Которую берданку, из двух возьмёшь? Ты же у нас  человек семейный, винтовка тебе полагается!
Разглядывая товар, Сеня удивлённо спросил Захара.
- На какие деньги  ты всё это купил?
 - Купец-лиходей отдал долг царскими, они уже почти не в ходу. Вот я их и затратил, и закупил товар. Ну, процент за мой труд, себе оставил. Как с твоим тятькой, по договору!
- Но денег, что купец был должен, не хватило бы на всё это! – удивлялся Семён.
- Так купчина кроме долга ещё и задаток дал на следующее лето, лес ему сплавить. А две  берданки, это как мировая. Купец  отступную  сделал за  Василия!
Терентий рассвирепел:
- Верни купцу  подарок  назад! А то, не ровен час, я ему из этой берданки башку прострелю!
Захар начал успокаивать:
- Ты, парень, горяч и молод, остынь. Сам купец Ходыкин за вас хлопотал. А вам с ним ссориться ни к чему.
Во-первых, есть от него вести хорошие. Жив  ваш  Василий. Возвращаться домой, как освободили, не  решился,  а то быстро в солдаты заберут и воевать отправят.
Вторая новость. Скоро адмирал Колчак станет  Верховным правителем Сибири!  Силища огромная, сломит он хребет бунтарям большевистским! Купец советовал оренбургскую гостью отправить к нему.  Так что мешкать не будем! Сейчас за ней на заимку едем.
Семён помрачнел,  тяжко вздохнул.  Это сразу заметил Кузьма.
- Ты это, парень, брось! Выкинь из головы,  не про тебя эта барышня! Рылом  ты не вышел для неё.
 Сёма злобно буркнул:
- Рылом-то я вышел, породой не дотягиваю до её ......  . Не об этом сокрушаюсь! Я  надеялся, что она  наших  ребятишек  станут обучать. Всё равно её   кормим, а учителя не потянем,  для общины дорого.
Захар пообещал:
- Не сокрушайся, привезу я тебе недорого учителя. В уезде гимназию закрыли, в казне денег нет! Учителям есть нечего.
Поехали за барышне й. У заимки путников встречал громким лаем пёс,  когда признал хозяина, перестал брехать,  весело завилял хвостом.  Анна сидела на лавке во дворе, грелась на солнышке, за ночь домик остыл, по ночам уже начались заморозки.
Девица настороженно выслушала Захара,  подумав, без оптимизма  сказала:
- Адмирал Колчак -  морской офицер-путешественник, к тому  же республиканец, монархию не жалует. То,  что вся Сибирь под ним  - не факт! Это дело случая!  Как вы и говорили, вся железная дорога оказалась в руках белочехов. Это  они  её передали  под управление Колчаку.
Захар удивлённо посмотрел на Анну, перед ним сидела  уже не кисейная барышня,  а умудренная жизнью  женщина. Анна прочла все старые газеты, начиная с четырнадцатого года,  которые лежали в кладовой у Сомовых, старый Матвей за новостями в стране следил всегда.
 Анна уверенно заявила:
-  Суша -  не море. Адмирал  не справится. Более опытные генералы не смогли   оказать сопротивление революционным  массам, безграмотным мужикам, не владеющим военной грамотой. По-моему зря поеду в ставку адмирала... К тому же путь до Омска опасный.
Наступила длительная пауза. Молчание прервал Захар, попытался переубедить Анну:
- Купец Ходыкин обещал Вас охранять. И будет  попутный обоз с грузом до места. Вы сойдете за отрока, волос у вас пока короткий. В мужской одежде  никто  Вас за девицу не примет.
Анна согласилась на уговоры. Одев одежду Николки, выглядела как   безусый подросток. Свою одежду аккуратно сложила в вещь мешок. Кожаный саквояж отказалась брать с собой, приказала Семёну спрятать его подальше  на заимки:
- Если всё сложится хорошо, пришлю людей за ним.
Увидев на лошади Анны добротное седло, Захар запротестовал:
–  Сеня, меняй дорогое седло. Для юнца крестьянского нужно что попроще, на кордонах сразу неладное заподозрят.
- Так на нём Анну сюда привезли, оно удобное. - Пояснил Семён.
-  Оставь его себе, а нам попроще, целее будем.
До уезда добрались быстро. Попутный груз предназначался для военных нужд штаба адмирала. Снарядил груз купец  Ходыкин, поэтому ехали долго, но под надёжной охраной.
 Адмирал как пару дней прибыл в ставку. Все суетились и бегали, много кричали.
Анна пыталась лично встретиться  с Колчаком, но вредный адъютант твердил:
-  Не время мадемуазель!  Адмиралу нет дело до курсисток, кругом  фронт, идут бои, - но всё же согласился передать письмо.
На следующий день, адъютант Колчака дал ей ответ:
- Адмирал прочёл Ваше письмо, сказал, когда будет в Москве, решит Вашу судьбу!   А пока возвращайтесь туда, где Вы  скрывались всё это время.
От себя адъютант  всё же уточнил:
– А где вы находились всё это время?
– Под Барнаулом , ближе к границе.
- Да скажите,  как с  Вами связаться?
Анна подумав, ответила:
- В Барнауле у купца Ходыкина справьтесь.
Визит к адмиралу, преподал Анне жестокий урок, сразу на несколько лет повзрослела,  решила более ни на кого не полагаться,  действовать самостоятельно. Решила сама пробираться   через Китай в Европу к бабушке.
Услышав об этом решении,  купец пришел в ярость.
- Бредовая и опасная идея. В Китае  Вас, сударыня, продадут в рабство знатному китайцу, а тот посадит на цепь, будет держать, как собаку на привязи. Когда пресытится, продаст другому, а тот потом выкинет на улицу, так как  Вы будете больная и немощная женщина.  Вам нужна такая жизнь?
- А почему Вы рассматриваете худший вариант? – не согласилась Анна.
Мрачный купец, недовольно сказал:
– Так привык. Сначала - худший,  потом — лучший.  И редко ошибался!
Анна категорически отказалась возвращаться в Сычёвку на заимку, аргументируя:
- Я боюсь жить одна в тайге,  и  там нет элементарных условий,   скоро зима. Я  топить  печку не умею. Мне самой готовить еду на  этой печке?  Нет, нет и нет! Я останусь у Вас.
Купец резко возразил:
- Нет!  Это невозможно. Адмирал Вас принял плохо. Сударыня!  Не забывайте, вашу семью предали все;  от ваших родственников, до генералов и духовенство в придачу.  В ставке адмирала будут Вас у меня искать.  С добром ли,  или со злом, я не знаю.
Купец   немного подумав, спросил:
- Кто Вас выдел в селе?
Девушка ответила:
-  Два брата Сомовы, староста  и Фёкла, остальные мертвы.
– Братья и староста будут молчать. А сноху они отправили  к отцу в село Александровку.  Значит,  почти никто Вас там не знает.
Помолчав, купец продолжил:
– Вот , что я придумал. Семен решил открыть школу, нужна учительница.  Вы будете этой учительницей. Документ я Вам  сделаю, и поедите по тракту, со скупщиками, через Александровку. Чуток внешность исправим, приличная одежа для учительницы не помешает.
Потом Ходыкин повернулся к проводнику:
- А ты, Захар, возвращайся тропами в  тайгу,  деньги на школу отвезёшь Семёну.  Пускай со школой поторопится, и условие создаст для барышни, ну получше, чем на заимке.
Обратный путь  для Анны был долгим,  знатная девица ехала на  простой телеге, трясло на каждой кочке.  К борту телеги прикрепили школьную  доску, а  рядом с женщиной стоял  большой саквояж, в котором лежали вещи Анны и документы на имя учительница педагогического училища Рыковой Анны  Ивановны.
Настоящая хозяйка документов, дальняя родственница купца,  убегала от голода из Самары. В дороге  её одолела  хворь,   приехав   в Барнаул, слегла совсем. Ослабленный организм девушки  не справился с болезнью. Вскоре гостья Ходыкиных умерла.
Выпал первый  снег, морозец хоть и небольшой, но пронизывал путников.   Закутанная в тулуп , шаль поверх берета, в пимах с калошами,   девушка  прибыла в село Сычёвку.         
      
                Глава  13.

Семья Сомовых  с облегчением вздохнула, после отъезда тифозницы,  камень с души упал, а то все домочадцы  желали ей смерти, беря грех на душу.
Староста   общины Белов собрал народ на сход, обсудили текущие вопросы, он предостерегал селян:
- Хоть идет смута в стране, но подати всё равно нужно платить. Потом могут за недоимки три шкуры содрать.
Семен подъехал верхом, не спешился, обратился к селянам сходу, без подготовки:
-  Селу нужна школа - детей грамоте учить будем!  Я дам лес и деньги  на окна, стекло,  двери, кирпич для печи, печника найму. Вы поможете сруб доставить с делянки  и  сложить дом-пятистенку. Я  снабжу  учителя харчами, а община дровами.
Огорошенные мужики стояли, как вкопанные, с недоумением смотрели  на  Сомова, потом нашёлся крикун.
– Сёмка! А ты нас спросил, нужна ли нам твоя школа?
Второй   мужик, тоже возмутился:
- У меня дети уже выросли!
Недовольный Семён не смолчал,  спокойно ответил:
– Ты грамоте не обучен, дети тоже, так хоть пусть твои  внуки грамоту знают.  Я так сказал, так и будет! - пришпорил коня, поскакал прочь.
- А зачем мне грамота? Жил без неё, и дальше  буду жить, - прокричал мужик  вдогонку.
Тут заговорил  староста:
- Селяне! Вы не правы. Многие бегут ко мне написать или прочесть. Я денег не беру, но мне это тоже не надо! У меня как старосты, хлопот хватает. Подати с вас собираю, дабы никого не обидеть и государственный интерес соблюсти.
- Да мы что? Просто,   Сёмка без уважения обратился к нам! Будто общине в душу плюнул, - возмутился недовольный селянин.
 Другой  мужик, постарше добавил:
- Сёмка повёл себя,  как  будто  он здесь  хозяин.
Из толпы крикнул кто-то:
- Сомов хозяин на делянке, а здесь как все, равноправный общинник!
 Мужик, пришедший с фронта, заявил:
.- Скоро Сёмка не будет хозяином. Всё станет народным, общим. Делянку у него государство заберёт.
- Это  как? - Поинтересовалась рябая баба.
- А декрет вышел, «Земля  и  леса принадлежат народу».
Староста прикрикнул на умника,  поставил его на место быстро:
- Скоро этого декретчика свергнут. Приезжал Захар, новость сообщил -  Адмирал Колчак идет на Москву громить бунтарей-революционеров.
- И что? Опять царя поставят? - спросили мужики почти хором.
-Этого я не знаю,  – ответил Кузьма. - Знаю, что вам бузить  и ссору затевать не следует. Нам здесь жить нужно дружно! Тайга суровая, разлада  меж собой не любит. 
 Оглядев суровым взглядом толпу, уже спокойно добавил:
-  А школу строить будем! Кто не хочет, его дело! Но если придёт к нему беда и понадобиться помощь, община может отвернуться и  ему не помочь.
Староста направился к подворью Сомовых, а селяне не спешили расходиться.
Старик Иванов вышел, в средину круга и негромко заговорил, рассуждая:
-  Я согласен с вами, Сёмка  неучтиво повёл себя, , на своего деда Семёна похож. Тот тоже был крут и резок, но общинников не обижал, относился с почтением. Сёмка  ещё молод,  научится людей уважать! Жизнь заставит,  - помолчав, Иван продолжил, -  Мужики, думайте, пока лес  принадлежит Сомовым. А мы все с этого леса кормимся! А за работы в лесу Сомовы платят исправно, без обману!  А грамоту нам всем надо знать.
- Дед , а зачем тебе грамота? - захохотал молодой парень.
- А ты не ржи, не конь! - и дед обратился к отцу шустрика  суровым голосом, -  Михаил, поучи сына батогами, дюже языкат, старикам перечит. Стариков не уважат! А если  сам не можешь, - община поможет.
Толпа зашумела одобрительно.
Войдя в дом Сомовых, Кузьма принялся журить крестника.
-   Семён Матвеич! Как ты посмел с народом говорить сидя в седле, это же неуважение к селянам?!  Ты народу отдавал приказы, а не просил.
 У Семёна  даже отвисла челюсть. К нему крёстный впервые обратился, как ко  взрослому, по имени и отчеству. Оторопев он даже слово не мог произнести.
Дядька  Кузьма продолжил:
- Правильно  мужики поставили тебя на место.  Не гордись перед народом. На делянке командуй, но не приказуй,  не унижай работника. Ерофей  с гонором  начал говорить с людьми, вот его Господь и наказал! Говорю это тебе не как староста, а как батька.
А теперь к делу. Завтра начнем брёвна  доставлять с делянки, по десять лошадей на день хватит. В субботу соберу народ, дом под школу за пару днёв сложим.
 Недовольный Белов покинул подворье.
На душе у Семёна  кошки скребли. Мужик поник, сидел обхватив голову руками.
Терентий тоже подлил масла в огонь.
– Ну, брат, ты хватанул! Народ обидел.  Батя никогда, ни на кого голос не повышал,   его   почитали и уважали по всему Алтаю, до Тургайских степей. – недовольно посмотрев на брата,  добавил, - Ты опозорил имя нашего отца.
         
                Глава 14.

У ворот подворья Сомовых остановилась повозка. Возница громко крикнул:
- Хозяева, принимайте учительницу из города,  а то я спешу.
На крыльцо вышел Фёдор.
– Так,  это не к нам,  – позвал брата. - Николка, правь телегу к школе, и скажи старосте, пусть разместит учительницу.
Телега тронулась, вслед за ней побежал дворовый пёс Сомовых, у школы радостно прыгал, лизал девице руки. Николка  хотел отогнать, но барышня возразила:
- Я собак не боюсь, они меня любят. Если можно, пусть останется со мной.
 Николка отворил дверь школы. Внесли сначала школьную доску, поставили к окну, рядом с вешалкой, затем внесли большой саквояж.
Барышня  оглядела  небольшую комнату для занятий с большим  столом, по краям лавки на десяток человек,  аккуратная печь из красного кирпича, плита, на которой стояла большая кастрюля, наполненная тёплой водой,  на углу плиты - пустой чугунок и чайник.
Анна сняла варежки,  погрев руки, печь была ещё теплая, девушка отдёрнула штору на двери, прошла во вторую комнату. Маленькая  жилая комната для учительницы: кровать из дерева, маленький стол и два стула простой работы. В углу - вешалка для одежды, полки для посуды,  на которой  стояли две миски и кружки, на окне занавеска в тон шторы.
Анна, сев на  стул,  с облегчением вздохнула. Пёс лёг у  её ног.
– Славу Богу! Это уже не убогий домик на заимке. Теперь мне не страшно зимовать в тайге!
В дверь постучались. Вошёл староста, с ним девчонка лет тринадцати. Посмотрев на учительницу,  немного задумался,  произнёс, вроде как для себя:
- Бывает же такое сходство? Это от пережитого, наверное? – но прочитав документ, обратился  к девушке:
- Анна Ивановна!  У нас всё готово, школярят набралось много, так что Вы заниматься будете в два порядка. Сперва мальцы; пацанята и девки, а потом, как по двору  управятся, придут старшенькие отроки.    Они у нас обувку по переменку носят.
Печь вам помогут растопить, но Вы лучше сами. Умеете?
Учительницу отрицательно покачала головой.
- А кашу сварить можете? - увидел её удивленные глаза,  - Ничего, наука небольшая. Дочка поможет освоить,  – и указал на дочь, - Лизка ! Покажет, как печь растопить. Харчи, к вечеру завезёт Семён Матвеевич. Дрова дети принесут. Я вот узелок захватил, жена Вам пирожков собрала. Чайник вскипит, трав кинете,  а в чугунок - крупы для каши.
Увидев пса Мишку, Белов поначалу удивился, но потом догадался, что с первым впечатлением от учительницы он не обманулся. «Беда с лихом, если пришли, прогнать  трудно». Молча, с тяжёлым сердцем вышел староста из школы.
Шустрая девчонка Лизка открыла дверцу печи,  на остатки  тлеющих углей положила берестяную полоску. С  минуту, и она занялась пламенем. Девчонка ловко разгребла вокруг золу, положив  поперёк полено, на горящую берестянку положила сухостоя и сосновых шишек, затем хворост, а сверху поленья.  Огонь  весело  потрескивал в печи.  Лиза принялась поучать учительницу житейским премудростям.
- Когда сварите кашу, чугунок уберите!  На дрова положите большой кусок сухого навоза, кизяк называется, он будет  долго тлеть, и огонь в печи не погаснет.

 Вечером в дверь постучался Семён, открывая дверь, внёс корзину с продуктами. Молча склонился в приветствии, потом сел на лавке у стола.
 Молчание прервала Анна.
- А как ты догадался, что это я?
- Пёс Мишка умный,  к чужакам ластиться не станет. - вздохнув, спросил. - Что обещал адмирал Колчак?
- Ничего не обещал, я не доверяю ему.   Обманулся  купец Ходыкин, поверив в адмирала, большие средства погнал на его поддержку. Мне  уже кажется,   власть большевиков надолго.
-А что теперь делать будешь? Долго у нас прятаться собираешься?
- Я хотела уйти сама в Китай. Да  купец  страшилок  нарассказывал, злых баек, как русских женщин китайцы в рабство продают.
- Это не страшилки, а  горькая правда,  проводники  об этом рассказывали. -  пояснил Семён. - Нас в Китае никто не ждёт.   Мы там  никому не нужны. Им самим жрать нечего.  Захар несколько  раз там был, рассказывал.
Наступила долгая пауза, потом  Анна произнесла:
- Мне остаётся одно, буду ждать « кузена.» Наверное, придет за мной,   если ещё жив?
Ты говорил, хворым уехал.
 Семён  выкладывал  из корзины продукты.
– Тут  немного  мёда.  Соль  и спички.  Кусок сала и смальц для каши. Крупа ржаная и гречневая. Гороха много.  Варить его умеешь? - Анна  отрицательно покачала  головой.
- Это просто. Гороха засыпь на пол чугунка замочи на ночь. Утром налей воды немного, чтобы покрыла крупу сверху на два пальца, и на плиту ставь. Как начнет кипеть, половником пенку сними. Когда  вода выкипит, попробуй. Если не доварилось, добавь ещё воды. Да и  смотри, что бы не пригорела. И ещё старайся огонь  водой в печи  не погасить.
Подумав, предупредил.
-  Тебе  придется всё делать самой, прислуги не будет. Да, харчей,  лишних нет, бережно потребляйте.  Мишка с тобой останется, ему в день  по две рыбки, ну и каши в вот эту плошку.
Забрав пустую корзину, Семён покинул  школу, прикрыв за собой дверь.
Потом снова пришёл староста и уговорил учительницу в третью смену,  по вечерам, взрослых парней и девушек обучать чтению и письму.
 
                Глава 15.

На новом месте Анна проснулась рано. Первым делом  заглянула в топку печи, веточкой поворошила пепел, увидев искры, положила на угли тоненькую бересту, слегка подув на неё. И вот огонёк и хорошее пламя занялось. Положила ещё бересту и сухих веток. Кочергой  осторожно разгребла пепел,  засунула  полено поперёк,  как её учила Лизка, потом ещё пару веток  сухих сосновых шишек, а  сверху три полена.
Девушка обрадовалась, наконец она научилась  печь растапливать.  Поставила греться кашу и чайник, завтрак готов! Ей  осталось прибрать себя и ждать школярят.
 Молоденькая учительница  никак не могла понять, с чего,  и как начать обучать деревенских детей? Первый её урок, думала всё будет просто, но ошиблась.
Ребятня собралась дружно, ждали разрешения войти в школу.  Перед входом метлой смели снег с обуви. Чинно вошли,  шубейки  на вешалке разместили, так наказали им родители. У староверов детвору не балуют, держат в строгости.
 Вдруг здоровенный пёс резво вбежал в помещение, принялся отряхиваться от снега.  Учительница подошла к нему  и строгим голосом скомандовала:
- Больше этого в доме не делай, – показала пальцем, - Вот тут  твоё место, у порога.
 Пёс послушно лёг у порога.
Ребятня испуганно переглянулась, тихо расселись по местам.
 Анна, рассматривая одежду школьников, удивилась, как бедно   и грязно  живут люди в деревнях!    Родители с раннего утра до вечера в трудах, а руки  и лица моют снегом.
 Лица и руки у сидящих рядом с ней детей  были немытые,  родители не проследили.
 Анна Ивановна с трудом преодолела отвращение и брезгливость.
Ребятишки сидели на лавке за столом, напротив каждого - по  чернильнице и тетрадочке. Они с любопытством  смотрели на  учительницу.
Анна взглянула на них и оторопела. Её охватило волнение и даже страх. Пауза затянулась, и тут Анне Ивановне вспомнилось стихотворение поэта Николая Некрасова.   Она прокашлялась, стараясь не волноваться, произнесла:
-  Стихотворение  поэта Некрасова  «Генерал Топтыгин»
Дело под вечер, зимой,
И морозец знатный.
По дороге столбовой
Едет парень молодой,
Мужичок обратный:
Не спешит, трусит слегка;
Лошади не слабы,
Да дорога не гладка -
Рытвины, ухабы.
Нагоняет ямщичок
Вожака с медведем:
"Посади нас, паренек,
Веселей поедем!"
- " Что ты ? С Мишкой ?" - "Ничего!
Дети заворожённо смотрели на учительницу, слушая её.  Анна продолжала  декламировать, понимая, что смогла заинтересовать учеников и заодно успокоится, заканчивала строками:
- Заревел наш мишка!
И смотритель отскочил:
"Господи помилуй!
Сорок лет я прослужил
Верой, правдой, силой;
Много видел на тракту
Генералов строгих,
Нет ребра, зубов во рту
Не хватает многих,
А такого не видал,
Господи Иисусе!
Небывалый генерал,
Видно, в новом вкусе!.."

Детки повеселели, страх прошёл, родители им наказали строго-настрого, учиться с усердием. А учеба-то оказалась  интересной.
Учительница  перешла к Азбуке,  написав на доске две  буквы «Аа» - азъ, потом две «Бб» - буки.  Дети старательно выводили буквы, не понимая, зачем это им.
Вечером пришли на занятия взрослые парни и три девушки, дочки старосты Белова.
 Учительница не стала читать взрослым стихотворение, закрепила  Атлас на доске, совершила путешествие, рассказывая:  о горах, реках, морях, о континентах.
Взрослые школяры слушали её с удивлением, большинство  из селян, дальше села Александровки никуда не ходили.
Семён сидел за первым столом. Он никак не мог сосредоточиться  на уроке,  карта сначала заинтересовала его, а когда перешли к буквам,  парень остановил свой  взор на учительнице, залюбовавшись ею. Его сердце сжалось, по телу пошла дрожь, кровь в нём взыграла. Сомов  встал из- за стола,  и  молча  покинул школу, понимая,  видеть Анну  больше не в силах.
Учительница напротив,  не поняла, что с Семёном. Почему без разрешения покинул урок?
Усталая  Анна пришла в ужас оттого, что  к вечеру  у неё не было сил даже поужинать, пробормотала вслух:
 -  Не  так просто обучать детей грамоте!
Девушка разгребла в топке уголья, положив  ещё два  полена. Чайник был тёплый. Попив чаю с сухарями и мёдом, погрызла орешки, подошла к  окну... Девушка  долго рассматривала узоры, нарисованные морозом, думала:«Если я так, как сегодня,  буду детям  буквы объяснять, то к весне не научу их читать.
И тут  к ней  пришла простая мысль: «Я больше не буду обучать детишек названиям букв: Азъ. Буки, Веди, Глаголь... Зачем  им  названия?  Я просто буду давать им звуки. «А-У». «У-А.»  « Ма-Ма» « Па-Па.»
И действительно, дело пошло быстрее. Дети сразу видели результат и учились с интересом.
 Одного Анна не могла взять в толк, почему ушёл с урока Семён, и больше  на занятия не приходит?  Даже попросила передать Семёну через Прохора, что она  готова с ним отдельно заниматься, предположив, что  глава семьи Сомовых испугался  оконфузиться перед селянами.
Анна даже не подозревала, что творилось на сердце молодого человека, как он страдает. Даже решил остаться неучем, но не решился училке открыться, полагая, что он не её поля ягода.

                Глава 16.
               
       Зима выдалась морозная, обошлась без происшествий. Даже пропавший проводник Захар нашёлся, оказалось, ходил проводником в Китай. Снарядился проводить контрабандистов за кордон и попал в лапы  китайской банды, торговавшей людьми. Пришлось ему за себя давать выкуп. Всё  средства, которые собрал непосильным трудом с риском для жизни за два года,  отдал китайцам, даже в долг залез.
Рассказывал потом братьям Сомовым:
- Вот оно как меня Бог наказал… А ведь покойный Матвей Семёнович меня упреждал не связываться с бандитами, грех это!
Но братьев больше  интересовали новости, что в мире творится?
Захар   ничем не порадовал, рассказывая.
- Эти большевики теперича  Красными зовутся. Их  красные командиры, голодранцы- босяки, мнут бока  белым офицерам, обученным военным наукам в академиях.
Красный командир крестьянин Васька Чапаев с двумя классами духовно-приходской школы под Уфой разбил дивизию кадрового  генерала Капеля. Говорят, погиб этот Васька. Утоп в реке, туда ему и дорога.
- Ничего не пойму!  - удивился возмущенный Семён, – Как же так? Лапотники,  деревенские мужики громят армию  адмирала Колчака? Давеча с  дядькой Кузьмой ходили на охоту, он нас посвятил во все охотничьи уловки, целая наука, так мы пришли с трофеем.  А тут,  обученные военным премудростям офицеры не могут совладать с безграмотными мужиками?
Захар, сетуя, пробубнил:
- Вот такие дела…
Купец Ходыкин совсем разорился. За адмирала Колчака ухватился, как утопающий за  соломинку. Всё имущество спустил для нужд  Белой армии.
Купец  говорил:
- Не надо было офицерам царя свергать!  Николай был умен, но мудрости в нём не было.  В войну втянулся, хотел  братьям-словакам   помочь. На какой ляд? Словакам не помог, а сам в  дерьме  по уши оказался.  Офицерьё подтолкнуло  мужиков к бунту, вот мужик и стал бузить.
Страны «Антанты»  злонамеренно втянули Россию  в мировую бойню… . Нашу империю развалить хотели, вот и развалили.

Всё  время молча слушавший Захара , дядька Кузьма  произнёс:
- Во истину говорит народная мудрость:  «Не  береди лихо, пока тихо». Тепереча все бедуют,  и богатые, и бедные.
Захар сквозь слезы произнес:
- Летом белочехи разор чинили, обирая крестьян. Тепереча  колчаковские снабженцы выгребают в деревнях  весь провиант и  корм для лошадей,  в тайгу пошли по хуторам и отрубам. На днях к Вам нагрянут. Уже в уезде голодно, на рынке всё стоит втридорога, приехал  вас  упредить. Спрячьте провизию в тайге, немного оставьте, для виду. Пусть заберут, что найдут, зато лютовать не станут, - Захар, вздохнув, ещё посоветовал, - Главное лошадей в тайгу уведите.   Я думаю,  меня проводником возьмёте?
И ещё не обессудь меня  Семён,  – стесняясь попросил Захар, - Я  тоже к вам  за провизией, худо  жить стало!  - с горечью  вздохнул , .- Хлеба давно не ели.
Уже уезжая  с подворья, Захар тоскливо произнёс:
- Эх, завидую вам ребята!  Истинное счастье! Сидите в тайге, ничего не знаете. Ни   войны, ни  голода,  На охоту ходите! Душу радуете!
Не зря Захар завидовал братьям Сомовым. Весенняя охота на тетеревином току -  наивысшее удовольствие для охотника,  потрясающее зрелище,  дух захватывает.
Братья  Семён и Фёдор готовились давно ко второй вылазке.  Первый раз ходили с дядькой Кузьмой, теперь он ушёл без них, со своим зятем Терентием Сомовым.
Братья заранее поставили охотничий шалаш из елового лапника на току  прошло года, дали тетереву привыкнуть к шалашу, а на поляне оставили черный пим для приманки.
Семён и Фёдор пришли с первыми лучами солнца,  одевшись в тёплые тулупы, залегли в ожидании единственного выстрела. Так  можно было долго прождать,  продрогнуть и дать осечку, и всё пойдёт насмарку.
Через пару часов показался токовик, они его издалека заметили - быстро двигался черный пушистый ком с белой полосой на крыльях, на голове большой красный гребень.
Выйдя на круг к пиму, кочет распушив  на всем теле  перья, раздвинул крылья по сторонам, хвост раскрыл веером, зрительно увеличился вдвое, оглядевшись  по сторонам, не сидят ли уже  на ветках тетёрки, задрал голову вверх и издал первое  « чуфыкание»  зазывая курочек.
С другой стороны леса  вышел  второй тетерев,  и вот   пожаловал третий, очень крупный петух, с мощным гортанным голосом.
Сперва тетерева ходили кругами, примерялись, присматривались.  Первый кочет ринулся в бой на менее голосистого петуха, но тут же ретировался, получив достойный отпор.  Совсем  с тока не ушёл, держался у  края,   рядом с шалашом, сделав подарок охотникам, но продолжал хрипло « чуфыркать». Наверно, в драке повредил  горло.
Охотники не спешили стрелять, ожидали второй схватки, она не заставила себя долго ждать. Второй и третий петухи сошлись в поединке, который был предсказуем.
Третий, большой  тетерев–косач, победоносно удалился в сторону тетёрок в лес, а раненный петух пытался взлететь, но стал вторым подарком для охотников.
Семён кивнул брату, и они выстрелили одновременно. Добыча оказалась у них в руках. Шалаш разбирать не стали, оставили для склада под провиант.  Второй схрон  решили сделать в медвежьей берлоге, подумав, что косолапый  уже проснулся и  с голодухи  ушёл на реку рыбу ловить. Охотники  на всякий случай  ветки внутри берлоги намазали креолином, чтобы вонью отпугнуть мышей и прочих любителей залезть в чужой схрон.
Уже на следующий день с рассветом Сомовы выехали  со двора верхом, и ещё три лошади были навьючены мешками с провиантом. Проходивший мимо селянин с любопытством спросил:
- В уезд  направились, продавать? Себе хоть что-то  оставили?
Фёдор громко прокричал в ответ:
- Ага, в уезд, ноне провиант дорогой. Путники тронулись в сторону деревни  Александровка, но сделав крюк, свернули в тайгу, к схрону.

К обеду староста собрал общину на сход. Лукаво улыбаясь, поглаживая бороду и усы,  негромко произнёс:
- Меня известили, что в нашу деревню  прибудут сборщики провианта для армии адмирала Колчака.   Селяне! Прошу приготовить излишки, ну и чуток себе оставьте.
Калека–фронтовик крикнул:
- Кузьма, ты так предлагаешь, «Чтобы  волки были сыты, и овцы целы?»
 Староста вздрогнув, ответил:
- Ну, ты зря так думаешь. Я этого не говорил.  Моя забота,  бузы не допустить. А кто как понял, не моего ума дело.
К вечеру вся округа знала о сборщиках провианта для Белой армии.
Пару дней спустя к полудню в деревню пробыло три подводы и десяток солдат с офицером. Больше всех трясли подворье Сомовых, даже  выгребли из кадки последние солёные грибы. Не веря, что братья выехали в уезд, офицер учинил допрос  селян, убедившись в своей правоте, даже обрадовался:
- На кордоне их встретят, нам меньше везти.
По крестьянским дворам прошлись тоже, выгребая подчистую, всё съестное для людей и лошадей.
Люди с ненавистью смотрели на белогвардейских мародёров,  а  вот  бузить  не рискнули.
Офицер заглянул в школу, порывшись на полках,  приказал солдату вынести  четыре мешочка  в пару фунтов с крупой, а мёд из миски смахнул пальцем в рот, запив из носика чайника.
Анна возмутилась:
-  Господин   офицер! Как Вы смеете? Вам не стыдно? Не подобает  российскому офицеру так  себя вести!
 Офицер брезгливо взглянул на неё:
- Барышня. Где к чёрту эта  армия и Россия?  Ваш дешёвый патриотизм, во у меня где!
Он провёл рукой по своему горлу, и придя в  ярость, закричал:
- Да , как ты смеешь мне фронтовому офицеру делать замечание? Я шестой  год  на фронте, устал воевать! Мужики или офицеры развалили Россию? И ради чего воюем?  Ради царя-батюшки?  Могильщиком царизма был дядя царя - Великий князь! Он  подложил  свинью Николашке.
  Офицера всего  нервно трясло, он погрозил Анне пальцем.
- Осенью в четырнадцатом году,  придворные  и заводчики воровали у государства, не снабжали армию провизией и боеприпасами.   Они  нагло грабили Россию.  Провалили театр военных действий!
Анна с пренебрежением посмотрела на офицера:
- Поручик, вы забыли о воинской чести!
Офицер взглянул  похотливо на учительницу:
- Смолянка, курсистка меня учить вздумала?!  Ты здесь мёд жрёшь, а у  меня в окопах  солдаты с голоду дохнут.
Офицер, внимательно посмотрел на Анну, что-то  было в ней ему знакомое и желанное. Он  схватил  девицу  бросил на кровать,  задрал ей подол юбки.  Шпага мешала, он попытался расстегнуть ремень, задел полки у кровати. Вниз посыпались газеты прошлых лет.
В глаза офицеру бросился царственный портрет   величественной княжны Марии Николаевны Романовой. В своё время от этого газетного портрета у кадетов и офицеров   дух перехватывало. Тогда офицер   и  сам был влюблён, и даже часами ловил момент, хоть одним глазком взглянуть на даму сердца.
Поручик,   наконец, внимательно рассмотрел лицо девушки, испуганно  вздрогнул, встал «по стойке смирно»,  дрожащим голосов произнес:
- Простите, сразу не признал, – после паузы  удивлённо произнёс, - Не может быть, вас же расстреляли…
Анна собралась духом и почти шепотом с дрожью в голосе,  произнесла:
– Поручик, вы обознались.
-  Княжна,  Мария Николаевна, Вас я из тысячи узнаю.  А что с другими?
Поручик, это не ваша тайна,  вам бы  не следовало этого знать.
И всё же скажите, что с остальными? Царя  действительно расстреляли?  Я не уйду от сюда, пока не узнаю правды.
Анна после небольшой паузы, произнесла:
 Меня доставили  в тайгу, когда я была в тифозной горячке. До этого помню, за  мной и цесаревичем  ухаживала  княжна  Анастасия. Отец успел ей сообщить. Большевики семью  не  расстреляют. Он им нужен,  заключить мир с немцами, а более ее деньги в Швейцарском банке.  А что произошло дальше  мне  ничего не известно.
В комнату вбежал солдат и  перепуганный староста. Кузьма обратился к  офицеру:
- Ваша благородие, не дело затеяли. Селяне Вас с радушием встретили! А  Вы,  над девицей глумится  вздумали? Стыдно!
Офицер выругался, взглянул на Анну и молча   покинул школу, громко  хлопнув дверью.
Анна поднялась с кровати, одёрнув юбку, с горечью произнесла:
-  Эти офицеры  свергли законного  царя  России! Божьего помазанника!   Это они  хотят в России  создать республиканское правление? Да этого не будет никогда!  В одном  поручик  прав, нет больше российской армии! Нет больше России! 
Староста, извиняясь помог  Анне собрать вещи и газеты, рассмотрев    внимательно портрет  княжны Марии,  произнёс:
-  Значит, вот чьих  Вы будете!  Я всё слышал... Прав  был Семён Матвеевич, давеча зря ему не поверил. Мы все теперь  по лезвию ножа ходим.  Анна Ивановна! Скорее бы ваши,  забрали Вас отсюда. А то беды не оберемся. С офицером плохо вышло. Вдруг кому расскажет? Придётся грех на душу взять. Не дичь, а другого выхода  нет. На развилке может успеем их перехватить?    
    
                Глава 17.

 Войско адмирала Колчака отступило вглубь Сибири, оставались разрозненные подразделения, походившие  больше на банды мародеров,  шнырявшим по сёлам в поисках провианта, чиня урон крестьянам, настраивая  их против себя. Красная армия шла им вслед, постоянно преследуя и уничтожая противника.
 Зимой двадцатого года в деревню,  опять за провиантом, приехал  проводник Захар. Привёз новости и письмо от Василия Сомова.
В письме Василий сообщил о себе немного:
«Я женился, живу в городе Тобольске! На Алтай  в деревню не вернусь. Братья! Я советую вам  уехать из деревни вовремя! Затеряться в городе. Народу тут много,  никто ни о ком ничего не знает. С отъездом  не тяните!»
В том же письме Василий   предупреждал о национализации имущества, земли и лесных угодий:
« Наш лесной надел   точно отберут. Жить станет трудно и не на  что.
                Ваш брат Василий.»
Вторая новость была не радостней первой.
Купец Ходыкин прислали    устную весточку учительнице:
«Друзья о ней помнят, велели  жить  и ждать в деревне! За ней придут позже. Сейчас  ей опасно  жить  даже в Китае.»
Сам же купец перед уходом  в горы  в таёжный скит, прощаясь  с друзьями и дальними родственниками, заявил:
– Всё,  Красные победили! Нам с этим  нужно  смирится. На всё Божья  воля!  Господь   видать,  думая о нас грешных, решил положить на чашу весов власть Красных и Белых, перевесили Красные.
От Красных меньше будет жертв и горя, чем от монарха  и  Белой гвардии,   с их возвратом захлебнётся народ в собственной крови.
Купец  говорил  про Пугачевский бунт, переросший в восстание,  и как его предки- староверы в ужасе вспоминали, как  в одночасье из вольных крестьян, стали крепостными,  лишенными всех прав.  И как они  в страхе смотрели на плывущие  по реке Яик струги с висельниками-бунтарями, казнёнными по приказу царицы Екатерины Второй.
Ещё Ходыкин напомнил:
-  Как жестоко расправился Николай Второй с народом, только за то, что посмели выйти и запеть «Боже царя храни!» на Дворцовую площадь. А ведь  несли   портреты самого царя Николая и  петицию с просьбой облегчить их тяжкую долю. Народ верил в  справедливость    Батюшки Царя, а царь не спешил облегчать их нищенское существование.
А в ответ люди  получили свинцовый подарок от   божьего помазанника.
Купец просил не забывать, как заводчики с царского одобрения на золотых  приисках в Ленске расстреляли голодных демонстрантов, только за то,  что они не получали зарплату, требовали выдать её, так как хотели есть.
 Купец с горечью добавил:
- А уж за революционный бунт долго будут  течь кровавые реки, и лежать груды  мертвых тел праведников и грешников.   Наши цари с мудростью не дружат,   жестоки к  своему  народу, полагая, что  царю всё позволено.  Казнями пугают, чтоб держать в страхе народные массы!
Миловать и любить свой народ, заботясь о  вверенном ему люду, нашим монархам не дано!
Прозорливый, мудрый купец Ходыкин, осознавал вину царской семьи и их окружения, ставших могильщиками российской монархии.
Особенно высокую  лепту внёс Великий  князь Николай  Николаевич  в развале династии Романовых.
Купец с горечью сокрушался, и сетовал , советуя смириться. Мудрый купец  был прав.
Этот царский вельможа на патриотическом энтузиазме солдат и офицеров  одержал в четырнадцатом году  первую победу над германцем, получил от Царя Николая Второго шашку, усыпанную бриллиантами.
Подарок  вскружил главнокомандующему голову,  в   дальнейшем  он уже бездарно и безответственно  командовал Верховной Ставкой,  не просчитывая элементарно необходимого снабжения для  армии:  личного  оружия, пулемётов, снарядов,  провизии.
Своим бездушием и чванством обрёк солдат и офицеров на смерть и сдачу в плен. А придворное окружении нагло воровало, как и чиновники на местах.
Голодные люди не могли воевать голыми руками, это  сразу поняли Германцы, быстрыми темпами продвигались вглубь России.
Купец, как бы опережая вопрос Захара, пояснил:
– Я в Китай  не пойду! Мы за кордоном  никому  не нужны.   Наслышан, как   нашего брата  там встречают, обирая до последнего,  – на глазах сурового мужчины проступили слёзы, - Я в России родился в ней и буду  погребён, как православный и  праведник.
Ходыкин  не хотел более никакой власти над собой: ни «белой», ни «красной», ни царский!
Через пару дней после прощального ужина Ходыкина с друзьями,  двенадцать человек   на  лошадях, груженых домашним скарбом,  растворились в таежном тумане, и  более никто,  никогда, ничего  о них не слышал.

 После отъезда Захара,  сноха Полина несколько раз перечитывала письмо Василия, озадачив  братьев Сомовых, и без того томящихся неизвестностью за будущее. 
Братья решили, как только они научатся хорошо читать и писать, по совету брата Василька покинут тайгу.
Доставленное  письмо огорчило Анну, ей не терпелось побыстрее убежать из  таёжной глуши к людям, к привычному образу жизни,  к родному по духу обществу. Весточка от купца даже разозлила девушку, она сочла исход купца в таёжную глухомань за предательство  и малодушие.
Анна возмущалась:
- Да чего обмельчал народ! Ни чести, ни совести. А ведь  купчишка слово дал моим ..... , служить нам верой и правдой!
 Она нервно запинаясь произнесла:  - Бросить меня, одну!   На кого?  На вороватого  проводника и немытых деревенских холопов?
 Последние  слова  Анны сильно обидели Семёна. Парень,  молча вышел из школы, даже не попрощался, громко хлопнув дверью. Сделал для себя в очередной раз вывод:
«С Анной у меня не может быть ничего общего.  Душащую меня любовь, мне  нужно претерпеть, и держаться подальше от  соблазна.»
 Гневно сжав кулаки, проскрипел зубами:
 -  Не ровен час, бесы искусят меня  взять княжну силой.
И вдруг, неожиданно для себя  выругался:
- Сама придёт ко мне эта гордячка.  Она  же на меня смотрит, как ..... .      

                Глава  18.

Минула вторая зима, на дворе март, а морозы только крепчали,  Анна,  будто птица в клетке, безвылазно сидела в школе, общаясь только  с учениками и старостой села Кузьмой, теперь ещё из уезда назначенным управляющим  лесного хозяйства.
 За зиму Семён ни разу в школе не появился. Белов объяснил учительнице:
 -Анна Ивановна! Вы на него не серчайте! Он обиделся, как отняли у него кедровую делянку, вот и живет бирюком на заимке. Завел коз и овец, всё по тайге шастает, охотой промышляет, но по привычке смотрит за лесом! Мне во всём помогает.
 Дела в школе шли  плохо, дети с трудом научились писать, читали по слогам, зато освоили географию и интересовались историей государства.
У взрослых школяров ещё хуже, постоянно пропускают занятия, отвлекаются по хозяйским  делам,  кое-как научились читать и писать, но хорошо ставят  своё имя и  фамилию вместо подписи.
 Из района Белов привез директиву. -Учителям вести  просветительную работу основываясь на информации из газеты «Правда».  Внимательно читая газеты, в одной статье учительница нашла сведение, заинтересовавшие её.
«Гражданин Иванов расстрелян за пособничество врагам революции, белогвардейцам»
Анну этот  факт обрадовал, ведь если «Белое движение» существует, как  в Европе, так и в Азии, это значит о ней наверняка помнят. Надо ждать, за ней придут.
 Семья Сомовых продолжала содержать учителя, поставляла продуты,  правда ассортимент очень оскудел: молока кувшин, мясо кусочек, несколько сушеных рыбёшек  для пса Мишки,  жир бараний  раз в месяц,   крупы и кедровые орехи.  Гороховой каши   учительница  наелась на всю оставшуюся  жизнь.  А полбу ела через день, она уже в рот  ей не лезла.
 Дядька Кузьма опять заходил,  принёс дрова, предупредив:
– Вы уж дровишки бережнее расходуете, все заготовки  ушли в район,  а топить  печи ещё месяца три.
Утром в выходной, Анна с тоской подошла к замёрзшему окну, подышала на него, пальцем погрела  покрытое инеем  стекло, через проталину увидела яркое солнце и искрящиеся снег.  Ей  захотелось выскочить наружу из добровольного заточения,  бежать к людям.
Она одела шапочку, накинула поверх платок, тулупчик, валенки, вышла из школы, и замерла в восторге, после трескучих морозов, холодных вьюг, на неё взглянуло ласковое солнышко, белый снег, играя лучиками, переливаясь,  искрился.
Какая-то птичка весело стрекотала.  Пёс радостно крутился у её ног, готовый сопровождать куда угодно. Все говорило: « Ах, как прекрасна  эта жизнь!»
 У Анны  внутри что-то ёкнуло, сжалось. Закрыв глаза,  она увидела Семёна.
 –Да, да! - воскликнула девушка, - Я соскучилась по этому  деревенскому увальню! Мне просто его не хватает!   Отсюда моя хандра и грусть.
Девушка взглянула на тропу, ведущую к заимке, ноги сами побежали вслед за собакой,  которая тоже скучала по Семёну, и была им обоим  ласковым другом.
У  заимки гостей  встретил охотничий  пёс Шарик, по совместительству он выполнял обязанности  сторожа. Хотя и укрепил Семён изгородь, но волки всё равно норовили проникнуть в овчарню. В сарае к весне осталось с пяток ярок, две козы и  козёл. Сено животные  съели, приходилась  регулярно выгонять их на продутые ветрами полянки.
Семья  Сомовых разделили всё хозяйство меж братьям, чтобы  меньше  платить продовольственный  налог п, и чтобы  не конфисковали излишки,  многое  раздали бедным родственникам и односельчанам.
Резвый Шарик, увидев Анну, недружелюбно залаял,  но  при этом весело вилял хвостом показывая, что рад видеть Мишку.
Семёна во дворе Анна не увидала. Гостья тихо прошла в домик, огляделась.  Охотничий домик перестроили, к нему добавили сени и комнату, погреба.  В каморке тоже  произошли изменения, появилась кровать, на который дремал  сам хозяин.  Он лежал в одних портках, укрывшись тулупом, босые ноги торчали снаружи.  Усталый  парень  беззаботно спал. 
Анна впервые рассмотрела  его. С момента первой встречи он возмужал, очень  и.  Анна ему  будет по грудь. Красивый  крепкий торс,  мужественное лицо,  хотя небритое, но  приятное, обворожительные каштановые кудри  делали парня неотразимым.
Анна  тихонько сняла валенки и тулупчик с платком, присела рядом. Её   сердце билось учащённо. Её вдруг охватило волнение, непонятное желание любовных утех с этим  чужим и таким милым человеком. А мысли о «кузене,»  стали уплывать...
После негласного обручения с ним  без разрешения её родителей, молодых охватила страсть. Близость случилась неожиданно. Потом  девушку преследовало неприятное чувство чего-то  постыдного.  Она тяготилась совершённого ,   отчасти потому и с парнем Сомовым держала дистанцию.
 Семён, то ли от  пристального взгляда, то ли  от возни собак в сенях, проснулся. Увидев  желанную гостью, вскочил с постели, засмущался своей наготы,  прикрылся тулупом. Удивлённый, стоял как вкопанный.
 Анна подошла близко к парню,  вслушиваясь в громкое биение  сердца великана,  подняла голову. Их взгляды встретились… В них возникло  желание ласкать друг друга… Одновременно слились  их тела и губы прикоснулись, дав волю  любовной страсти и желанию быть вместе. Всё произошло мгновенно, потом ещё несколько раз повторилось.
Уже усталая, но счастливая Анна лежала в объятиях на груди крепкого ладного мужчины. В ней не было ни стыда, ни вины в содеянном,  только чувство радости и спокойствия, и ей казалось,  оно будет  продолжаться вечно. Но у обоих молодых и здоровых уже урчало в животе. Лирика ушла, а проза жизни подняла влюблённых с кровати.
Семён нагим вышел во двор, прошёлся босыми ногами по скрипучему на морозе снегу. Закалённый парень обтер свое тело снегом, задорно ухнул. Оглянувшись на улыбающуюся  Анну, приободрился ещё больше.
Анна  подумала: «Хоть и холоп, но хорош собой и страсти в нём  больше, чем в «кузене!»,  –  вслух сказала:
- Я так и не научилась умываться снегом, при этой мысли, у меня все внутри замерзает.
Семен и Анна вернулись в дом.  В печи оставались угли,  он подбросил поленья, поставил чугунок с водой,  насыпал крупы. Потом Семен вышел во двор, управиться по хозяйству.  Анна последовала за ним, удивляясь, как работа ладится в руках этого дикого крестьянина? Но знатная девица, еще более удивилась, наблюдая, как мужчина доил коз. И не сразу взяла бидон, когда Семен предложил  ей  испить парного молока.
Ужин прошёл в молчании. Анна прятала свои глаза,  но уходить ей не хотелось, на душе впервые было спокойно и мило, то же самое творилось в душе Семёна.
Неожиданно руки их опять встретились, они обнялись, и любовные утехи продолжились ещё более страстно и длительно, и казались ещё желаннее.
 За полночь молодые вышли  во двор.
Луна  застыла в удивлении,  пялила на них свои удивлённые глаза, отрыв рот.
- А!   Грешите? Вы же не венчаны!
Но звезды радостно мерцали, одобряя близость молодых, вкусивших запретный плод  греха прелюбодеяния.
Любовникам не хотелось говорить об этом идя  в село. Анна весело возвращалась в деревню, и постылая школа  уже не казалась ей тюрьмой. Распрощались у околицы, таясь от  посторонних глаз.
Девушка проскользнула в здание школы. В печи мерцали ещё угли. Для огонька, бросила горсть еловых шишек,  они искрясь, затрещали. Анна с удовольствием смотрела, как шишки быстро охватил огонь, потом занялись пламенем поленья. Теперь она положила  сверху  кизяк, вымыла руки, и упала в кровать,  уснув сном беззаботного младенца.

                Глава 19.
Спустя пару дней  Семён тайком   пробрался в село. У школы  никого не заметил, постучался в окно.  Анна ждала любовника, радостная чуть не выскочила на улицу, но парень предусмотрительно успел её водворить назад. Снял с себя тулуп и пимы,  легко подхватил девушку, унёс на кровать. Они  страстно миловались до полуночи.
На пятый  приход к  учительнице,  Семёна подкараулил брат, вычислил его по поведению Шарика. Пес на днях прибегал вместе с Мишкой во двор Сомовых, явно искал своего хозяина, понял, где  надо Сёмку искать.  Поэтому на этот раз, Шарик дожидался  у школы, топтался на снегу у дверей.
Разговор у братьев  не задался, но про Семёна брат никому ничего не рассказал.
В мае  староста  приходил к учительнице, сразу подметил её жизнерадостное настроение и лицо сияющее от счастья. Тело молодушки сделалось женственнее, округлилось, ходила плавно, щеки  покрылась веснушками.
Кузьма сообразил, что обрюхатил Семён учителку,  решил подкараулить блудника, приставил дочь караулить. По её сигналу Кузьма поспешил нарушителя встретить. 
Белый не стал ходить вокруг да около,  сразу заявил:
- Крестник, ты что творишь? Мало беды было в вашем доме?  Учителка на сносях. Наши мужики блуда не потерпят  и не посмотрят, что она городская. Завернут  в шкуру быка и батогами  бить будут, пока плод греха не скинет! Жаль,   изувечат барышню.
В ответ услышал.
- Дядька Кузьма ! Я всё знаю. Сам  решу эту проблему.  Я обвенчаюсь с Анной Ивановной.
Семён  давно   заметил перемены в женщине, понимал, чем они заканчиваются для  соломенных вдов в их краях. Суровы нравы в селах у староверов. Анне сказал:
– С лесозаготовкой  закончу, лес сплавим, поедем в город и обвенчаемся.
Анна понимала всё,  и не сомневалась, что от  Семёна  услышит только  эти слова.
Но Семёну было совестно, решил покаяться перед бабушкой, прося благословения.
Бабушка Мария давно заметила перемену во внуке, но   отъезд семьи Терентия отвлёк внимания старухи.
Теперь, после первых слов Семена, бабуля, огрев внука ухватом, закричала:
– Не благословлю!  Не нужны нам дети из проклятого поганого семейства.  Никакая она не учителка  Анна! Это же Анька тифозница, я её признала, и не дурачь меня более!
Вечером после отъезда сплавщиков Бабка Мария нагрянула к училке, неся в руках кувшин. Увидев старуху,  Анна вздрогнула, будто к ней из преисподней сам дьявол пришёл.
Не здороваясь, старуха принялась браниться:
- Не появится на свет  выродок  из вашего рода. Не нужны мне правнуки от блудницы! Ваш род проклят,  а несчастье за вами  по пятам ходит… От старца Фомы и полячки Марийки.
Гневное лицо Марии пугало  училку больше, чем её крик, а Мария кричала всё громче:
- Это ты Семёна соблазнила, сам бы он не посмел к тебе в постель залезть!
Бросив злобный взгляд на молодуху, она уже более  спокойным голосом произнесла:
- Я  принесла отвар, выпьешь при мне. За ночь дитя в утробе задохнется, а утром  принесу ещё отвар. Плод твоего  греха выйдет сам.
Анна попятилась, с трудом произнося:
– Это убийство!
Старуха  подошла к ней,  протянула кувшин.
-  Говорю, пей! А то кликну мужиков, староста тебя уже предупредил, что  у нас бывает с  гулящими девками? Байстрюка  в селе никто не потерпит. Забьют тебя  мужики до смерти. Вот это будет грех! – и уже грозно приказала,  -  Анна пей сама!  - Рука у старухи тряслась, - Не пара, ты нашему Семёну. Не порть внуку жизнь!  Поезжай  к своим князьям, от греха подальше.
Всю ночь женщину рвало, перед глазами всё плыло. После утрешнего отвара внизу живота началась резкая боль, не унималась долго. Женщина не смогла терпеть, громко закричала.
Бабка прикрикнула, сунула Анне в рот фартук:
-  Это тебе не с мужиком миловаться! Ты  грех пустила в себя, пусть выйдет наружу  выродок проклятий!
Тело несчастной обливалось потом,  несколько раз по всему телу прошли судороги,  то оно дрожало как холодец,  то замирало. Женщина   несколько  раз теряла сознание. На вторые сутки плод греха вышел!   Бабка напоила  роженицу другим отваром, чтобы остановить кровотечение и восстановить силы.
Бледная похудевшая Анна до конца недели пролежала почти без движений, жалобно поскуливала от обиды и  стонала от боли.
Семён, увидев рядом с Анной свою бабку, понял всё без слов.
 Больная бросила гневный взор, злобно  прошипела на Сомова:
- Не смей  больше ко мне  подходить. Холоп, пошёл вон отсюда.  Ненавижу тебя! – Ей  не хотелось  никого видеть и слышать. Ей не хотелось жить.
 Семён  выбежал из школы,  щёки и губы дрожали, сердце колотилось, сжимаясь до боли. Анна  очередной раз плюнула ему в душу.
 Семен решил для себя, что к Анне больше не подойдет, а лучше отправит её  подальше. Судьба этой женщины  его больше не интересует.   Царей и князей больше  нет! Кедровник у Сомовых отобрали… Это значит, что его семья ничем  больше Романовым  не обязана.  Я не холоп, и  не пёс, чтобы со мной так разговаривали.
Община потребовала убрать распутную девку из села. Семен братьям Николке и Петру наказал отвести учительницу на заимку, к тому времени уже  она пустовала.
Теперь Анна ежедневно ходила на вершину к обрыву, к своей подружке берёзке. Подолгу стояла, обняв ствол, всматривалась вдаль.
- Не едет ли её «кузен» за ней, чтобы забрать от таёжных дикарей?
Однажды увидела вдали всадников, обрадовалась; «Наконец-то заберут меня из этого Богом проклятого места».
Всадники прибыли, но не те и не за ней. Приехали родственники из Оренбурга -  голодали всю зиму, подались на Алтай, спасаясь от  тифа. Семья,  какого-то двоюродного дядьки и знатной тётушки,  модистки-портнихи. Семён даже толком ничего про них не понял,  заявил:
- Пропитание будете добывать сами себе, на лесоповале работает много женщин.
Часть семьи приехавших Семен поселил в школе; тетушку отправил к племяннице Анне  следить за молодняком овец и коз, во всём полагаясь на Мишку: «Умный пёс, с ним не забалуют, всех построит, и домой вернёт, если заблудятся.»
 Летом Анне пришлось самой собирать грибы и ягоды, даже косить сено.    После отъезда  Фёдора к брату Василию, у Сомовых дела пошли  совсем плохо. Ребята не справлялись, не было у них того навыка. Семён, в основном, вязал плоты и сплавлял их до центра.
Наконец дождались  письма от Терентия:
«Сёмка, спасибо, брат тебе! Дом купили небольшой, разделили на две части, будто две семьи живёт! У нас есть огород, не голодаем. Мы с Федором  работаем в локомотивном депо  кочегарами.  Женщин определили  на  рабфак, на   медсестёр  учиться.
Братишка, не тяни с отъездом. Не жалей дом и усадьбу.  Дом всё равно у нас конфискуют! Чего доброго, тебя как буржуя сошлют на  лесоповал. Подумай о младших братьях! Ведь   зря пострадают.
Ждем вас!»

Глава 20

Семен   всерьёз задумал сам жениться и  меньших братьев оженить, заодно круг родственников расширить, чтобы была Сомовым опора в селе.  Себе присмотрел девку  в соседнем селе из семьи  дальних родственников.
Когда советовался с крёстным, пожаловался, что  его душа рвалась к Анне. В ответ услышал:
- Вот оно, как тебя разобрало! Остынь,  парень!  Пусть любовная  страсть  уляжется,  – подумав, добавил,  - Ты новой девке жизнь не порти, раз не мила.. .. Со своими родственниками тоже отношения не порть. Повремени.   Время и не такое лечит. Гляди,шь уедет училка. Всё, забудется, сердечная рана сама  заживет.
Зима выдалась трудная.  Анна даже устала от постоянного общения с Панной Николаевной. Бывшая светская дама,  смолянка  неудачно вышла замуж за офицера, который погиб в Германскую. В Питере бедствовала, научилась портняжничать, потом познакомилась  с офицером низших чинов, тот  и отправил её к родным в Оренбург.  От своих клиентов модистка знала многое и многих. Вглядываясь в Анну, она  твердила:
-  Милочка, у меня такое чувство, будто я Вас знаю давно, и не раз видела на страницах газет. - однажды дама заявила, - Я догадалась,   кто вы…
Анну прошиб холодный пот от страха.
Панна  Николаевна  рассказала   подробности расстрела царской семьи и адмирала Колчака. Ужас  охватил Анну, она возненавидела большевиков, была  готова лично их расстреливать и вешать.
Наслушалась  рассказов модистки-портнихи  про ОГПУ  и про слежку за  бывшей элитой российской империи не на  шутку напугалась: «Не за мной  ли следить приставили эту даму?»
Анна, заглушив свою гордость, думала о примирении с Семёном, но  полагала, первым шаг примирения должен сделать сам Семён. Теперь появился повод встретиться. Набравшись смелости, Анна, незаметно для других, выследила Семёна и высказала свои подозрения относительно родственницы-портнихи.
Сомов выслушал её  молча, не сказав не слова, сел на коня, уехал прочь.
Впервые Анна глубоко осознала шаткость своего положения. Она задавала себе одни  и те же вопросы: « А если кузен погиб? Если больше никто не знает, где я? Связь держалась на купце  Ходыкине, он исчез.  Как жить дальше?  Наши  про Захара ничего наверняка не знают.  Уйти самой? Но куда?  Кругом голод, болезни, нищета.»
Ответов не было  на эти  вопросы.
Прибыл Захар,  привёз швейную машинку фирмы «Зингер» Панне Николаевне.
- Зачем она мне здесь? - подумала огорчённая   портниха, - Крестьяне как шили себе  сами простые  сарафаны, юбки и рубашки, так будут и  впредь, не пойдут к ней с заказами.
Семён намекнул Захару,  о подозрениях Анны,  озадаченно рассуждая:
- Никто в селе учительницу Анну Ивановну не связывает с тифозной девкой, привезенной  офицерами , как бы её родственниками? Так ведь? Староста Кузьма давно сам  догадался, но не скажет!
Захар не на шутку встревожился:
- А ведь мы можем погореть с учительницей.  Заберу-ка я портниху в город, а там  сам послежу за ней.
Пожилую даму не пришлось долго уговаривать. Прощаясь с учительницей, она шепнула ей на ушко.
– Милочка, приятно было познакомиться. Моя мечта сбылась! Я общалась с одной из Ваших! Не переживайте, тайну Вашу сохраню. Но если будет возможность, Вы  бегите отсюда без оглядки. Вам здесь не место, – помолчав, добавила, - Добро семьи Сомовых не забуду.
Анна осталась одна на заимке. На неделе была сильная гроза, овцы разбрелись по округе. Она пыталась их собрать одна, пёс Мишка спрятался и от каждого удара молнии и раската  грома жалобно скулил из-под лавки.
Неожиданно прискакал всадник. Семён быстро собрал отару, загнал в кошарню. Усталый вымокший вошел в избу,   сел на лавку,   сразу заснул. 
Анна приготовила нехитрый ужин.
Ели молча,  потом пили чай и вдруг она тихо произнесла:
– Сёма, извини меня,  больная в горячке была, наговорила тебе  лишнего.
 Эти слова сняли с мужчины напряжение,  в нем  вновь взыграла кровь,  через минуту, они уже миловались в кровати до утра.
Весь год встречались тайком, пока Анна не объявила.
-  Сёма нам пора обвенчается. Я опять беременна.
На следующий день  они уехали в город. Там им  сделали запись бракосочетания и выдали справку супругов. Венчание не понадобилось.   Вернувшись с село, пришли в отчий дом, где Семён громко произнёс:
- Принимайте, бабуля невесту! Анна - моя законная  жена!
Семен передал Николке документ, тот причитал громко:
- Муж и жена.
Бабуля вышла и вскоре вернулась в комнату с иконой, молча перекрестила молодожёнов,  дала поцеловать святой лик, так же молча, ушла, не сказав ни слова. В своей комнате долго молилась, прося Господа пощадить её внуков, и не посылать их семье тяжких испытаний.
Новую невестку старуха старалась не замечать, даже не общалась, шарахалась как от прокажённой.
В конце лета у Анны родилась двойня. У роженицы сразу пропало молоко, детей кормили козьим. Сначала умер мальчик, потом к году - девочка.
Бабуля с облегчением  произнесла.
- Славу Богу, прибрал   горемычных ангелочков. Не будут нести тяжкий крест  за грехи предков.
Семён решил, что теперь самый подходящий  момент уехать к братьям, но пришло распоряжение, не допускать ухода крестьян  из лесных угодий, а его поставили  главным лесничим.
В районе были довольные работой Сомова, в управление ему покровительствовал новый муж Панны Николаевны.
Жизнь Сомовых потихоньку налаживалась,  им  не хотелось покидать  насиженное место,  менять привычный уклад жизни,  покидать родительский дом, усадьбу, огород, который дался с большим трудом.
Шел тысяча девятьсот двадцать седьмой год, в стране начались репрессии, распространилось доносительство.
Захар, то появлялся , то исчезал, на это раз прибыл с новостью. ОГПУ под Кузбассом  в старообрядческом скиту нашло цесаревича Алексея,  теперь по всему Алтаю ищут княжну Марию. Адъютант Колчака на допросе сообщил, и указал, что прячется княжна у староверов под Бийском, рядом с  китайской границей. Захар ухмыляясь, подметил, что офицер, перепутал города  Барнаул с Бийском.  Это известие напугало Анну, обрадовала, значит брат жив.
Дважды вызывали Сомова на собеседование, удивляясь -  толковый мужик, но грамоте не обученный, никак нельзя  поставить председателем лесхоза. Тогда в  лесное хозяйство     Сычи прислали из района бывшего красноармейца. Мутный мужик перессорился со всеми, не раз срывал поставки леса. Начальники вернули должность Сомову.
Анна забеременела в очередной раз, ходила тяжёлая  последний месяц. Как-то ночью прибыл Захар с человеком, в котором Анна признала  одно из сопровождавших. О чём  говорили Анна и этот человек  без свидетелей, никто не узнал.  Вскоре гость и проводник уехали.
Спустя пару месяцев Захар сообщил Анне, что при переходе границы в Китай, его путника ранили.
У Анны Сомовой в срок родилась крепкая девочка, записали по святцам Агреппиной, но  просто стали звать Ниной. С мужем Анна была холодна, постоянно думала о чём-то  своём, в постель ложилась с неохотой.  Семён догадался,  что  жена ждёт гостей.   Спустя три месяца после родов, Анна опять забеременела. На этот раз она умоляла бабку Марию дать отвар, не хотела рожать. Старуха Мария отказала.
 До родов  Анны оставались деньки, как вечером к ним  опять постучались. Женщина будто знала,  вышла во двор  и пропала.
 Спустя неделю к Сомовым привезли новорожденного мальца с кормилицей Маней.
Кормилицу для ребенка Анны нашёл проводник Захар. Был он  родственником Мани из далёкой деревни, знал что та должна родить. Как  и  предполагал Захар, ребёнок у женщины  родился   мёртвым, голод не позволял  детям выжить.
Маньке посулил  деньги и еду, та согласилась покинуть родные места и стать кормилицей чужого мальчика. Больного мужа она оставила на попечение своей матушке.
Проводник передал Сомовым на  словах, что настоящая мать ребёнка   навсегда покинула Россию,  она уже за кордоном,  просит  её простить, а то ценное, что спрятано  на заимке, пусть останется детям.
Спустя месяц  Захара арестовали, а затем  взяли и Семёна, за связь с  Белой контрой.
НКВД оказывается давно искал след купца Ходыкина,   но он как будто сквозь землю провалился. Потом сотрудники наркомата  вышли на Захара, долго следили за ним.
Захара, Семена  и Анну сдал НКВД бывший колчаковский адъютант,  у которого они были на приёме в управлении. Протокол допроса долго лежали без дела, потом пытливый управленец понял ценность документа.
Захар  зря вернулся , после проводов ночного гостя. Закордонный гость  советовал  ему этого не делать. Опытный офицер заметил за собой «хвост» ещё в Новосибирске, думал, что оторвался. Но соглядатай оказался шустрой ищейкой,  вышел на  жителей  деревни Сычёвка.
 Для Семёна Сомова, как и для самого Захара, было неожиданностью, когда их отпустили и сняли все обвинения.  В следственном отделе рассудили так:
– Расстрелять всегда успеем! Уберём этих двоих - все ниточки оборвутся! Не может быть такого, чтобы мать, да не хотела  увидеть своих детей ещё раз. Значит нужно, чтобы детишки в семье Сомовых пожили ещё.
Следаки  были правы.

Глава 21

Семья Мани Захаровой всегда работала в наём, имели плохонький домик. Её отец погиб  на лесоповале - деревом придавило.  Маню рано выдали замуж, да  не нашла она  в муже надёжную опору.  Солдатом Демьян служил в Германскую, потом у барона  Врангеля, закончил в окопах адмирала Колчака. Тогда морозы пришли суровые,  армия - в летней амуниции. Кто сразу замёрз, а те кто выжил, тот был ещё не покойник, но не жилец. Долгих десять лет Демьян «на ладан дышал», «костлявая злыдня» всё к нему присматривалась.
Маня дважды забеременела от мужа. Первого ребёнка не доносила, а второй умер сразу после родов.
С момента последних родов прошло   не много времени,  когда в деревне появился Захар с новорожденным сыном Анны   и сразу пришёл в дом Захаровых.
 Предложение стать кормилицей у Сомовых Маня приняла не раздумывая. Демьян не препятствовал, деньги заплатили сразу, полу  голодный больной решил: «Хоть перед смертью наемся, смогут  меня отпеть в церкви по всем церковным канонам, на погосте место хорошее выберут не на окраине, у дороги.»
Матушка Мани понимала, что дни зятя сочтены, проводила дочь словами:
- Хозяйство у отца ребёнка добротное, а  сами Сомовы известно, люди добрые, голодать тебе больше не придётся. Иди, с Богом.
 Мать отправила дочь, в  надежде, что вскоре её  тоже заберут батрачить, и таким образом, она тоже избежит голода.
Маня со страхом приложила ребёнка к груди, боялась, что он не признает в ней мать, да и молока было  маловато у всегда голодной роженицы. Малец не ел двое суток, только сосал «жбан» с мякиной,  и воду пил.
Мальчик ухватил  сосок,  и не  отцепляться. Маню напоили  морковным чаем с медом, дали вволю хлеба.  Через пару часов  ребёнок  получил полноценный обед.
Дитя и Маню закутали в тулуп, и спустя несколько часов, они были  в селе у Ерофеевой жены, Фёклы. Та приняла  и накормила гостей, даже пожалела  дитя   и  брата покойного мужа. Хотя столько лет на них таила обиду.
Удивленный Семён   поверил в чудо, мальца мать-кукушка не загубила,  и кормилицу нашла сама, хотя и с помощью Захара.  Но при этом впервые он почувствовал отвращение к  Анне. От страстной любви не осталась и следа.
Маню Сомов принял с уважением и благодарностью, проявил к ней заботу, как к родной матери его сына.
Женщина  ошалела от возданных почестей. Ей выделили комнату, одежду, которой она отродясь не носила, стол накрыли простой, но  сытный. Настояли, чтобы она  ежедневно выпивала стакан молока с мёдом, съедала ложку очищенных кедровых орехов.  Маня думала, что она попала в Рай.
Мальца назвали Матвеем в  деда,  сына бабки Марии. Старуха сразу разглядела в  кормилице хорошую хозяйку, не строптивую, а покладистую. Маня всему  училась с охотой, на замечания реагировала с пониманием и благодарностью.
Бабулька смекнула, что Маня скоро овдовеет и будет Семёну хорошая жена. Старуху  настораживало только, что кормилица к Ниночке холодна: на руки не берёт, никогда  не приласкает девчонку. Успокаивало, что Маня  в  Матвее души не чает.
Спустя десяток дней  посыльный известил о смерти Демьяна. На похороны Маню не отпустили. С посыльным передали на похороны продуктов и денег  чуток.
Бабка Мария передала устно с посыльным наказ:
- Пусть сватья не покидает свой дом. Нам нужно присмотреться к Мане, потом решим, что делать,  - намекая, что Маня станет  невесткой в семье Сомовых.
На неделе Семён Сомов прибыл в уезд по делам лесхоза, мимоходом зашёл в ОГПУ,   потребовал справку  для оформления развода:
- Моя  жена сбежала с другим мужиком за границу..
В отделении милиции удивились, но справку дали, правда уточнили:
 – Что, Сомов, жениться надумал?  И жену нашёл?
Тот не думая, ответил:
-  Бедную бездетную вдовицу беру,  сейчас  она  у моих детей  кормилица.
На следующий день брак  с младшей Захаровой зарегистрировали в Сельсовете села Александровка. Фамилию жене по желанию Сомова оставили девичью. Сам он даже не мог сказать, почему…
Вечером Семён вошел в Манину комнату, ласково  прижал женщину к себе. Маня поднялась на цыпочки, чтобы достать и обхватить  мужа за шею, с трудом сомкнула руки в замок, подумала: «С этой шеи я  сама по доброй воле не слезу, и  никто меня  не оторвёт от него.  Этот человек для меня -  подарок судьбы!»
Семён миловал женщину страстно. Впервые Маня  познала мужские ласки, сделав для себя открытие: «Оказывается с мужчиной бывает даже очень  сладостно и приятно.»
 У Семёна не было любовных чувств к  новой жене, только уважение, хотя   Маня с приездом в его дом  похорошела, округлилась. Она более не походила на серенького заморыша с нечесаными и немытыми волосами, заплетенными в косу ещё с  прошлого лета.
Отмытое в бане тело женщины  больше не  пахло дурно,  и благоухало легким тонким ароматом можжевельника! Не было на ней  нищего застиранного сарафана, местами протертого до дыр,  вызывающего усмешку. Такие в  добрых домах одевали на пугало в огороде, ворон отпугивать.
Маню Захарову переполняло счастье,  как и старушку Марию. Наконец-то бабушка вздохнула спокойно и засобиралась помирать, но по-прежнему шустро носилась по дому, следя за порядком.
Женившемся Николке выделили заимку, а     Петру отдали часть Ерофеева  дома,  но всё равно все жили в общем доме-усадьбе Сомовых. Жёны  братьев Николки и Петра, несмышлёные  молоденькие девицы, родили деток однолеток, поэтому у детишек была своя детская, с игрушками, что достались им от их родителей и дедов.
Семён продолжал возглавлять лесхоз. В уезде на него нареканий не было: за лесом следил по-хозяйски, поставки делал даже сверх плана,  расчищая поляны после бурелома.
 Об отъезде из родного села семья даже ничего  не хотела слышать.
Письма  Василия не убедили  братьев уехать из села немедля. Наконец он  сам приехал в гости,  уговаривал  братьев, доказывая
-  В течение 1929 и 1930 гг. райкомы партии издали ряд директив по ликвидации кулаков, как классовых врагов. Власти каждую неделю увеличивают  планы хлебосдачи и лесных поставок. Дела во всех деревнях  ухудшились.
Семён ему возражал:
- Ты, брат,  паникуешь,  просто на нас страху нагоняешь!
Василий не сдавался, приводя факты и аргументы:
 -У единоличников хлеб и прочий провиант выгребают вчистую, не оставляют зерна даже на посевы.   Это же безумие!  Вы понимаете, чем это грозит? Хотят голодом заморить народ! Вы чувствуете приближение голода?  - он злобно посмотрел на братьев, -  Повсюду идёт коллективизация, зажиточных  крестьян тоже назвали   кулаками. Вон уже в газетах есть призыв, начать кампанию по раскулачиванию.   Власть всегда и во все времена  одинакова! Все соки из народа выжимает!  Что  цари, что большевики, что капиталисты - разницы нет!   У всех одна удавка для народа, если начали, то сжимают до конца.
Весь красный, с дрожащими губами,  Василий   продолжал братьев  убеждать. В нём самом давно кипело негодование и недовольство. Вот и  высказался, зная, что  братья не донесут на него.
- Вы думаете, вас не тронут?   Вы надеетесь отсидеться  в своём медвежьем углу?
  До  Киргизстана уже  добрались, более миллиона казахов и киргизов ушли за границу, забрав  с собой весь свой скот!
Василий до исступления кричал на братьев:
- И до Алтая тоже доберутся!
Братья не соглашались или молчали...
Василий, не находя больше слов, слёзно умолял братьев  с ним уехать.
Но младшие Сомовы качали отрицательно головой,  отказываясь покидать насиженное место.
Прощание  было тяжелым.
Семён поделил  меж  братьям  последние отцовские запасы -  каждому досталось  по  золотому рублю. С Василием  они  расстались навсегда.
В семействе Сомовых наступил покой,  дела ладились, не было былого достатка, но  и не бедствовали. Им казалось, лихолетье ушло вместе с тифозницей Анной.
Семён наотрез отказался принять у себя тёщу, а Маню не отпускал даже погостить к матери, приказав кормить сына грудью до трёх лет,  пояснив жене.
- От беременности оберегает. И сейчас  я не готов  иметь ещё  детей.  Но Маня огорошила мужа, беременна, дитё уже стучит ножками. А вскоре  заболел Матвей, умер на четвёртый день.
Весной Семен Сомов отправил  к  тёще  молодняк (козочку и двух барашков), по гороха и ячменя. Осенью  на  Покрова сам отвёз  ей провианта,  и всю  одежду Анны (пимы, тулупчик), заодно познакомился со старшей Захаровой. На следующий год Сомов разобрал избу школы и переправил за пятьдесят вёрст в село к тёще.  Собрал там снова дом-пятистенку и построил добротный сарайчик для коз.
 Манина матушка  барыней ходила по селу, гордясь, как удачно её дочь  опять вышла замуж!
А на месте школы Семён высадил несколько хвойных деревьев, чтобы ничто ему не напоминало об «учителке»  Анны Ивановне, и о пережитом горе.
 Община поначалу возмущалась самоуправством Сомова, но подумав, селяне рассудили, что школу  из его леса и на его деньги строили,    хотя всей  общиной здание ставили, а  потом смирились.