Потенциальная метафоричность грамматических категорий (см.1,48-58), как правило, не осознается в обыденном словоупотреблении, однако она может выявляться в отдельных художественных текстах, обладающих лингвокреативной способностью. Подобные тексты квалифицируются В.Н Топоровым как «сильные», они противопоставляются «обыденным (не обладающим лингвокреативной способностью) и рассматриваются в качестве своеобразных проявлений, вариантов инвариантного мифопоэтического «великого текста». Сильный текст «выступает как некоторое экспериментальное устройство, на котором конструируются, опробуются, проверяются нигде более не мыслимые возможности»(2;284).
В роли таких «сильных» текстов выступают многие произведения русских классиков. «Гоголь – лаборатория языковых опытов»,- писал Андрей Белый (3;291) Комментируя многочисленные случаи отступления от грамматических норм в языке Гоголя, поэт восклицает: «Стиль Гоголя – мимо грамматики: до и после».
Значительное распространение получают грамматические метафоры в русской литературе ХХ века. Данное языковое явление приобретает стилеобразующее значение в творчестве Андрея Платонова и Александра Грина. Однако если особый творческий характер языка А.Платонова сегодня осознан и осмыслен не только исследователями-филологами, но и публицистами, то по отношению к А.Грину до сих пор бытует расхожее мнение, согласно которому язык его произведений оценивается как «плохой перевод с иностранного». Вместе с тем нарушения грамматико-стилистических канонов в прозе А.Грина во многом перекликаются с языковыми поисками А.Платонова, направленными на выявление и творческую реализацию неиспользованных возможностей языка.
Рассмотрим некоторые примеры грамматических метафор из повести А.Платонова «Котлован» и рассказа А.Грина «Крысолов».
Язык этих произведений ломает представления о стиле как "системе приемов"» особой упорядоченной совокупности отступлений от нормы ("окказионализмов"): в их текстах почти нет безупречно "правильных" предложений; с позиции нормативной, "практической" стилистики большинство их фраз следует признать дефектными. При поверхностном восприятии может даже возникнуть впечатление своеобразной "языковой смуты", стилистической какофонии.
Вместе с тем, как показывает лингвофилологический анализ, хаотичность, неупорядочность языка Платонова и Грина лишь кажущаяся. Радикальная ломка канонов обыденного словоупотребления обусловлена стремлением писателей к раскрытию глубинных основ языка, к выведению наружу внутренней формы как особой "методы продолжать работу духа в таком направлении и в такой форме, какие определены языком"(4, 180).
Одной из наиболее распространенных семантико-грамматических аномалий в текстах "Котлована" и «Крысолова» является употребление абстрактных существительных в позиции конкретных субъектов (иногда в сочетании с глаголами физического действия).
Примеры из «Котлована»:
I."К бараку подошла музыка и заиграла особые жизненные звуки").
II."Пашкин глянул вдаль - в равнины и овраги, где-нибудь там ветры на¬чинаются, происходят холодные тучи, разводятся разная комариная мелочь и болезни, размышляют кулаки и спит сельская отсталость...
III. "Пашкин же, пока шел по вестибюлю, обдумал увеличить котлован не вчетверо, а в шесть раз, дабы угодить наверняка к забежать вперед главной линии, чтобы впоследствии радостно встретить ее на чистом месте, - и тогда линия увидит его, и он запечатлится в ней вечной точкой".
IV. "Он собрал по деревне все нищие, отвергнутые предметы, всю мелочь безвестности и всякое беспамятство - для социалистического отмщения. Эта истершаяся терпеливая ветхость некогда касалась батрацкой кровной плоти, в этих вещах запечатлена навеки тягость согбенной жизни, истраченной без сознательного смысла и погибшей без славы где-нибудь под соломенной рожью земли".
Примеры из «Крысолова»:
I. «Усталость и зябкость светились во всех лицах».
II. Казалось, нежилое молчание, стоя за дверью, просачивается сквозь замочную щель громадами пустоты».
III. «Разборчивое усилие понять, как червь точит даже мрамор скульптуры, лишая силы все впечатления с скрытым источником».
IV. «Я видел мохнатое существо темного угла детской комнаты, сумеречного фантома, и, страшнее всего, ужаснее падения с высоты, ожидал, что у самой двери шаги смолкнут, что никого не окажется и что это отсутствие кого бы то ни было заденет по лицу воздушным толчком.»
Во всех приведенных примерах ("подошла музыка"; "спит сельская отсталость"; "линия увидит его"; "ветхость касалась"; "усталость и зябкость светились"; "молчание просачивается"; "разборчивое усилие понять", "как червь точит"; "отсутствие заденет по лицу") мы имеем дело с метафорой-олицетворением.
Однако предпосылкой возникновения олицетворения отвлеченных понятий является размывание лексико-грамматических категориальных границ, снятие иерархического неравенства между конкретным и абстрактным. При этом функция данных "полуотмеченных структур" не сводится к эмфазе, нарушение нормы здесь не цель, а следствие глобальной стилеобразующей тенденции, глубинных семантических изменений, обусловленных внутренней формой художественного текста.
Под воздействием метафорического контекста А. Платонова и А.Грина происходит проявление наружу мифопоэтических антропоцентрических представлений, заложенных в языковой матрице. В основе этих представлений лежит стихийный реализм дологического мышления и мировосприятия, который подразумевает конкретное вещественное бытие абстрактных сущностей.
Одним из наиболее ярких и типичных аграмматизмов А.Платонова является пересечение предметно-пространственных и событийно-временных категорий ". Для Платонова являются весьма характерными такие словосочетания, как "город прекращался", "происходят... тучи", "вещество долгой жизни", "встреченные и минувшие люди", "вещество существования" и др. Во всех этих примерах мы имеем дело с "категориальными ошибками". Слова "город", "тучи", "вещество", "люди" обладают предметно-пространственной семантикой, слова же прекращался, происходят, существование, минувшие связаны с темпорально-событийной пропозитивной сферой. Время в в данном случае неотделимо от жизни человека, его существования. Вместе с тем пространство ("вещество") выступает формой проявления времени ("существования") и наоборот. Подобное взаимопроникновение, неразрывность времени и пространства характерно для мифопоэтической картины мира, выступающей в роли внутренней формы естественных языков.
В «Крысолове» можно выделить некоторые примеры лексических метафор, сопровождаемых пространственно-временными категориальными смещениями:
I.«Это значило, что помещение огибает кругом весь квартал, но его размеры, благодаря частой и утомительной осязаемости пространства, разгороженного непрекращающимися стенами и дверями, казались путями ходьбы многих дней».
II.«Память о том, что, проходя, я оставлял позади, свертывалась, как молоко».
III.«Такие мысли-видения не превышали длительностью толчка сердца, вставшего на дыбы; оно билось, выстукивая на непереводимом языке ощущения ночных сил».
Пересечение разных категориальных сфер является источником возникновения и таких грамматических метафор, в основе которых лежит смещение объектно-субъектной перспективы высказывания. Данный вид аграмматизмов широко представлен как у Платонова, так и у Грина.
Примеры из «Котлована»:
I."Кузница была открыта в лунную ночь на всю земную светлую поверхность, в горне горел дующий огонь, который поддерживал сам кузнец, лежа на земле и потягивая веревку мехом".
II."Ласточки низко мчались над склоненными роющими людьми, они смолкали крыльями от усталости» и под их пухом и перьями был пот нужды..."
III. "Козлов по-прежнему уничтожал камень в земле, ни на что не отлучаясь взглядом, и, наверно, скучно билось его ослабевшее сердце".
IV."Вощев сел у окна, чтобы наблюдать нежную тьму ночи, слушать разные грустные звуки и мучиться сердцем, окруженным жесткими каменными костями".
Наиболее очевидно смещение субъектно-объектной перспективы в первом примере: "огонь" из объекта действия (Ср.: "дуть на огонь") превращается в его субъект ("дующий огонь").С более сложными случаями мы сталкиваемся в остальных примерах. Например, глагол "мучиться" в последнем предложении обладает общевозвратным значением и обозначает действие (изменение психического состояния), совершающееся в самом субъекте; использование же здесь орудийного творительного ("сердцем") приводит к раздвоению субъекта действия. Вследствие этого возникает двухярусный сюрреалистический образ: Вощев - главный герой повести Платонова - мучится среди стен в пивной, сердце его мучится среди "каменистых и жестких костей".
Примеры из «Крысолова»:
I.«Иногда попадался стальной денежный шкаф с отвернутой тяжкой дверцей, как у пустой печи; телефонный аппарат, казавшийся среди опустошения почтовым ящиком или грибом на березе, переносная лестница; я нашел даже черную болванку для шляп, неизвестно как и когда включившую себя в инвентарь».
II.«Все было однообразно - вороха хлама, пустота там и здесь, означенная окнами или дверью, и ожидание многих иных дверей, лишенных толпы».I
II.«Уже сумерки коснулись глубины зал с белеющей по их далям бумагой, смежности и коридоры слились с мглой и мутный свет ромбами перекосил паркеты в дверях, но прилегающие к окнам стены сияли еще кое-где напряженным блеском заката».
IV.«Однако чем ближе к полуночи, тем явственнее убеждали меня чувства в их неестественной обостренности; тревожное оживление, подобное блеску магния среди тьмы, скручивало мою нервную силу в гулкую при малейшем впечатлении тугую струну, и я как бы просыпался от дня к ночи, с ее долгим путем внутри беспокойного сердца».
Различные аграмматизмы, используемые здесь (замена страдательного причастия на действительное в I примере, использование именительного падежа существительных вместо косвенных падежей в остальных примерах) способствуют выведению наружу изначально присутствующей в языке возможности представления «действия как страдания», при этом утрачиваются границы между внутренним миром созерцающего субъекта и окружающим объективным миром, наделяемым способностью к сознанию и действию. Наиболее наглядно это проявляется в последнем примере. Чувства приобретают свойства самостоятельно и активно действующего субъекта, ночь «совершает путь» внутри сердца.
Необходимо подчеркнуть, что, как правило, во всех рассмотренных в данной статье случаях грамматическая метафоризация сопровождается лексической. В процессе трансформации грамматических значений нередко возникают образы-олицетворения, однако изменения на уровне номинативного ядра слов является следствием гораздо более глубоких, глобальных изменений, осуществляемых на уровне категориальной семантики.. По замечанию Р.Барта, « писатель – это тот, кто не допускает, чтобы предписания его родного языка заговорили вместо него, это тот, кто знает и чувствует пробелы этого языка и создает утопический образ другого языка, тотального,- языка, в котором нет ничего предписанного…»(5;148).
В прозе А.Грина и А.Платонова мы наблюдаем результаты интенсивной работы художников слова по выявлению потенциальной поэтичности лингвистических элементов и категорий, по высвобождению созидающей энергии языка, приобретающего роль средства объяснения и упорядочивания действительности.
Литература
1. Шендельс Е.И. Грамматическая метафора //Филологические науки, 1972, № 3.
2. Топоров В.Н. Пространство и текст //Текст: семантика и структура. М., 1983.
3. Белый А. Мастерство Гоголя. – Л.,1934.
4. Потебня А.А. Эстетика и поэтика. М.,1976.
5. Барт Р. Драма, поэма, роман // Называть вещи своими именами. Программные выступления мастеров западно-европейской литературы ХХ в. - М.,1986.