Растеряв трудовой стаж на обширных европейских равнинах, Грязный Яня
(в миру Яков Авраменко) прибыл на склоне лет в город Инчу. В милиции он запустил руку в карман, вынул бутерброд, обернутый бумагой, бутерброд сжевал, а бумагу отдал на прописку. Это было метрическое свидетельство.
Прописку ему разрешили, но при этом строго осведомились:
-Ты зачем, мужик, в округе всех скворцов поедаешь? Больше не делай!
-Да ладно, - сказал Грязный Яня. - Не воронами же кормиться. Ворона - непровизионная птица она.
Два дня человек без стажа слонялся по городу и присматривал себе дело. В третий день его тяжко побили за кражу собаки. Но Грязный Яня даже не ойкнул. В жизни его били так часто, что при этом он испытывал разве лишь скуку.
Так и ходил Грязный Яня мимо бань и других очагов культуры, стучал палкой по заборам и, услышав лай, загибал пальцы для счета.
-Скворцов-то пожрал! - кричали ему. - Душегуб!
-Еще кур пожру ваших! - грозил населению Яня. - С перьями ликвидирую!
Эти угрозы довели Яню до горисполкома.
-Вы чего всем грозите? - попеняли ему. - Полагаете встать на работу? Тунеядцев мы не потерпим. Сапожный киоск, чистить ботинки - ну, соглашайтесь.
-Не, - воспротивился Яня. - Мне чего проще надо. Сызмальства я душегуб. Я собачков могу давить.
-Посидите в приемной, - приказали ему. - Мы решим насчет вас. У нас есть проблема собак.
ВСЕ ЛОЖИСЬ!
Страна пребывала в очередном рывке к коммунизму. На дворе санэпидстанции летали пчелы. Дежурный врач с правом сна поливал флоксы. На лавочке, ожидая прививок, сидели два почтальона, покусанные собаками. Главврач по телефону беседовал с исполкомом.
-Станция? - кричал исполком. - Предпринимаете что? Человекопокусанность прет из всех сводок!
-Мы вакцинируем! - рапортовала станция.
-Кой черт! Надо вам взять отлов в свои руки. Ваше прямое дело!
-Товарищи! - взмолилась станция. - Почему мы да мы? У нас не шее микробы. Эпидемии. Крысы. Тараканы. Общественное питание. Клопы, наконец, двадцать две тысячи видов одних клопов: клоп австрийский, клоп дворянский, черный клоп маврский… Куда же еще собак…Мы распылим все силы!
-Ладно, - смилостивился исполком. - Тогда передадим дело частнику. Тут приискался один человек.
В этот день Грязный Яня получил мандат на уничтожение собак в районе и городе. А поскольку властям всегда было некогда производить регистрацию верных друзей человека, то все районные и городские собаки попадали в списки бродячих.
И частник Яня вышел на дело. Белым днем, при большом стечении народа, он вышел из дома с тяжелой одноствольной пищалью и сделал почин. Он вынул из уха осаленный пыж и забил его в дуло.
-Все ложись! - гаркнул Грязный Яня и вскинул пищаль. Грянул выстрел. Базар заволокло вонючим дымом. Яня взял трупик за задние ноги и с досадой сказал: - Эко стал я нецелкий! Вон как влепил, что и шкурку не сымешь.
У зубного врача Крячко больше не было белой болонки. В центре города, на улице им. Бабрака Кармаля, стала работать смрадная живодерня. И душегуб, покончив временно с городом, взяв с госконюшни коня порезвее, пустился объезжать засобаченные сельские местности.
СХВАТКА В СТЕПИ
Солнце висело над умытой равниной. Коротко падали тени. На озими ковырялись грачи. Жуткий поезд двигался по сельской дороге. На возу, запряженном буланым конем горкомхоза, сидел человек с дубленым лицом. На нем были флотские штаны третьего срока годности и рубаха без одного рукава. Грязный Яня достал из сумы помидор и обтер о штаны. Помидор перестал блестеть.
-Н-но, квелая! - подстегнул лошадь злодей. За телегой, понурив головы и хвосты, на длинной веревке плелось с полсотни собак. В поле стоял одинокий каштан. Душегуб любил снимать шкуры с собак в шатровой тени каштана.
-Повесим собачков, а шкуры посымем, а мясом откормим свиней! - запел душегуб и кузнечными клещами поволок к виселице первую жертву. -Мы шкурки загоним, и свинков загоним, а дом будет жестию крыт!
И тут в степи показался всадник.
-Погоня! - пробурчал душегуб. - Второго рукава едут рвать.
Погоня разворачивалась в окропленной солнцем степи - всадники и велосипедисты. Один маломощный велосипедист летел по равнине, ухватившись рукою за хвост коня.
-Настигают! - затревожился душегуб. - Крови хотят.Ну-кось, ближе подпустим их. Ближе идить, добродии. А вот я вас, тараканов!- победно закричал Грязный Яня и перерезал веревку.
Собаки, узнавши хозяев, радостно летели навстречу погоне. Погоня панически вильнула в сторону. Но собаки, связанные одним вервием, опередили, подкатились под ноги.
Первыми рухнули всадники. На них повалились велосипедисты. К небу летели стенания и проклятья. Грязный Яня, лениво махая кнутом, катил по дороге в город.
СТРАШНАЯ БОЙНЯ
Афоризмы весьма украшают жизнь. На свете есть миллион афоризмов. "Плутархов нет, но архиплуты есть", - сказал в свое время Я.Осипович. "К прекрасному можно привыкнуть, - гласит индийская мудрость, - к безобразному ж - никогда".
Есть, бесспорно, твердые афоризмы. Никто не оспорит Я.Осиповича. Я.Осипович стоит скалой.
Но индийская мудрость плачевно порушилась.Город Инча опроверг индийскую мудрость: он привык к безобразному.
Так бывает. Каждодневно бросаясь в глаза, безобразность становится, скажем, терпимой. С нею не борятся, к ней попривыкли. Проходит еще десять лет - и она уже норма жизни. И надо приехать издалека, может быть, из Москвы, чтобы всплеснуть руками и вознегодовать.
В Инчу отпускник приехал из Москвы. В дырчатой летней панаме шел он на почту, но вдруг легкое дуновение ветра покачнуло его.
Нет, не индустриальная Москва, не одиннадцать месяцев напряженной работы довели человека до шатаний под ветерком. Отпускника покачнул не эол, а запах, навеянный им.
На Земле насчитывают 30000 запахов, включая подводные. Но это был, наверное, 30001 запах.
-Боже! - воззвал отпускник, держась за забор. - Что это пахнет?
В этот миг над забором поднялся мирянин с граблями. Нос его от вони был зажат бельевой прищепкой.
-Эт, миляга! - прогнусавил человек с граблями. - Ты, знать, приезжий. Наши-то с прищепкой привыкли ходить, вроде как подводные синхронистки. На вот, зажмись. За детсадом трупильня, фашист топит на сало собак. Эвон в том доме, под жестью. Полтораста собак в месяц давит.
Возле страшного дома в пыли копошились щеночки. Кровавое зрелище представало глазам. Сежезарезанный кот был распят на стенке сарая. Полумертвые псы задыхались на ржавых цепах. Еще двадцать штук рыли землю, вращая глазами.
-А коза! - закричал отпускник. - Посмотрите - вся в мухах!
-Гниет животная, - пояснил местный житель. - Гля, и вымя отпало. Он больную скотину со всей округи везет, в корм собакам да свиньям. Падло тоже привозит, лошадь либо телка. Он сразу собаку удавит, если шкура хорошая, а ейным мясом других собак потчует, покуда шкура у них не взлучшает. Он за шкуры большие деньги дерет. Сучье вымя выносит в продажу на рынок, сало собачье от тибуркулеза.
-Невозможно! - сказал отпускник. - Это тут, в самом центре? И люди не жалуются?
-Жалились! - вспомнил абориген. - Первые три года как жалились. В ООН жалились, в златоглавую. А оттуда нашим властям на рассмотрение шлют. А нашим властям Яня пригож. В автомобиль казенный на сиденья чьи шкуры кладут? Соображать надо! Опять же прохоря да унты для охоты пошивают с чего?
ВОЛЯ ВЫСШЕЙ ИНСТАНЦИИ
-Десять лет! - волновался отпускник, перебегая от стола к столу в раймилиции. - Десять лет Освенцима в городе! Почему вы не пресечете его?
-Товарищ, - разводили руками сотрудники. - Ну что мы поделаем? Весной собаки его одну женщину порвали, с пекарни. Хорошо, лицом в землю успела упасть, а то бы лицо скусили. Старшина Синица А.А., у нас работамши, на него сто протоколов составил. Следователь Марухно при этом деле писчий спазм заработал. Никак не взять душегуба по собачьей линии: есть приказ высшей инстанции. Невмочно нам против исполкома идти: мы орган при нем.
В ВЫСШЕЙ ИНСТАНЦИИ
-Друг животных, - представился отпускник. - Проживаю в Москве.
-Щирый - Куксо, - привстал секретарь исполкома. - Как там столица?
-Идет твердой поступью в завтра. Я к вам по вопросу трупильни.
-А чего? - сказал Щирый - Куксо. - Там теперь уже лучше. Уж и в жаркие дни запах меньше шибает.
…Город спал. Теплая ночь лежала над аграрно-промышленным городом Инчей. Ветер баюкал облака. Спали заводы, мастерские и комбинаты. Плановое хозяйство черпало силы для дневного броска. Толстые лучи торчали из звезд, как ростки картошки в подвале.. А на земле было повсюду темно, и лишь в одном месте что-то светилось ровным преисподненским светом.
Но, убегая ночью на поезд, напрасно отпускник полагал, что антиобщественный цех при свечах варит собачье сало и ночью. Просто в сарае лежали котлеты. Частник Яня прикупил их в столовой. Котлеты были такие несвежие, что даже светились в ночной темноте.
1969г.