Дед мой - шутник хороший. Когда к нему приедешь, он так всегда тебе рад, что может от переполняемых его чувств и поворчать громко. Но это стороннему наблюдателю так может показаться, что он вечно чем то недоволен, на самом деле он таким образом выражает своё наивысшее миролюбие и наслаждение. И от этого же чувства беспрестанно шутит, скрипит как кот мурлыкающий.
Он может часами излагать из себя эту радость встречи. Всего меня от рождения переберёт, до каждой косточки вспомнит, с самого моего появления на свет, чтобы навсегда предать анафеме это страшное для Мира событие. Так и тарахтеть будет без умолку.
Но, я же его хорошо знаю, истинные-то его ко мне чувства, и поэтому всегда счастливо улыбаюсь ему. И он это видит.
Это он так для меня старается, приподнять моё настроение, развеселить. Чтобы я к нему чаще всегда приходил, не забывал.
Но иногда переигрывает. Старый стал, вот меры и не знает.
Но, а кто эту меру-то знает? Порою и рады вроде меры придерживаться, но попадёшь, бывало, в такие жизненные обстоятельства, что и не знаешь как из неё выпутаться.
Вот и я собрался как-то у себя в огороде кусты проредить. Заросли ведь выросли настоящие, как в джунглях, ножницами тут уже не справишься. Тут мачете бы пригодился в самый раз.
Пришлось изготовить таковой из ножовочного полотна по металлу. Есть, существуют такие пилы, ими в заводских условиях железные болванки режут. Зубья с него сточил, ручку изолентой красиво обмотал, и форму римского меча ему предал. Для эстетичности. Получился прекрасный садовый инвентарь, инструмент на все случаи жизни. С таковым и в бой, и на труд можно ратный. А как клинком, мог гордится даже любой фракийский гладиатор во времена Сципиона Старшего.
Заточил я его на славу, с двух сторон, мало ли рубить чего придётся в огороде. Осталось только лезвие до остроты довести. Вот и решил меч об кирпич потереть.
А что бы не привлекать большого внимания, ночью с ним в подворотню вышел.
Стою, во тьме ножик точу. А тут собачник соседский домой к себе возвращаются со своим ротвейлером.
Ну, картина-то интересная, вот я и решил над ним подшутить.
Я то, хорошо помню его, когда пёс его чуть горло мне не перегрыз. Он меня всё успокаивал тогда. Мол, что бы я ничего не боялся. Огромная пасть пса мою шею гложет, а этот мне объясняет, что собака его так играет всегда. И ещё никого в жизни не покусала и не тронула.
Я очень жалел тогда, что при себе такой же вот сабли не оказалось.
Ну, думаю, вот и моё время пришло. Припугну-ка и я тебя нынче.
Отложил в сторону процесс точения. Сгустил брови, глаза к носу сдвинул. И сабелькой стал помахивая. Говорю ему:
- Ограбление это!
Думал, что посмеёмся вместе. Очень надеялся на это.
Но кто же знал, что он совсем без юмора окажется.
Сник собачник сразу, и в стенку как влился. А пёс его, храбрый когда-то, тут же за него спрятался. Не удалась моя шутка.
Честно скажу, даже растерялся. Не готов был к такому обороту. Вроде ведь и брови-то шутливо нахмурил, и губы так несерьёзно трубочкой вытянул, я бы на его месте давно уж от смеха корчился.
А эти плотно вжались в стену и молчат.
И я застыл, молчу, и саблей уже не размахиваю. Не знаю что и сказать в таких случаях. Стоим, друг на друга смотрим.
Мне аж даже приободрить вроде захотел его.
А тут вдруг кто-то совсем не моим голосом шутить продолжать вздумал. Честное слово, само всё вырвалось:
- Сымай, зараза всё! - грозно кричу им.
Видимо так им сказал, что аж собака заскулила от ужаса. А этот-то и раздеваться сразу начал.
Ну, думаю, ладно, чёрт с тобой - раздевайся, потом вместе же и посмеёмся, весело и дружно.
Вот бы ещё картину эту на камеру заснять, подумал, на память.
А тут в нашу подворотню дама зацокала. В потьмах-то видать не сразу всё разглядела, а когда поравнялась с нами, глазищами-то в мою шпагу и вперились.
Я ей уже повеселее так, на мужика голого с собакой показывая, говорю: - Вот бы снять всё это на память!
А эта подавно без юмора оказалась и сразу сумки свои мне в руки тянет.
Я ей говорю: - Ты чё баба, шуток разве не понимаешь?
Ну, она бедная сразу всё с себя и скидывать приступила. Да так лихо, что я даже возразить не успел. А тут кажись и милиция вовремя подоспела.
Вкатила в переулок какая-то машина, прямо на нас, и всех фарами осветила.
Мужика голого с собакой на поводке, и бабу в чём мать родила.
Да тут с ними ещё и меня с кинжалом метровым.
Всё, думаю, приплыли! Эти точно шутку не поймут, криминал прямо на лицо.
Тут думаю, кто первым всё расскажет, тот во многом и прав будет. И с самыми чистосердечными намерениями к ним навстречу бегу. Садовый инструмент им показать стараюсь, мол это всё не по настоящему, шутка это всё.
К тому же совершенно самодельная. Тяпка же это моя. Самая, что ни есть огородная.
Вот мол, даже зубчики кое где от пилы заводской ещё сохранились, чего боятся-то тут? Нету здесь никакого криминала.
И инструмент свой, во всём его величие, им к окну сую, зубчики оставшиеся им показываю.
А они вдруг включают задний ход, и с рёвом в обратную сторону вырываются. Чуть пол стены не снесли, когда задом улепётывали.
Может и не милиция вовсе была, а только сразу потемнело как то в подворотне, после яркого-то света фар, и тишина наступила зловещая, только слышно было как зубы чьи-то нервно мелкой дробью перестукивают.
А тут ещё и собака завыла. Да так, надо сказать, что не для человеческого уха голосом. Что кажись весь мировой ужас к нам сюда со всей планеты собрался и в нашу подворотню спустился. А потом как будто взбесился ротвейлер - вырываться из ошейника стал, и во всю свою прыть туда же, куда и машина, в сторону спасительной улицы со всей мочи рванул. К людям видать. И поводком хозяина своего уволок.
Тут сразу и баба опомнилась, и как в чём была, так со всех ног за ними и припустила.
Я кричу им в догонку: - Стой! Стрелять буду!
Коли шуток-то не понимаете.