Надежда Тубальцева
Три эссе (Александр Грибоедов, Владимир Короленко, Владимир Солоухин)
1. Александр Грибоедов: «…СПОСОБЕН ОБУЗДАТЬ ВРАЖДУ»
Если из художественного произведения изъять «божественную машину» (навязывание читателю веры в «небесное чудо», а также – патетику, политическую героизацию, личное отношение автора к происходящему и т.п.), то произведение никогда не устареет. В доказательство приведу пьесу российского писателя Александра Сергеевича Грибоедова – «Горе от ума», – никакого прямого вмешательства Бога в действо. Только талант, ум и вдохновение автора!
Сравниться с этой пьесой – по силе слова, страстности написания, правдивости и прозорливости может только «Ревизор» Гоголя. Но мощный «удар» Гоголевской сатиры направлен «точечно» – на вертикаль российской власти – возможно, писателю, выросшему в Украине, более всего хотелось разобраться в закономерностях российского правления. А Грибоедов ни в чем не «разбирается», ничего никому не старается объяснить. Он пишет картину жизни; жизни, которую знает.
(На мой взгляд, например, японским любителям художественного слова из всего наследия любимого ими Гоголя наименее интересным должен быть именно «Ревизор». И наоборот – для украинского читателя «Ревизор» – неиссякаемый источник знаний о России).
Грибоедов родился и вырос в Москве. Знал жизнь россиян и жизнь представителей всей вертикали власти в Российской империи лучше других.
Был честным и совестным россиянином. Благодарны ему за это и россияне, и поляки, и армяне, и грузины…
Грибоедов и Польша
…О Гржебыславе – («гржиб» – по-польски гриб) владельце замка в Польше – подданном короля Болеслава мы узнаем из «Великой хроники о Польше, Руси и ее соседях 11-13 ст. (издательство Московского университета, 1987 р.). Понятно – смысла искать предков поэта ХІХ столетия, живших в средневековой Польше, нет… Можно лишь пофантазировать о параллелях… Но в чем нет сомнений, – человеку его прарод дает характер.
…Во многих источниках указано, что предки поэта Александра Грибоедова были поляками, носили изначально фамилию Гржибовские и попали в Москву из Восточной Польши, граничащей с Белоруссией, – во времена Смуты (после смерти Ивана Грозного).
Грибоедов и Россия
Александр Сергеевич родился в 1795 году (в других источниках – в 1792 году…). Род выходцев из Польши Гржибовских обрусел и приобрел фамилию – Грибоедовы (правильнее было бы фамилию «Гржибовский» перевести на русский язык, как «Грибов»).
Некий пращур поэта служил царю московскому Алексею («Тишайшему»).
Основа характера (архетип) – божественная ее первооснова – пожалуй, наиболее интересна в исследовании. Польский гонор и российская гордыня создали феномен – Александра Грибоедова. Его гениальность – от Бога.
Польская кровь проявилась в полной мере в характере классика русской литературы – Александра Грибоедова. Он – так же, как и герой рассказа «Мороз» Владимира Короленко – поляк-каторжанин Игнатович, – действительность воспринимает «загадочной польской» душой…
Грибоедов – как и Игнатович – горяч, страстен, невероятно терпелив и нетерпим – одновременно,.. неравнодушен ко всему, в чем есть доказательство человечности.
Грибоедов и Армения…
Грибоедов – одинаково известен как поет – автор бессмертной драмы «Горе от ума» и как политический деятель – дипломат очень высокого ранга – посол и автор дипломатического документа, принесшего изменения в мироустройство первой половины 19 столетия… В соответствии с составленным полномочным послом Российской империи в Иране Александром Грибоедовым «Туркманчайским миром», земли по левому берегу реки Аракс были переданы Ираном России. Сейчас это государство Армения.
Еще в первый приезд на Кавказ в должности секретаря посольства России в Иране, Грибоедов побывал в Эчмиадзине (религиозная столица Армении), общался с католикосом (высший сан в григорианской (армянской) церкви)… Через несколько лет (в 1828 году) Грибоедов сделал то, о чем мечтали многие поколения армян – способствовал «отрыву» от исламского мира христианской Армении (правильнее сказать – части исторических армянских земель).
Хорошо было Армении «в объятьях старшего брата» – России или не очень – не нам судить… Но всем известен трагический факт в истории Армении – большую часть армян, оставшихся на территории Турции (в том числе – на территориях, которые тысячи лет принадлежали Армении) меньше чем через девяносто лет после «Туркманчайского мира» (напоминаю, что исторический документ был составлен профессиональным юристом – Александром Грибоедовым) «младотурки» Ататюрка уничтожили за несколько дней и ночей… Жертв резни было более миллиона…
Можно представить, с каким пиететом армяне относились и относятся к Грибоедову.
…Я помню Ереван 1980 г. Памятник Грибоедову в центре столицы Армении. Восторженность армян по отношению к поэту.
Грибоедов и Грузия
В Грузии Грибоєдов побывал несколько раз. Достоверно – заезжал всякий раз по дороге в Тегеран из Москвы и назад – из Персии в Россию. Здесь у него были друзья. В 1828 году в Тифлисе он встретил Нино Чавчавадзе, которую видел девочкой в предыдущий приезд. Теперь Нино – семнадцать. Она – красавица. Образована, благородного происхождения. Александр влюбляется в молодую дочь своего приятеля – князя Ильи Чавчавадзе и предлагает ей стать его женой. Нино принимает предложение. Не против и поэт Чавчавадзе – еще бы – полномочный посол огромной Российской империи в Персии хочет стать зятем грузинского князя.
После свадьбы Александр Сергеевич проводит две недели с молодой женой… Во время одной из прогулок показывает Нино место в Мтацминде, где она в случае его внезапной смерти должна его похоронить… После чего посол отправляется к месту службы. Нино переезжает в Тебриз – в Тегеране опасно. Зато Грибоедов берет с собой в Тегеран целый «боевой отряд» грузинской родни Нино Чавчавадзе – молодых горячих мужчин…
Процессия благополучно прибывает в столицу Персии. До смерти поэта остается два с половиной месяца…
…Грибоєдов вернется в Грузию. Для того, чтобы навеки лечь в грузинскую землю. Нино похоронит его там, где он хотел…
Грибоедов и Персия (Иран)…
Персия. Тегеран. Город, который последним видел живым Александра Сергеевича Грибоедова.
(В этом городе в начале ХХ столетия увековечил себя другой гений Российской империи – поляк по происхождению, архитектор и скульптор Городецкий. В Украине его знают как архитектора «Дома с химерами на улице Банковой» (в Киеве), а также – караимской кенассы на Ярославовом Валу). В Тегеране напоминают о Городецком дворец дочери шаха и гостиница).
…Грибоедов говорил друзьям, что ему «…однажды хотелось бы явиться в Персию пророком и сделать там совершенное преобразование… Магомет успел. Отчего же я не успею?..» Сказанное поэтом всегда имеет особенный смысл…
…Персы враждебно восприняли приезд русского посла с боевым отрядом воинственных грузин. Вели себя кавказские мужчины вызывающе, чувствуя, что муж грузинской княжны Нино Чавчавадзе – надежная защита от возможного гнева персов…
…Посол Александр Грибоедов берет под свою опеку группу армян: смотрителя шахского гарема и нескольких женщин из гарема. Законов Персии посол не нарушал – подписанный мир разрешал возвращение из Персии домой всем пленникам.
Шах крайне негативно отнесся к действиям российского посла и потребовал, чтобы армяне вернулись на свои «рабочие места», мотивируя свое требование тем, что «беглецы» раскроют тайны его гарема всему миру.
Грибоедов проигнорировал протест шаха. И тогда случилось непоправимое – персы буквально растерзали чужеземцев… Полномочного посла России узнали только по тому, что на левой руке у него была на дуэли отстрелена фаланга мизинца…).
…Грибоедов по-своему любил каждую страну, с которой была связана его судьба. Старался понять очарование страны и беды ее народа. По возможности – помочь. Но родной страной его была, конечно же, Россия. Ее он знал и любил такой, какой она была.
Москва Грибоедова
А теперь – о Москве, где поэт чувствовал себя дома. О Москве, которая, кажется, за двести лет мало изменилась…
Мне говорил в 1976 году российский писатель Владимир Солоухин, что немногие чувствуют себя в Москве комфортно. Касается это и россиян из «глубинки» или Подмосковья, и инородцев… Владимир Алексеевич цитировал Грибоедова: «Едва где сыщется столица – как Москва…». (А вот еще два «пассажа» о Москве и России из «Горя от ума»: «…Что за тузы в Москве живут и умирают!» (Фамусов). «Прямой был век усердия и страха, – все под личиною усердия царю…» (Чацкий).
…Москва – город Грибоедова. Поэт – феномен и достоин этого феноменального города.
Он настолько хорошо знает столицу, что берется за написание пьесы (скорее трагикомедии, чем комедии), слишком смелой для России. Обратите внимание: жесткая сатира Гоголя («Ревизор») была воспринята царем адекватно. Монарх изволил даже смеяться по поводу острых шуток, вложенных автором в уста героев.
Легкая, на первый взгляд, пьеса Грибоедова (по сути, история безответной любви блистательного Чацкого к заурядной Софье и «волны» вокруг этого) так перепугала высшие сферы московской власти и людей влиятельных (в соответствии с богатством), что пьесу не только не допустили к постановке, но дали понять Грибоедову – на будущее у него также не может быть надежд…
Без цензурных изъятий «Горе от ума» появилось в печати только через 33 года после смерти Грибоедова – в 1862 году. Да, официальная Москва («Москва тузов») не любила Грибоедова.
Блок писал о пьесе Грибоедове: «Гениальнейшая драма… У ее автора – лермонтовская желчь в душе и неподвижное лицо…» Впрочем товарищ Грибоедова – Бестужев выразил иное мнение о поэте, которого знал лично: «Кровь сердца всегда играла в его лице…»
Пушкин – (о Грибоедове): «Это один из самых умных людей в России».
«Обманувшийся» Грибоедов
Такой образованный, талантливый, чуткий и тонкий человек (в детстве – вундеркинд) с легкостью признает, что «…сам обманываться рад» (правда, вкладывает эти слова в уста своего героя Чацкого). Что это?
Это – отстаивание права говорить правду в стране, где такой «моды» нет.
Право на правду поэт реализует, поддерживая дружбу с декабристами.
В 1825 едет в Крым через Киев. В Киеве встречается с декабристами Южного товарищества.
Его друзьями были: Чаадаев, Якушкин, Трубецкой, Бестужев, Одоевский, Кюхельбекер… Были среди друзей и польские изгнанники…
Грибоедов писал: «Образованный и богатый народ способен обуздать вражду…». По-видимому, это была его заветная мечта – увидеть россиян образованными и богатыми (не только – аристократов…). Обуздавшими вражду…
1826 г. – его арестовали по делу связи с декабристами. Но ходу делу не дали – молодой дипломат был нужен России.
Ищешь, но не можешь найти причину? …Значит – деньги…
Известны несколько причин расправы над Грибоедовым в тегеранском посольстве России (и нелепо с нашей стороны считать, что какая-то одна из них и могла повлечь трагедию 11 февраля 1829 года). Вот известные нам причины (о них узнаем из воспоминаний современников Грибоедова): самоуверенность и даже некоторая (польская…) заносчивость посла; непозволительная смелость россиянина в условиях пребывания в чужой стране (как уже было сказано – Грибоедов предоставил убежище в посольстве, которое возглавлял, армянину – евнуху, бежавшему из шахского гарема, собирался вывезти в Россию этого евнуха и армянок из того же гарема; дерзкое поведение его охранников-грузин в Тегеране (говорили, что кто-то из них поднял покрывало и заглянул в лицо иранке…); заинтересованность представителей английской миссии в Тегеране (подстрекательство) в физическом устранении российского посла – автора унизительного для Англии Туркманчайского мира; заинтересованность представителей высшего эшелона власти в Персии в убийстве Грибоедова, предвзятое отношение власти в России к политически неблагонадежному послу, который был – пусть опосредовано – участником антицарского заговора «декабристов»…
…Обстоятельства плачевные, но ведь речь идет о государственном деятеле Российской империи, а не об авторе пьесы «Горе от ума»…
…Тот роковой день… Рядом с посольством (соседнее строение) находилась армянская церковь святого Татевоса. Евнух-армянин Якуб и армянские пленницы, пожелавшие расстаться с неволей и выехать в Армению из Тегерана, могли бы ждать отъезда, живя при церкви, но вместо этого поселились в посольстве. Почему?.. Значит, таким был чей-то умысел… Почему в день убийства армянки, «переехавшие» в российское посольство из гарема …выбежали на улицу и начали истошно кричать, что в посольстве их собираются обесчестить?.. В посольстве было немало людей. Неужели все «бесчестные»?.. Скорее наоборот – они были благородны. Цвет российской нации. Нет, таковым был чей-то «сценарий того дня»: разозлить персидских обывателей настолько, чтобы рассвирепевшая толпа кинулась штурмовать посольство…
…О Грибоедове говорили, что он один в Тегеране заменял 20-тысячную армию. Он был – в должности посла – на своем месте… Соблюдал этикет шахского двора… И – как совестный гражданин и профессиональный российский дипломат – выполнял приказы российского монарха. А царь приказал – требовать немедленной уплаты контрибуции по Туркманчайскому миру Персией…
Слуги шаха уже переплавляли в слитки золотые украшения дворца. …Чтобы заплатить долг России. 80 000 000 рублей. Колоссальные деньги! Впрочем, «колоссальность» прослеживается и в другом факте – генерал, граф Паскевич Эриванский получил награду за Туркманчайский мир – в миллион рублей! Одна высокопоставленная особа! Хан просил уменьшить сумму контрибуции в четыре раза. Царь не согласился. На (возможно, не совсем своевременную) просьбу Грибоедова несколько улучшить внешний вид и интерьер посольства царь ответил: «Стребуйте контрибуцию, тогда оттуда возьмете на ремонт». То есть император был непреклонен в вопросе денег…
…Деньги. Вот причина всех причин. Верховную власть интересуют (как и сейчас!) деньги и незыблемость власти. Царь прекрасно знал, чем закончится пребывание в Персии гордого посла… Бойней. Но …не очень печалился. Главное Грибоедов сделал – составил (юридически грамотно – как специалист по вопросам права) мирный договор России и Персии и сделал все для того, чтобы условия договора Иран (Персия) соблюдал. (80 миллионов рублей достаньте где хотите и положите на стол. Расплавляйте золотые канделябры, изготовление которых стоит дороже, чем само золото… Царю все равно…).
Почему персы взбунтовались (или почему их натравили на русского посла)? Потому что это были не личные «шахские» 80 миллионов – бремя долга легло на плечи каждого перса. Обнищавшие после войны люди должны были пережить еще и унижение грабежом. «Подогреть» нищих очень просто – вот их и подогрели. А те всю свою ненависть «излили» на Грибоедова, охранников и работников посольства.
…Никогда не бывает виноватым народ (пусть то китайцы времен Мао Цзе Дуна, немцы времен 3-го рейха, камбоджийцы времен Пол Пота…). Не бывают виноватыми в государственных «проколах» или катастрофах поэты, дипломаты, певцы или кинорежиссеры. Виноваты те, у кого в руках власть и деньги – олигархи и политики наивысшего ранга. Цари…
Царь Николай I по прозвищу «Палкин» трагедии из смерти гениального Грибоедова не делал. Ровно через восемь лет – в феврале 1837 года он так же не делал трагедии из смерти Пушкина…
…Как это было пошло и подло – требовать, чтобы гениальный поэт (и только во вторую очередь – дипломат) Грибоедов «вышибал» долг из шаха, а после смерти поэта-посла принять у себя родственника иранского шаха: взять из его рук роскошный алмаз «Шах», простить Персии те же пресловутые три четверти долга (напоминаю – по «Туркманчайскому мирному договору») и заявить, что теперь он (царь) к шаху претензий не имеет. Все просто. Деньги и власть... Царь Николай I доволен – смутьян Грибоєдов (друг смутьянов-декабристов) ушел из жизни как честный и полезный государству человек; казна пополнилась, в Алмазном Фонде появился уникальный «экспонат», с шахом отношения наладились, англичане проиграли свою игру в Азии, Россия выиграла (что особенно важно). Слава Богу, все нормализовалось… А то, что ушел из жизни один из величайших поэтов 19 столетия – что ж поделаешь – лес рубят – щепки летят. Всегда самые умные, благородные, талантливые люди – патриоты – это всего лишь щепки… И ведь дело не только в России. Большинство государственных режимов – «минотавры», которым нужны те, кто готов пожертвовать собой…
Мог ли Грибоедов спастись? Должно быть, мог. Но никогда бы не согласился на это – благородство не позволяло.
Благородство, усиленное осознанием непонятного никому в целом мире величия – таковы самые лучшие из россиян.
Благородство, усиленное нечеловеческими страданиями – этим путем Христа идут лучшие из украинцев.
Днепропетровск, 2015
2. Владимир Короленко и Россия («ОСОБЕННАЯ СТАТЬ…»)
Корней Чуковский, находясь в гостях у поэта Анненкова (происходило это в начале ХХ ст.), увидел на столе у хозяина книгу русского литератора Чулкова «Тайга». На титуле была надпись, оставленная Владимиром Короленко: «В коллекцию глупостей»…
…Именно эти три слова заставили меня перечитать рассказы Короленко о его поездках в отдаленные регионы России.
…Корней Иванович испытывал к Владимиру Галактионовичу почти сыновние чувства – своего отца он не знал, а мудрый, благородный, талантливый Короленко вызывал у него не только восхищение, но и уважение. Чуковский процитировал надпись, сделанную Короленко на книге Чулкова, в своем «Дневнике». В этой книге, появившейся в начале 1991 года (тогда «Дневник» был впервые опубликован), немало места занимают воспоминания о писателе Владимире Короленко, который родился и умер в Украине, но – наследуя гениальных земляков – Феофана Прокоповича и Николая Васильевича Гоголя, какое-то время жил в России, писал по-русски, изучал жизнь россиян…
…Очевидно, – Владимир Короленко, который очень хорошо (в конце ХІХ столетия – лучше многих других) знал тайгу как природный и цивилизационный феномен, имел право на такой безжалостный «диагноз» книге Чулкова.
Владимир Галактионович Короленко (1853-1921) известен как писатель-исследователь «экстремальной» России – огромных просторов, где условия жизни – главное испытание для людей (сегодня – так же, как и когда-то). Это: край богатырей и гениев – Север Европейской территории страны; далекий Сахалин, – содрогающийся от тайфунов, землетрясений и цунами – край ссыльных и романтиков; сибирская тайга с многочисленными реками, которые мороз сковывает еще до середины осени и снимает холодные оковы лишь в мае – Сибирь-матушка… Родина многочисленных северных народов и пристанище непокорных граждан России… Эту Россию по делам службы изучал и по собственной воле хорошо знал Короленко. Здесь он не раз рисковал жизнью, здесь встречал людей, которые обладали «загадочной русской душой» – то есть рождались героями, а умирали бродягами, каторжанами, наконец – уходили из жизни просто из-за нежелания жить дальше – от бессмысленности существования…
Чуковский был абсолютно уверен в том, что героев своих произведений Короленко писал «с натуры». Всегда. Скорее всего – так и было.
Корней Иванович и Владимир Галактионович относились друг к другу доверительно, что редко бывает в среде писателей. В 1910 году они виделись часто и подружились, несмотря на большую разницу в возрасте. Чуковский писал в «Дневнике»: «Я познакомился с Короленкой (правописание тех лет): очарование».
В «Дневнике» Чуковский записывает легенды и истории, рассказанные Короленко. Вот одна из них: «Христос в Белоруссии посетил одного мужика, хотел переночевать,.. крыша текла, печь не топлена, лечь было негде.
-Почему ты крыши не починишь, мужик? Почему у тебя негде лечь?
-Господи, я сегодня умру! Мне это ни к чему.
…В то время люди еще знали наперед день своей смерти. Тогда Христос это и отменил…»
Чуковский так характеризует Короленко:
«Осторожный, умеренный, благожелательный, …глуховатый. Увидел, что я босиком (Чуковский одно время намеренно ходил босиком – для оздоровления), предложил мне свои ботинки. …Склад ума у Короленки идиллический».
От Чуковского же мы узнаем о том, что Короленко работал в «Новостях» корректором…
…Эрудиция великого гуманиста, порядочность, фундаментальность знаний в различных областях послужили народам, населяющим огромную страну.
…В 1892 году в империи было «состряпано» дело группы крестьян-удмуртов («вотяков») из села Старый Мултан. Крестьян обвинили в убийстве нищего Матюнина для принесения жертвы своим языческим богам. Короленко ездил в Елабугу (в этом городе через полвека ушла из жизни Марина Цветаева…) и под впечатлением судебного процесса писал: «…приносилось настоящее жертвоприношение – шайкой полицейских разбойников под предводительством товарища прокурора». Владимир Галактионович выступил на суде с защитительной речью, после которой, как писала «Самарская газета»: «…все присутствующие плакали», и подсудимые были оправданы. …Писатель-адвокат победил в борьбе за снятие дикого навета с народа…
В другой раз несправедливо обвиняемого он спас от повешения…
Факт из жизни Короленка: когда Анненский захворал, писатель, присматривая за ним, спал на полу возле его кровати … (Короленко об этом рассказывал со смехом: «Кто ни придет – наступит…»). …Как-то Владимир Галактионович ехал на велосипеде и, чтобы не сбить человека, сознательно направил велосипед в канаву. Упал, ушибся…
«Он был дивный, юморист, жизнелюб, но где-то под спудом в нем лежала скука…» (так рассказывал Чуковский). Скорее всего, это была та – «чеховская» скука-тоска человека, который много повидал в жизни и знал людей…
Тютчеву принадлежит «программное» четверостишие: «Умом Россию не понять, / Аршином общим не измерить. / У ней особенная стать. / В Россию можно только верить».
…«Стать» – по-русски означает не только «статность», но и «смысл»… «Особенная стать» – соответственно, особенный смысл. «Доказательную базу» к стихотворению «Умом Россию не понять…» собирал по крупицам Короленко. Ему открылся особый смысл огромной страны… Особенная ее стать. (Необходимо отметить, что по-украински «стать» – «пол», например, «чоловіча стать» - мужской пол)…)
А вот теперь – об «экстремальной» России, увековеченной Короленко.
…Россияне на свой лад называют завоеванные когда-то края и земли. У Короленко находим, что остров Сахалин – это русский остров «Соколиный», житель острова – не сахалинец, а «соколинец».
Герои произведений Короленко на мир смотрят «по-расейски» (так говорят они сами), а Россию называют Расеей…
…«Соколинец»… Герой рассказа – беглый каторжник, который с подельниками преодолевает пешком огромное расстояние островом Сахалин до переправы на Амурскую (материковую) сторону. Доберутся ли они до своей «Рассеи»? Что их ждет там? Скорее всего – еще один арест и снова – каторга… Смерть… Неизвестно. Да и неважно это. Главное – у них есть цель. Вернуться… Люди это рисковые, со своим «законом чести». Необыкновенно сильные, храбрые, выносливые… Но – каторжные… Подставлять щеку под пощечину они не хотят – гордые. Но и противостоять власти не могут, зная, что «кнутом обуха не перешибешь»… Их жизнь – постоянная борьба: не за право быть человеком, а за право физически выжить… Чем заинтересовал каторжный «соколинец» автора?.. Именно – «особенной статью». Смысл его жизни – доказать себе и другим, что ничего невозможного для россиянина нет. Хочет он попасть на материк – значит, – попадет… Зачем? Потому что хочет…
…«Убивец». Федор Силин, который попал в тюрьму по глупости (добровольно, в порыве отчаяния став бродягой после смерти родных) – сначала очарован старичком-заключенным по прозвищу Безрукий, но со временем убеждается в том, что старик – настоящий дьявол. («Убивцем» Федор стал гораздо позже – убив этого старого «дьвола»).
…Безрукий – один из многочисленных «божков», которые руководят жизнью в России. Образ его – некий намек на образ верховного правителя России – правда – «в уменьшенном виде». Он – маленький, но всесильный царек. Вершитель судеб и «вправлятель» мозгов. Он знает, что и кому нужно – лучше, чем сами люди…
Силин рассказывает о своей «дружбе» с Безруким: «Взяла меня страшная жалость. … Прельстил он меня, за сердце взял. …После-то я его хорошо узнал: чистый дьявол, прости господи, сомуститель и враг. А как мог из себя святого представить!
…Да ведь и не я один. …Шпана тюремная и та притихла. Смотрят все, молчат. Которые раньше насмехались, и те примолкли, а другой даже и крестное знамение творит…
Ну, а уж меня он прямо руками взял. Потому как был я в то время в задумчивости, вроде оглашенного, и взошло мне в голову, что есть этот старик истинный праведник, какие в старину бывали».
…Вот особенная черта характера, присущая «особой стати» россиянина – искренняя вера в «посланников свыше». Такая же, как и истинная вера в хороших царей…
…Безрукий делает вид, что сомневается: можно ли положиться на Федора Силина. …Тот же искренне утверждает, что никого не обманывал, а старика – и подавно не обманет. Что прикажет старик, все сделает верно… Это еще одна «узловая черта» российского характера – невероятной силы верность…
Безрукий научает Федора Силина: «Настоящее покаяние сладкое. …Без греха один Бог, а человек по естеству грешен и спасается покаянием. Не согрешишь – и не покаешься, а не покаешься – не спасешься…»
Эти «протравленные зерна» падают в прекрасный душевный «грунт». Федор делится: «…Сам уже ранее думал: какая есть моя жизнь? Все люди как люди, а я точно и не живу на свете: все равно как трава в поле или бы лесина таежная. Ни себе, ни другим».
Безрукий хорошо знает свое дело. «…Бывало, начнут арестанты приставать, шутки шутить, он хоть бы те слово в ответ. Поведет только глазами, так тут самый отчаянный опешит. Нехорошо смотрел…»
…Приехал в острог, где находились в числе прочих Силин и дивный старец, – заседатель; привели к нему Безрукого. …Через какое-то время вышел заседатель из конторы, смеется: «Вот ведь, думаю, привели человека (Безрукого) с таким отягчением, а, между прочим, вины за ним не имеется…».
Какая знакомая всем нам эта судебная «коррупционная картинка»: заплатили заседателю взятку – вышел бандит, совершенно очаровательный убийца, на волю… Все – как в наше время.
И что интересно – ни соседи, ни писарь – Безрукого «не признают»… Сам он теперь именует себя Иваном Ивановым, а не Иваном Алексеевым (фамилия по документам, «Безрукий» – кличка) и показывает паспорт… Какие глубокие, какие могучие корни у коррупции великой империи!.. Вспомним, что описываемые события происходят во второй половине 19 столетия! 150 лет назад!
Заседатель «…деньги (взятку) сосчитал, в карман сунул: «Теперь, говорит, тебе, старик беспременно месяца на три уехать надо…»
Дальше? Дальше Федора Силина решили взять в дело… Безрукий за него взялся и быстро «приручил».
…Жизнь «расеянина» в экстремальных условиях холода однообразна. Люди разные (есть совестные, как Федор Силин («Убивец»), большинство же – «побитые жизнью», – а просвету, «магистрали» в жизни людей нет. Безрукий уверен, что Силин станет в его руках мягкой глиной, но не так сталось, как гадалось – Силин отказывается разбойничать и …убивает такого «удивительного» человека, имеющего власть над людьми; человека, который околдовывал (как сейчас говорят – зомбировал…) и превращал в своих марионеток кого только хотел. Силин убивает могущественного Безрукого. Сущность «чудотворца» была какова? Всесильный убийца, который всех покупал (кто покупался). А нашелся совестный Силин – и пришел конец «чудотворцу». (Мне пришлось практически пересказать историю «Убивца»,.. но по-другому я не могла высказать восхищение мастерством писателя-психолога Короленко и его даром художественного обобщения).
…«Особенная стать» у другого героя Короленко – бродяги Федора (рассказ «Федор Бесприютный»).
Федор идет по этапу. «…Так идет человек, у которого нет ближайшей цели. …Он – просто идет. Бродяга идет к своей неопределенной далекой цели… Он не торопится, потому что торопиться всю жизнь невозможно. Самое страстное стремление укладывается в бессознательно рассчитанные движения. Туловище подается вперед, будто хочет упасть, но следующий шаг несет его дальше, и так, покачиваясь на ходу, уставившись перед собой глазами, согнув спину с котелком и котомкой, отмеривает бродяга шаг за шагом бесконечные версты… Выражение этой походки состоит в том, что человек идет не по своей воле, а как будто отдается с полным фатализмом неведомому пространству».
…Почему-то кажется, что очень похоже это «бродяжье» движение на путь по жизни многих людей и в наше время…
«…Глаза бродяги Федора глядели не с мужицкой наивностью, в них была заметна некая интеллигентность (каторжное благородство – тема для «шансона» в наше время... ). Ни роду, ни племени, ни звания, ни сословия, ни ремесла, ни профессии – ничего не было у этого странного человека. Он …пошел в Сибирь за отцом, бывшим крестьянином. Рос дорогой, окреп в тюрьме… Тюрьма и ссылка воспитали этого человека и положили на него отпечаток… Эта школа дала ему немужицкую улыбку. Люди, которых он изучал, были арестантами, которые только идут, которых просто гонят».
Его отношение к людям – милость или угроза.
Да, именно это делает Бесприютного таким близким большинству соотечественников: милость или угроза. Жалеть всем сердцем или уничтожать. Великая загадка. Тайна души…
«…Жизнь семьи, круговая работа крестьянского года, житейские радости, печали и заботы – все это катилось стороной, все это миновало бродягу, как минует быстрое живое течение оставленную на берегу продырявленную и высохшую от солнца лодку». …Бродяга не привязан к земле, к ежегодным – цикличным – работам на ней. Не привязан к родне, которая создает уникальную общность – семью».
«…Каторжная скорбная дорога овладела его незаурядной силой…
Всякий, к кому обращался Федор Бесприютный, испытывал то обаяние, которое окружало вожака арестантской партии. Каждое его слово приобретало в глазах толпы особенную авторитетность. Ко всякому его простому слову присоединялось еще нечто… Нечто неясное и смутное прикасалось к душе слушателя, что-то будило в ней, на что-то намекало». Что это было – слушатель не знал, но он чувствовал, что Федор «что-то знает»… Знает, но не скажет, и поэтому в каждом его слове слышалось нечто большее обыкновенного смысла этого слова. Федор из тех, кого на Руси называют «плохой хороший человек». Это тоже загадка. «Плохого, хорошего человека» любят представители его народа (эти им восхищаются, как героем) и ненавидят – чужие, которых он заставляет страдать (на этих страданиях «чужинцев» замешано обожание своих к своему же герою)… К своим он милостив, к чужим – безжалостен. Вон они – милость и угроза в действии…
«…Друзей и товарищей у него (Федора Бесприютного) не было». И это понятно. Несчастные не могут быть друзьями, а других – нет… Федор – герой. Обладатель «загадочной русской души»… Один из тех, кто «… тяжко трудятся и заслужили отдых, чтобы завтра трудиться опять; или – смерть, чтобы успокоиться навеки…»
Федор Бесприютный уже ничему не удивляется. Он знает, что «удивление сопряжено с пренебрежением»… Пренебрежения в душе Федора нет.
Между Федором и инспектором, который какое-то время сопровождает колонну каторжан, – пропасть. Инспектор принадлежал к числу тех людей, для кого самодовольное прекраснодушие застилает все происходящее перед их глазами. Бесприютный – полная противоположность «прекраснодушному» инспектору. Федор чувствует «…особое, злобное наслаждение, втаптывая в грязь свою мечту»… «Из лесу выйду, люди этта в полях копошатся, чего-то работают, стараются… А я гляжу на них, точно волк из кустов… Что делают, для чего стараются… не знаю!..»
Короленко в России будто забывает об Украине… Но это обманчивое впечатление.
Воспоминания его вплетены в цикл «экстрим-рассказов».
…Однажды отец нанял молодого лакея. Говорили, что это сирота, что ему выпало счастье в виде места у доброго барина. Это был странный человек, не похожий на остальную дворню, чуткий и гордый. Отец вспылил как-то, разгневался и при всех ударил молодого лакея. Потом оказалось, что отец был совершенно не прав. Болезненное, горькое, исполненное недоумения выражение появилось на лице оскорбленного. На другой день молодой слуга ушел. Он знал, что ему плохо, и будет еще хуже… Он ушел, потому что над ним была совершена несправедливость. Отец предлагал ему денег, извинялся, уговаривал, но юноша сказал: «Прощайте, пан, пойду». И ушел. Но прежде чем уйти, всю ночь просидел на крыльце – опустив голову, не двигаясь, точно окаменел…
Слуга и пан – украинское словосочетание. Короленко пишет о соотечественниках...
В прозе Короленко о российской «глубинке» можно найти немало «украинизмов» . которые отлично «вживлены» в речь героев. Слова эти «проникли» в лексику писателя «из жизни», – Короленко услыхал их от людей, которые стали героями его произведений. И это не удивительно – среди жителей Дальнего Востока, Сибири, Севера страны было немало наших земляков – украинцев, которые попали в далекие края в силу многих причин: колонизации, насильственного переселения, эмиграции, перемещения во время войн и голода, переезда по месту жительства мужа или жены и т.д.
(Закуржавело (от укр. «курява» - метель)
(сивера (от укр. «сіверко» - холодный северный ветер)
(подобала (выдра рыбу) (от укр. «дзьобати, дзюбати» - клевать, выбирать) подзьобала – выбрала, выловила
(угор (от укр. «бугор» - невысокая горка)
(сапоги бураками (известная в Украине зимняя суконно-ватная обувь «бурки» – слово татарского происхождения)
(мерекаю (от укр. «міркувати, міркую» – рассуждать)
(шаркотали бубенцы (от укр. «шаркнути» – провести по косе камнем)
(на заре прокинулись (от укр. «прокинулися» - проснулись)
…«Река играет». …Автор на севере – слушает «умствования» мужиков.
…Кто-то читает мирным голосом заупокойные молитвы над «уснувшей навеки народной мыслью»...
Короленко – на реке Ветлуге. Писатель знакомится с перевозчиком Тюлиным. (Короленко говорил позже знакомым, что Тюлин – реальное лицо…В нем – «сосредоточенная угрюмость добродушного, но душевно угнетенного человека». В лице его «сугубая угнетенность и похмельная скорбь»).
Короленко удивляется:
«…Отчего же это так тяжело было мне там, на озере, среди книжных народных разговоров, среди «умственных» мужиков и начетчиков, и так легко, так свободно на этой тихой реке, с этим стихийным, безалаберным, распущенным и вечно страждущим от похмельного недуга перевозчиком Тюлиным? Откуда это чувство тяготы и разочарования, с одной стороны, и облегчения – с другой? Отчего на меня, тоже книжного человека, от тех веет таким холодом и отчужденностью, а этот кажется таким близким и так хорошо знакомым…» В Тюлине есть лень, хитрость, неуважение к людям, лукавство, но нет изощренного двуличия.
…«Ат-Даван». Зимнее путешествие по Лене (Якутия), в котором так много «закодировано» ментального.
Герой рассказа – Михаил Иванович. Ему «здешняя сторона» (Якутия) не внушала ничего, кроме искреннего омерзения и брезгливости. Он знал одно: здесь, если «потрафит», можно скоро и крупно разжиться («в день человеком сделаешься»), и поэтому жил здесь уже несколько лет, зорко выглядывая случай…
…Тракт в три тысячи километров с единственными обитателями, живущими на станциях.
…Михаил Иванович – человек молчаливый, слегка даже застенчивый, чем отличаются болезненно самолюбивые люди.
Тот, кому далекие морозные земли внушают омерзение, пролетает по Лене в качестве курьера, и каждый раз толки о нем долго не смолкают на пустынной реке. На станциях он ведет себя как человек, на единичные усилия которого возложено усмирение бунтующего края. Врывается как ураган, бушует, наводит панический ужас, грозит пистолетом и …забывает повсюду платить курьерские «прогоны». Скромный и застенчивый в Иркутске, он становится совершенно другим, лишь только выезжает из города.
Быть искренно убежденным, что всякая власть сильнее всякого закона и чувствовать себя целые недели единственным представителем власти на огромных пространствах, не встречая нигде ни малейшего сопротивления – от этого может закружиться голова не только у казачьего хорунжего.
…В последний проезд он уже скакал через редкие города (Киренск, Верхоянск и Олекму), стоя в повозке и размахивая над головой …красным флагом. (Рассказ написан в 1892 году). В этом было что-то фантастическое, «бесовское» (по Достоевскому, написавшему «Бесы»): две тройки мчались, как птицы, с смертельным ужасом в глазах, ямщик походил на мертвеца, застывшего на облучке с вожжами в руках; седок стоял, сверкал глазами и размахивал флагом… Местные власти покачивали головами, обыватели разбегались.
Короленко «спасает» читателя: «…Забегая вперед, скажу только, что ведомство вынуждено было все-таки отказаться от его услуг, но снабженный отличными рекомендациями, он перешел на службу еще дальше на восток, и там, на Амуре, застрелил, наконец, наповал станционного смотрителя. Только тогда узнали, что судить, в сущности, некого, так как знаменитый курьер был уже …вполне сумасшедшим».
…Вот что страшно – момент, когда человек лишается разума, зафиксировать невозможно. Рядом с вами, – в одной стране или в одном доме, – живет сумасшедший, а вы не можете, убедившись в его безумии, заявить об этом… Он уже «стреляет в станционных смотрителей», но вам страшно: вдруг, не поверят? Будут мстить…
Короленко не старается разобраться в причинах сумасшествия (как это делали Гоголь, Чехов и Ремарк) – он просто говорит о факте «лишения ума»…
…«Парадокс». Повествование – от лица мальчика – сына хозяина поместья.
«Человек создан для счастья, как птица для полета», – эти слова Короленко вложил в уста безрукого «феномена» Яна, которому «природа забыла приклеить руки к плечам». Правда, Ян дал такое объяснение несчастьям – «…только счастье не всегда создано для человека»…
…Дети играют за домом – «ловят рыбу» в бадье с вонючей зеленой водой – не удочками, а веткой. Игра их захватывает – это игра воображения…
После встречи с Яном они пошли в свой угол и «…принялись было в молчании поджидать серебристую рыбу в загнившей воде! Но удовольствия не было. От бадьи несло вонью…
Безрукий «феномен», поделившись с людьми мыслями о том, что счастье возможно, уходит… Жалкий, обделенный Богом и – одновременно – счастливый тем, что знает секрет счастья… А холеные барчата вдруг начинают понимать, что их счастливое детство – не абсолют. Волшебство имеет дурной запах…
…«Мороз». Вот – самая страшная, дикая, фантастическая правда о холоде, которую мне довелось узнать… Никто правдивее не написал об ужасах, сопряженных с морозом. …Исследователь Антарктиды Скотт говорил: «Если вам кто-либо скажет, что не боится вовсе холода, – не верьте. Холода боятся все».
Короленко с каким-то убийственным спокойствием доказывает это. Пламя его таланта стремится согреть ледяной ветер действительности зимней Якутии. Но – увы…
Начинается все романтично. …Сентябрь на берегах великой реки Лены. Река играет в берегах. Лунная ночь. Автор с приятелем решают провести ночь в лодках, привязанных у берега, укрывшись оленьими шкурами.
Среди ночи автор просыпается, и его пугают дикие гримасы на лице товарища. «Сон его был крепким и, должно быть, мучительным…» …Лодка качнулась, и послышался звук, похожий на звук разбитого стекла. За ночь вода в Лене покрылась тонким льдом. Ласковый сентябрьский день закончился ночью с первым заморозком».
Якутская тайга покорно принимает приход холодной поры года; борется с морозом только река. …И вот уже огромные глыбы льда в чудовищном беспорядке громоздятся возле берегов Лены, прикрывая теперь узкое русло реки – как одичалая толпа прикрывает место казни…
Время этой «казни» кажется неотвратимым. Жизнь в таких условиях (мороз, снег, страшный ветер) – это напоминание о смерти. Умереть зимой в Якутии – легко и безболезненно: заснул на морозе и все… Трудно выжить в таких условиях.
Река останавливается. Дальше – рассказ о людях, которые должны пережить этот ужас – якутскую зиму. Рассказ – о том, как может замерзнуть совесть…
Центральная фигура – поляк, который попал в Сибирь за участие в восстании против имперской власти, а позже принял участие в «байкальском восстании». После того, как Россия восстание «усмирила», участников заковали в кандалы и вели в тех кандалах – без подкандальников по этапу в сибирский мороз… Фамилия поляка – Игнатович. Среднего роста, худощавый человек с огромной силой духа и гонором.
Игнатович – идеалист и романтик, воспитанный на творчестве Юлиуша Словацкого и Адама Мицкевича.
…Короленко делится впечатлениями об одном стихотворении Мицкевича.
«...Кругом головы – венец из солнц, руки возложил на звезды, и их хоры, как клавиши звучат мировой симфонией…». В рассказе Игнатович декламирует эти стихи с огромным огнем и увлечением. При этом «…он (Игнатович), казалось, вырастал, голос его начинал звенеть, глаза сверкали…»
Романтизмом Короленко называет преувеличенное представление о человеке, о его «божественном начале, о его титаническом назначении»…
«…Русским чуждо это настроение, эти …экстатические преувеличения…»
Как же Короленко сумел понять «болезненную чуткость» поляка-идеалиста Игнатовича? Короленко – украинец, – романтизм его народа, возможно, отличается «ласковостью», но чувства поляка украинец понять может без особого труда.
…Игнатович переживал целые периоды мизантропии, тогда в его взгляде появлялось презрение – как к себе, так и к другим людям. Тогда он становился материалистом и циником, блистал дьявольским остроумием и даже сарказмом. Потом припадки проходили, и приятель опять декламировал «мировые симфонии».
Автору и герою-поляку пришлось отправиться в дорогу – к месту работы Игнатовича, которое выхлопотал ссыльному автор рассказа.
«Мороз» – это история смерти от холода, история о том, как может замерзнуть совесть.
Короленко «готовит» читателя к восприятию страшной реальности.
…Автор и Игнатович едут от «станка» к «станку» (станции). На одном из отрезков пути их глазам открывается картина борьбы между жизнью и смертью. Две утки в проруби. Полынья вот-вот должна замерзнуть. Игнатович настаивает на том, чтобы спутники остановились и помогли ему спасать птиц. Одна из птиц во время «спасательной операции» течением реки была унесена под воду. Вторую взяли с собой, но она в дороге сдохла. Ее кинули на дороге… Экзистенциальная ситуация…
Между тем мороз усиливался и достиг сорока градусов (!). Птицы падали на землю во время полета, Медведи замерзали в берлогах и выходили оттуда в лес – испуганные и злые.
Начали дико мерзнуть и герои рассказа: Игнатович, ямщик и автор.
Холод забирался под одежду, потом – в мускулы, в кости, до мозга костей. Пронизывающая, …унизительная дрожь охватывала тело. «Сам себе становишься противен…» Страшно то, что нужно каждый день преодолевать пятидесятиверстные перегоны…
Казалось, что сама природа умерла.
…Где-то в лесу мелькнула фигура…
Наконец, станция «Холодный станок». Кучка бревен, глины и навоза на каменистой площадке. Разостлав на полу шкуры, приезжие легли против пламени. Стаканы с чаем не согревали, а лишь обжигали руки… Согревала лишь животная радость от того, что скоро все это закончится – придет весна…
Ямщик рассказал историю о том, что человек, увиденный в лесу, «убился» где-то на прииске и идет пешком от станка до станка. (по-видимому, слово «убиться» означает надорваться в работе).
Услыхав этот рассказ, Игнатович страшно разволновался.
-Совесть у нас замерзла…
Игнатович собрался и ушел спасать незнакомца в лесу…
Со станка пошли спасать и человека из лесу и Игнатовича. Но те замерзли…
(Об Игнатовиче) …Говорю вам – совершенный ребенок. Ему просто стало невыносимо. И еще… Мне порой приходит в голову, что он казни л в себе подлую человеческую природу, в которой совесть может замерзнуть при понижении температуры тела на два градуса… Романтик в нем казнил материалиста…
Жизнь Игнатовича была похожа на жизнь птицы в Якутии: непосредственно жизнь – в теплый период года и обреченность – в холодный. Восстание, ссылка, восстание в ссылке, каторжный переход, и … последняя поездка к месту работы. Дорога к улучшению жизни стала дорогой смерти.
На мой взгляд, Короленко своим интересом к человеческим – …нечеловеческим испытаниям опередил «героев – спасателей мира» разных национальностей.
Он писал о россиянах искренне и с глубоким сочувствием (в ХХ столетии с таким же глубоким сочувствием писал о Германии кошуб Гюнтер Грасс).
…Короленко таки вернулся из России в Украину. Навсегда. Защищать свой народ во времена «великой смуты» революционных переворотов и интервенций, – как защищал когда-то «вотяков»….
2015. г. Днепропетровск
3. Владимир Солоухин: СТРАННИК, ИДУЩИЙ ВЛАДИМИРСКИМ ПРОСЕЛКОМ
…Мы познакомились в 1976 году. После встречи писателя с тружениками завода, на котором работал мой родственник.
…Мы – это слишком громко сказано. Владимир Алексеевич Солоухин – известный российский писатель, я – студентка Одесского гидрометеорологического института – начинающая поэтесса. Уверенный в себе, талантливый, прославленный человек; мужчина в расцвете лет (53 лет) и непривлекательная девица на двадцатом году жизни, но …с невероятной любовью к жизни (Кустурица сказал бы «к жизни – как к чуду») и неутолимой жаждой творчества.
Мы общались более десяти лет.
Что нас – таких разных – роднило? Я думаю: именно это отношение к жизни «как к чуду». И еще – какая-то врожденная осторожность, не позволяющая восхищаться выпавшей на долю действительностью. Эту осторожность безошибочно определяешь в других людях.
…Владимир Алексеевич родился во Владимирской области, я – на Алтае, в семье «целинника». Он был настоящим россиянином, я – поликультурной, то есть – невыразительной особой… Стыдно признаться, но до 30 лет я не могла себя идентифицировать с каким-либо народом, с какой-либо нацией. Наше поколение советская пропаганда активно склоняла к мысли, что мы – молодые люди эпохи «брежневского застоя» – новая историческая общность – советские люди.
Быть убежденным «советским человеком» в детстве, отрочестве и школьной юности я не могла. По простой причине: в одном классе со мной учились – татарка крымская, татарин поволжский, немец, обрусевшие украинцы и россияне, большинство которых никогда не были в России. Классной руководительницей была украинка, переехавшая в Крым из Западной Украины. Директором школы – керченская еврейка. Я очень хорошо училась, но чувствовала себя дискомфортно. Мне хотелось быть татаркой, немкой, россиянкой, украинкой, еврейкой… Или – караимкой (о керченских караимах мне рассказывал отец удивительные истории)… Но я не могла определить свое тождество с какой-либо нацией. В роду отца-керчанина (росла я в Крыму, куда родители приехали после нескольких лет освоения Алтайской целины) были практически все представители населения Крыма (украинцы, россияне, болгары, итальянцы, армяне, татары; прадед отца был осетином). Мама – уроженка Белгородщины – края, который совсем недавно назывался Слободской Украиной… (Впрочем, мама считала себя россиянкой. Я по ее примеру тоже старалась быть россиянкой).
В юности слова «советский человек» у меня вызывали чувство неловкости, – будто что-то непристойное было в этом словосочетании; может, потому, что жизнь в то время была ограничена реальными ощущениями безвыходности и антисоветскими анекдотами…
…Мне – экзальтированной студентке с Украины, Владимир Алексеевич в первую встречу показался былинным героем. К ровеснику моей мамы я не могла испытывать чувств дочерних – у меня был свой собственный – совершенно замечательный отец. Относиться к Писателю Солоухину как к учителю я также не могла – у меня был учитель, сумевший привить настоящую любовь к математике. А в институте увлек философией преподаватель, …убеждавший меня бросить «гидромет» и поступать на факультет философии ОГУ. Мой отец – Павел Николаевич был против. Я все-таки поэзию любила больше, чем философию, потому стала синоптиком (поэзия и синоптическая метеорология уживались мирно)…
…Владимир Солоухин был Писателем (с самой большой буквы). Рядом с ним я верила, что существует некая каста писателей, и я могу быть причастной к этой касте. Во всяком случае, я могла об этом мечтать… Это – первое и острое впечатление. Позже я поняла, что познакомилась с человеком, которому можно верить. Поражало то, что Солоухин – крестьянский сын – был интеллектуалом, человеком, допытливый ум которого не давал Владимиру Алексеевичу покоя. Он был похож на Адама, который осознает всю полноту ответственности перед Богом…
Он вызывал к себе уважение (наверное, у кого-то вызывал ненависть и зависть…) У него было то, чего не купишь и не придумаешь – его любил Бог. Это правда. Как я это поняла? Солоухин был счастливым человеком. А на это нужна Божья воля.
У него была скульптурная внешность: осанка воина армии Аттилы, основательность жестикуляции; артикуляция, которую формировало очаровательное оканье… Я восхищалась его умом и убеждениями, знанием жизни и людей. Повести «Владимирские проселки» и «Олепинские пруды», прочитанные мной на момент нашего знакомства, я искренне считала литературными шедеврами ХХ столетия (и сейчас думаю так же). Одновременно я уже была влюблена в прозу Чехова и Коцюбинского.
Конечно, – мне льстило знакомство с известным писателем. Однако я уже имела о себе некоторое мнение и абсолютно безосновательно считала, что запросто, хотя и не на равных могу общаться с человеком, который прошел путь от сельского юноши до Личности в масштабах огромной страны. Пожалуй, ощущение нашей «родственности», а также чувство собственного достоинства и такт, унаследованные как Солоухиным, так и мною от предков, мешали мне относиться к Солоухину подобострастно, а Владимиру Алексеевичу – демонстрировать по отношению ко мне превосходство… Он позволял мне не чувствовать себя в его присутствии мизерной, по сути – бездомной девицей, лишенной глубоких национальных корней. Он позволял мне в его присутствии чувствовать себя защищенной. И безнаказанно «умничать». Я уже знала , что такое – быть защищенной – моим первым защитником был мой отец.
Мне нравилось то, что Владимир Алексеевич писал и говорил. Когда он высказывал слишком смелые (антисоветские) мысли, я дрожала от восторга. И точно знала, что никогда его не предам…
Владимир Алексеевич привил мне еще в 70-е годы прошлого столетия ненависть к сексотам (тогда они были больше известны как «стукачи КГБ»). Я их ненавижу доныне. Они никуда не делись. Живут, как и жили – припеваючи… Это люди – несчастные. Это люди – злые, подлые, коварные, но, когда ты их не боишься – они превращаются на твоих глазах в «исторический сор».
Сейчас уже я могу сказать, что именно тогда заставляло меня «затаивать дыхание» – мысли Солоухина о запрещенных (!) произведениях Булгакова, Шаламова и Солженицына; его отношение к религии и к тем, кто не был «красным»; его негодование по поводу зверского убийства царя и царской семьи, его мысли о Сунь Ятсене… Сейчас об этом говорят. Тогда же это было крайнее свободомыслие. За него можно было поплатиться.
Он смотрел на меня снисходительно – должно быть, узнавая во мне себя (пусть не двадцатилетнего – в 1943 году Владимир Солоухин был воином, а, например – 22-летнего).
Это правда – мы были чем-то похожи. Чем? Бесстрашием перед трудностями. Дикой любовью к жизни. Поэтичностью. Нелюбовью к журналистике («Надя, – журналистика – главный враг литературы»). Желанием докопаться во всем до максимальных глубин…
…Владимир Алексеевич рассказал о недавно перенесенной операции (удаление меланомы на бедре). Говорил спокойно, будто бы о простой операции по удалению аппендицита. Я, вернувшись в Одессу (в Москве жила моя тетушка («тетушка» звучит по-гоголевски) с мужем-мордвином, которого называла любовно – «чухонцем»), нашла журнал «Новый мир», прочитала повесть «Приговор». Повесть о том, что любовь к жизни сильнее страха смерти… Он не боялся смерти. Говорил, что любит жизнь и любит смерть, потому что они родились вместе с ним…
Владимир Алексеевич заставил меня задуматься над тем, …кто я…
Он видел меня уроженкой Алтая. Но меня увезли оттуда в Крым, когда мне было три года. Впервые свою Алтайскую Чистюньку (село, где родилась) я увидела (и зафиксировала в душе впечатления о селе) совсем недавно – в Интернете (проезд на легковом автомобиле по населенному пункту).
Уроженец Алтая – Шукшин… Это – его родина. А я там сделала первые шаги. По воле судьбы – дитя целинников.
…Я приезжала в Москву на каникулах, звонила, и мы встречались. Для меня Он был Литературным Священником. Для него я была «прихожанкой» в Храме Литературы… Возможно, он видел во мне себя, приехавшего завоевывать Москву. Впрочем, я не скрывала того, что в Москве меня (как начинающую поэтессу) интересует сам Мастер, а также – Третьяковка, Пушкинский музей, театры, в которые можно было попасть… А еще – некое Круглое озеро в окрестностях Москвы, куда мы ездили с дядей-мордвином ловить рыбу зимой или летом. Жить в Москве я не собиралась. Я думаю, что Владимира Алексеевича умиляла эта моя неуклюжая и недальновидная непосредственность.
По окончании института я поехала на работу в Армению. В аэропорт «Звартноц».
Армения заставила меня почувствовать свою второсортность… Странно, великий писатель Солоухин не демонстрировал своего превосходства над непосредственной (донельзя) студенткой с Украины, а великий, многострадальный талантливый народ в три счета доказал мне, что я – вообще-то никто. Вот как бывает.
Инженер-синоптик, а по совместительству – все еще начинающий поэт Надежда Тубальцева именно в Армении наконец-то всерьез задумалась о том, чьего же народа она дочь?..
Если бы я не была хорошо знакома с Солоухиным, если бы не видела его уважительного отношения – пусть не к моим стихам, а к моей жажде жизни и творческой энергии, – ереванская «второсортность» меня бы сломала. Если бы не Ереван – я бы не научилась по-настоящему ценить тех, кто уважает в креативной, отчаявшейся молодой особе – человека.
То есть: отдельное спасибо Мастеру и отдельное спасибо Вечному городу – Еревану.
С конца 80-х годы мы уже только переписывались.
В 1989 году я познакомилась с украинским поэтом и художником (линия судьбы Тараса Шевченко) Виталием Старченко. Под его влиянием я стала писать стихи на украинском языке. Наибольшей трудностью был не сам переход (украинский язык я знала со школы, в 80-е прочитала массу иностранной классики на украинском языке). Наибольшей трудностью стали …ударения. Для того, чтобы не выставлять себя на посмешище братьям по перу, стала писать прозу на украинском языке. Проштудировала четырехтомное издание «Словник Гринченко» (трижды – перед написанием трех небольших романов). И уже после всего этого начала разговаривать на украинском языке. Сейчас знаю мову очень хорошо.
Эти страшные 90-е годы… Я написала в начале 90-х годов письмо Владимиру Алексеевичу, но ответа не получила. Кто знает – почему. Думаю, ему тогда было не до меня.
Перечитала его «Камешки на ладони».
Нашла то, что хотела найти. То, что он умел дать. Поддержку.
Вот два «камешка» с ладони Солоухина:
-Чтобы любить и защищать культуру другого народа, нужно обладать самому высокой и широкой культурой.
-Чтобы сохранять культуру другого народа, надобно быть не меньше, чем человеком…
Владимир Алексеевич, не зная того – благословил меня. Я думаю, что он был бы рад тому, что несостоявшаяся «советская девица», мучавшая себя смолоду сомнениями, стала украинской писательницей. Мне очень хочется в это верить.
…Когда-то, еще в конце семидесятых, Солоухин говорил, что любит вино «Изабелла». Сказано это было в контексте его рассказа о той злосчастной меланоме… (Есть о винограде сорта «изабелла» и одноименном вине в повести «Приговор»). Я рассказала Владимиру Алексеевичу, что во дворе у родителей в Восточном Крыму растет именно «изабелла». …Что мой отец делает сам полусладкое вино, причем выдерживается «изабеллу» в холодном погребе (где летом 14-16 градусов; играет эта «хачмала» не меньше двух месяцев; потом пили ее в семье только на праздники).
Владимир Алексеевич рассказывал и расспрашивал. Умел говорить и слушать. Очевидно, верил, потому что любил истории не лживые, не заезженные. Ему нравилась мои «теревени» обо всем. О Керченском проливе, где во времена царя Митридата был выложен на дне известняком коровий брод, который греки называли «Боспором» (об этом говорили все в роду отца); о горе Опук и селе Яковенково на побережье Черного моря (татарское название села я так и не узнала). О «генеральских» пляжах в селе Чегене (вот это – татарское название) на Азовском море… Верно, Солоухин любил Сухуми и Батуми (об этом – в «Приговоре»), но в его глазах загорались искры, когда он слушал истории о Керченском полуострове…
Странно, но сейчас я с удивлением замечаю, что в возрасте глубокой зрелости стала похожей на него. Даже внешне… По-видимому, образ мышления формирует внешние признаки. С годами. …Хотя нет, я похожа на мать. А она воспринимала мир как россиянка.
Он любил диковинный португальский портвейн, и любил чачу. И расспрашивал о том, что пьют студенты в Одессе. Любимый алкогольный напиток студентов – одесское «шипучее» (побочный продукт производства качественного шампанского) его умиляло. Я привезла бутылку – Владимиру Алексеевичу понравилось. Меня, в свою очередь, он угостил коньяком на яичных желтках (это дорогущее чудо – арманьяк…)
Я думаю, что мы, говорившие практически на равных и отдающие предпочтение в разговорах поэзии, вызывали у окружающих умиление. Как комфортно было рядом с ним! Потом уже никогда и ни с кем я не чувствовала себя русской поэтессой (громко сказано, но ведь это ощущение дикой поры в жизни – молодости…)
Нет, не получилось из меня россиянки (русской – также не получилось), не получилось поэтессы. Но, мне кажется, что Владимир Алексеевич понял бы меня.
Сейчас времена не самые лучшие для добрососедства. Но именно благодаря дружбе с настоящим россиянином, я могу утверждать, что россияне – прекрасный народ. Пройдет время, и жизнь докажет справедливость этих моих слов. Только россияне (в большинстве – и сейчас – во времена всемирного прагматизма) могут помочь – себе же во вред совершенно незнакомому человеку. Но надо быть честной до конца: только россиянин может жестоко обидеть даже родного и близкого (что уж там говорить о незнакомом…), если убеждения этого «другого» противоречат его убеждениям…).
Владимир Алексеевич Солоухин умер в 1997 году. Он был первым, кого отпевали в только что возведенном Храме Христа Спасителя. …Ничего случайного в этом мире не бывает. Думаю, что это была Божья воля – чтобы ангелы небесные подпевали хору величественного храма во имя души удивительного россиянина, с которым когда-то я имела счастье познакомиться.
Я хорошо знакома с некоторыми украинскими писателями. Среди них есть те, кто уже фактически стал классиком украинской литературы.
Но российский писатель Солоухин – это Первый Человек, который увидел во мне – неравной ему – зарождающуюся – лично мою литературную жизнь. Да, я не стала российской писательницей. Но в том, что я стала украинской писательницей есть и его заслуга. Он не «обращал меня в свою религию»…
Тогда мне казалось, что наша родственность – залог того, что мы никогда не потеряемся в большом мире. Но советская империя пала. Мы оказались по разные стороны Кремлевской стены: Владимир Солоухин – классик российской литературы – в России. Я – одна из тех, кого Он поддержал во время «поисков себя» – в Украине.
Помните эпизод из фильма «Легенда о Тиле Уленшпигеле»: Христос на возглас удивления «Боже!.. Это ты?» отвечает: «Я просто странник, идущий краем озера…»
…В июне (он родился в июне) на одном из Владимирских проселков, должно быть, можно увидеть странника, в котором легко узнается – Владимир Солоухин…)
Я не бываю в России, поэтому не могу его увидеть. Но точно знаю, он – там…
Я знаю, Владимир Алексеевич, что мы с Вами еще встретимся. Туда, где Вы, когда-то переместится душа, открытая для вас, исполненная благодарности, доверия и веры.
2015, Украина, Днепропетровск