Я ей Есенина читал, глотая сигаретный дым,
В тиши подъезда, взгромоздясь на подоконник.
А сколько пафоса в словах, свидетелем тому Аллах,
Ведь я был яростный есенинский поклонник.
Не видел вместе с ним Босфор и никогда там не бывал,
Не надо спрашивать, ведь всё равно не знаю.
Её красивые глаза, в которых моря бирюза
В немом восторге мне кричали: Обожаю!
И целовала, я был горд, чужую страсть ей в уши влив,
Своих же слов с ней объясниться не хватало,
Как хорошо Есенин есть, я источаю мёдом лесть
Да это милая пока ещё начало.
Потом, конечно, обнаглел и часто руки распускал,
Когда она про осторожность забывала.
Моя нахальная рука, начав свой путь издалека,
Бесцеремонно в её трусики ныряла.
Мгновенно следовал рывок из рук, как трепетная лань,
В ней нет доверия – в ловушку угодила.
Коленки стиснет, что есть сил: Нет, не сейчас! Как не просил
И рассердившись, не прощаясь, уходила.
Сердиться долго не могла, кто эту логику поймёт
Вновь на свидание, смущаясь, приходила,
Из-под изогнутых ресниц сверкнут глаза и тут же ниц,
В них полыхает мне не ведомая сила.
Потрётся носиком в плечо, в знак примирения прильнёт,
Целуя в щёку, ну не дуйся, умоляла,
У нас ещё всё впереди, ты душу зря не береди,
Как заклинание беспечно повторяла.
Ну, я понятно, отходил, хотя накапливалось зло,
За нос Мальвина так водила Буратино.
В театре кукол лишь игра, там всё проходит на ура,
Иная в жизни получается картина.
Когда ты молод, полон сил и бьёт энергия ключом,
Горишь желанием немедленной победы,
А после нас пусть хоть потоп, будь я последний остолоп,
Хотя от этого, наверное, все беды.
У милой же наоборот, свой век прожить составлен план,
Расклад, как в песне всё по нотам для мотива.
Её мечта семья и дом, все с телом глупости потом,
Ну, ничего себе ждать, скажем, перспектива.
Взял и с дистанции сошёл, жизнь коротка, соблазнов тьма,
Шпана дворовая до одури знакома.
Я не готов иметь семью, брожу с друзьями, водку пью,
Жду в наказание повестку военкома.
Вздох облегчения, ну всё, готов к отправке эшелон
С перрона старого иркутского вокзала.
Прощай мой город юных грёз, избавлен я от женских слёз,
Ведь на моей груди подруга не рыдала.
Вдруг зычный голос прозвучал: «Все по вагонам»! и замолк,
Но эхо долго ту команду повторяло,
А чёртик, что во мне сидел, на радостях плясал и пел:
- Не для тебя на небе солнышко сияло!
Тоскливо, пакостно и грусть ярмом на шею мне легла,
Момент не самый подходящий для печали.
Легонько дёрнулся вагон и в прошлое уплыл перрон,
Колёса скорость, набирая, застучали.
P.S.
Вернуться в прошлое нельзя, где все родные и друзья,
Но в этом мы, как ни крути, не виноваты.
Опять мне снится странный сон, Иркутск из прошлого, перрон
И поезд литерный, везущий нас в солдаты.
Тук-тук, колёсики, тук-тук не по ушам, по нервам бьют,
Мигнул в окно сигнал зелёный семафора,
Состав влетел на перегон, я не хочу входить в вагон,
Готов стоп-кран рвануть до самого упора.
По шпалам ринуться назад в тот дом, в котором меня ждут,
К ногам припасть и целовать её колени.
Лишь только вымолвить прости, грехи мне сразу отпусти,
В миг на лице её разгладятся все тени.
Она простит и всё поймёт, размолвка ведь не в первый раз,
Не нахамит в ответ, не выскажет досады.
С моим характером беда, всю жизнь такая ерунда,
Я не просил и не прошу себе пощады.
Лбом ткнулся в тамбурную дверь, курю, глотая горький дым
И понимаю, навсегда её теряю.
Протест мой рвётся из груди, рвани стоп-кран и выходи,
Но как всегда свою ошибку повторяю.
*для информации: В мае 1981 года выступая перед отдыхающими военного санатория Ленинградского ВО в Ялте, на улице Свердлова, артист Сергей Никоненко, сыгравший в фильме роль Сергея Есенина, рассказал, что Есенин никогда не был в Персии. Хотя и написал цикл прекрасных стихов, навеянных восточными мотивами. Была спецоперация ГПУ, разработанная для того, чтобы не выпускать его за границу, просто сотрудники в штатском возили его вблизи границы, имитируя Персию.
Сергей Кретов
Баден-Баден, 15 мая 2015 года