Ребята переглянулись. Пашка нервно икнул. То, как он побледнел, было заметно даже через его зелёный маскировочный грим. Алиса тоже разволновалась. Горло у неё мигом пересохло, язык одеревенел.
– Секо встали? – окликнул их волтиелей. – Выпустите меня! Сиво! Ста-ако! Эм о пи та!
Алиса, пытаясь изобразить онемевшими губами улыбку, смогла лишь выдавить:
– М-минутку…
– Какая минутка? – взорвался Снаф-Энаф. – Ста-ако! Ип ния! Сапиенс эа фа у хау-та!
– П-простите… Н-нам с коллегой нужно переговорить… – пробормотала Алиса и, подхватив оцепеневшего Гераскина под локоть, потащила его к выходу из палатки.
– Кута? Кута? – заголосил инопланетянин во всю мощь своих лёгких. – Ип ния! Ту-а хта-фа!
– Да-да… Минутку… – продолжала бубнить Алиса, выволакивая Пашку наружу.
Мальчишка запутался в пологе и, оступившись, повалился на землю. Это привело его в чувства.
– Что за борзая мокрица! – поднявшись, возмутился он.
Пасущиеся поодаль лошади насторожённо захрапали, обратив взгляды в сторону шума.
– Тише! – шикнула Алиса.
– Ты это этому «клисмологу» скажи! Я ему сейчас сам такую киху с ноатой устрою! – продолжал хорохориться Пашка.
– Тихо! У нас и так проблемы, – одёрнула его подруга.
– Ты это проблемами называешь?
– Пашка, мы влипли! – не выдержала Алиса.
– Пффф! Скажешь тоже! – отмахнулся Гераскин – Ты что, серьёзно испугалась угроз этого чудика?
– Нет. То есть, не совсем…
– Нашла из-за чего переживать.
– Послушай! – Алиса бесцеремонно схватила Пашку за ворот, привлекла к себе и с жаром зашептала. – Всё очень серьёзно! Если «этот чудик» действительно наябедничает на нас, то в тюрьму нас, конечно, не посадят. А вот выговор вынесут такой, что на всю оставшуюся жизнь хватит.
– За что? – удивился Пашка. – Мы преступника поймали. Вот пусть ему и прижигают выговорами одно место.
– Пашка-Пашка! Мы поймали его без ордера. Официального обвинения не предъявляли и не можем предъявить. В общем, согласно процессуальным правилам, действия наши незаконны. Уж поверь мне. У меня в органах друзья. Да его первокурсник юрфака отмажет в три минуты. А нам все косточки перемоют за хулиганское нападение на мирного учёного.
– Вот умеешь ты настроение поднять!
– Дело не во мне, а в том, что мы приняли чёрт знает за кого обычного гуманоида.
– Слушай, темно же было… Каждый мог ошибиться. Что ж – нас не поймут?
– Не поймут, – обречённо сказала Алиса. – Мы избили, посадили в клетку и обзывали «браконьером» разумного представителя дружественной Цивилизации.
– Не такого уж и разумного, – Пашка брезгливо покосился на палатку, из которой продолжала доноситься волтиелейская брань.
– Это сейчас не важно! Знаешь, на что похожи наши действия? – с угрозой спросила Алиса.
– На расовую дискриминацию? – хмуро пробурчал Пашка.
– Вот-вот.
– Чёрт!
Гераскин с досады принялся раздавать пинки в пустоту.
– Чёрт!
– Сто лет объяснительные писать, – сетовала Алиса. – Ещё и вылет за пределы Солнечной системы запретят…
– Чёрт!
– …Если вообще на межпланетных перелётах крест не поставят…
– А у меня ещё и мать в посольстве работает! – схватился Пашка за голову. – Её же «попросят» по профнепригодности! Чёрт! Чёрт! Чёрт!
– Нужно что-то делать! – резюмировала Алиса.
– Врезать по башке и закопать в лесу? – тут же нашёлся Гераскин.
Алиса поморщилась.
– Давай посерьёзнее!
– Расчленить?
– Да оставь свои хохмы!
Из палатки раздался поток особо громкой ругани и угроз.
– Минутку! – елейным голоском отозвалась Алиса.
– Может, с ним поговорить? Попросить прощения? – предложила она.
– Валяй! Поговори… – скривился Пашка. – Посмотрю, как у тебя получится.
Тут же, словно подтверждая его скепсис, вперемежку с потоком волтиелейских изречений до ребят долетел очередной ультиматум:
– Вам не склыться от меня, сапиенсы! Неметленно освопотите меня именем Союса! Вам всё лавно не испесять накасания! Вы ответите! Ответите!
Алиса закусила губу и замолотила пальцем по лбу.
– Что же? Что же делать?
Тем временем в палатке поднялся полный тарарам. Наверно, Снаф-Энаф вновь попытался выломать решётки и, в конце концов, опрокинул клетку. Медлить больше было нельзя. Он же так мог разнести вдрызг ценное оборудование!
– Эврика! – вдруг радостно подскочил Пашка. – Подыграй мне!
– Что? – недоумённо переспросила Алиса.
Вместо ответа Пашка что было мочи закричал:
– Как? О, Великие Небеса! Не смею противостоять вашей воле! Пускай он убирается к чёртовой матери!
– Паш, ты чего? – испугалась девочка.
– Да я лучше буду отвечать перед Судом Галактики, чем подвергать себя опасности, дольше оставаясь рядом с проклятым! – бушевал Гераскин, откидывая палаточный полог.
– Паша, подожди! Ты о чём? – попыталась остановить его подруга.
Но мальчишка, нетерпеливо оттолкнув её, ворвался в палатку и заорал с новой силой:
– Да! Великие духи, я не хочу стоять на вашем пути! И ни минуты больше не хочу находиться рядом с проклятым!
Палец его неотвратимо нацелился на инопланетного профессора.
– Каким плоклятым? Со мной? – насторожился тот.
– С тобой, с тобой, – свирепо просопел Пашка.
– Посему? – осторожно спросил Снаф-Энаф.
– А ты не понял? – хохотнул Гераскин. – Ты же промышлял цветок папоротника?
– Та. Я еко искал.
– Ну, вот и доискался! Проблем на свою… голову!
Тут в голосе Пашки загремела грозная патетика.
– Великие духи следили за тобой. И они рассказали мне сейчас о твоём преступлении. Ты распугал свящённых лунных пчёл короля эльфов в час, когда они собирали папоротниковый мёд. За это на тебя теперь наложено ужасное проклятье.
– Плаклятье? – ахнул профессор.
– Ага. До седьмого колена, – подтвердил Пашка.
Снаф-Энаф нервно осмотрел себя и пискнул:
– Но у меня только тва колена.
– Ничего. Достанется обоим. В тройном размере, – со зловещим фатализмом уверил его Пашка.
– Как?! – взвизгнул Снаф-Энаф.
– Об косяк и наизнанку. Знаешь, хватит болтать. Проклятье идёт за тобой по пятам. И я не хочу находиться поблизости, когда оно тебя разорвёт на куски.
– На куски?!
– Малюууусенькие кусочки. Грязи будет мно-о-ого! А ну, держись!
Пашка вернул опрокинутую клетку в правильное положение, поднёс к замку магнитный ключ-таблетку и открыл дверцу.
– Свободен! – объявил он. – Располагай собой последние часы жизни, как сочтёшь нужным. Ты хотел обратиться в Суд Галактики? Если поспешишь, может и успеешь долететь хотя бы до Луны.
– Счастливого пути! Простите нас, если что, – скромно добавила Алиса. Она никак не могла уловить, что за грандиозный фарс замутил хитроумный напарник, но решила ещё раз довериться ему и поддержать его затею.
А добившийся свободы Снаф-Энаф не двигался с места и не спешил покинуть клетку. Судорожно впившись в прутья, он в немой тоске пялился на юннатов.
– Ну же! – поторопил его Пашка.
– Я не хосю плаклятье, – плаксиво простонал горемычный профессор.
– Слышь, подруга, этот несчастный не хочет быть проклятым, – кровожадно усмехнулся Пашка.
– Не хочет, – согласилась Алиса.
– Вот раньше надо было думать, – отрезал Пашка. – Прежде чем пугать лунных пчёл короля эльфов. Теперь кирдык!
– Не хосю килтык! – благим матом взвыл криптобиолог.
– А тут хочешь не хочешь. От тебя уже ничего не зависит. Вот разве что…
Пашка выжидающе посмотрел на волтиелея.
– Сто? – с надеждой всхлипнул тот.
– Что? – спросила заинтригованная Алиса.
Пашка назидательно поднял палец и важно продекларировал:
– Для того, чтобы избегнуть проклятья, – необходимо стать причастным к тайне папоротникового мёда.
Профессор и Алиса так и замерли с открытыми от удивления ртами. А Гераскин, как ни в чём ни бывало, кивнул инопланетянину и поинтересовался, словно предлагая чашку чая:
– Ты хочешь стать причастным?
– Таааа! – заворожено протянул Снаф-Энаф.
– Хорошо! – хлопнул в ладоши Пашка. – Алиса Игоревна, будьте любезны, достаньте наш ковчег с евхаристией для причащения страждущего благодати.
– Чего? – обалдела от таких речей Алиса.
– Мёд наш давай сюда! – процедил сквозь зубы Пашка.
– А! – Алиса расплылась в улыбке. – Ковчег! Конечно! Минутку…
– И венец мой, – торопил Пашка.
– Венец? – снова застопорилась девочка.
– Венец-венец. Вон он! – Пашка указал на свитый подругой венок.
Алиса начала входить во вкус. Подражая Пашкиной театральности, она увенчала его цветочной короной, а затем, сотворив над компактным походным холодильником магическое заклинание с разрыванием волоска, достала контейнер с мёдом.
Гераскин распорядился всем выйти. Снаф-Энаф осторожно вылез из клетки и, согнувшись в три погибели, ежесекундно ожидая, что на него падёт ужасное проклятье, поплёлся к выходу.
Снаружи Пашка попросил Алису набрать воды, а сам начертил на земле круг. Потом зажёг сигнальную шашку и поставил её с одного его края, на другом – принесённую подругой кастрюлю с водой. Сам встал в центр и громогласно возвестил:
– О, Великие духи! Услышьте нас! Одарите своей милостью!
«Истью! Истью! Истью!» – покатилось в светлеющем просторе неба далёкое эхо. Над лесом вспорхнули встревоженные птицы. Заинтересованные странным поведением людей лошади приблизились к палатке. Фыркая и прядая ушами, они косо поглядывали на пришельца. А тот стоял ни жив, ни мёртв, дрожа, как осиновый лист, и выбивая зубами чечётку.
Пашка же, напротив, как будто стал выше на голову, и вид у него был удивительно царственный. С зелёным лицом, блистающим взором, в венке на растрёпанной соломенной шевелюре – он сам походил на короля эльфов. А может, на притворяющегося им проказника Пака. Пашка – Пак? Алису так и подмывало рассмеяться от всего этого спектакля. Она прикрыла улыбку и откашлялась, чтобы придать себе серьёзности.
Началось священнодействие. Пашка открыл контейнер, обмакнул три пальца в мёд и рывком выбросил руку вверх.
– Духам неба! – выкрикнул он.
Снова черпнул мёда и стряхнул его под ноги.
– Духам земли!
Ту же процедуру он проделал для духов воды и огня, брызнув мёдом в кастрюлю и на горящую шашку.
– Встань в круг, чтобы духи увидели тебя, – приказал он Снаф-Энафу.
Инопланетянин, трясясь и оглядываясь, переступил линию.
– Сними шлем, – отдал новое повеление Гераскин и, когда профессор выполнил его, зычно гаркнул: – Великие духи! Вот дерзкий, посмевший нарушить покой ваших стад в час великого таинства – сбора священной амброзии! Папоротникового мёда!
Снаф-Энаф пронзительно пискнул и весь сжался, закрыв голову руками.
– Но молю вас, – продолжал Пашка, – не троньте его, Великие духи! Не простирайте свой гнев над ним! Ибо он такой же ваш слуга, как и мы. Залогом вашего милостивого прощения я смываю с него грех вашим даром – папоротниковым мёдом.
С этими словами он оставил на лбу профессора волнистый след тремя вымазанными в меду пальцами. Алиса снова закашлялась. Всё-таки Гераскин был отпетым хулиганом! И одарённым актёром. Весь его облик, всё его поведение не давали и малейшего повода усомниться в том, что происходящий скомороший обряд абсолютно взаправдашний, а не моментально сымпровизированный розыгрыш.
Вот Пашка закатил глаза, поднял руки к небу и нараспев затянул:
Мёдом чудного цветка
Ты помазан навсегда.
Пусть тебя минёт беда
В предрассветный час… Ура!
– Аминь! – закончил он на торжественной ноте.
– Аминь, – повторила Алиса, изо всех сил стараясь оставаться серьёзной.
– Аминь, – восторженно выдохнул Снаф-Энаф.
И даже лошади дружно чихнули что-то похожее на «Амф-инь!».
– А теперь ешь, – велел Пашка, протянув инопланетянину контейнер.
– Есть? – изумился инопланетянин, недоверчиво принюхиваясь к похожей на жидкое золото патоке.
– Только вкусив папоротникового мёда, можно завершить ритуал посвящения, – пояснил Пашка.
Незадачливый криптобиолог с благоговением принял контейнер.
– Вку-усить?
– Да. Ты должен вкусить мёд и три земных года никому не рассказывать о том, что произошло с тобой этой ночью. Тогда ужасное проклятье короля эльфов минует тебя.
– Таааа? – вздохнул Снаф-Энаф и осторожно лизнул испачканный мёдом край контейнера.
И тут с ним случилось невообразимое преображение! Его вытянутое лицо вытянулось ещё больше, глаза выпучились и загорелись диким восторгом, а единственной ноздрёй он затрубил, точно слон. С животной жадностью он припал к контейнеру и торопливо захлебал сладкий дар.
– Эй! Эй! – возмутился Пашка. – Много не ешь! Живот заболит!
– Мёт! Мёт! Паполотниковый мёт! – словно кот, утробно урчал Снаф-Энаф, захлёбываясь неведомым лакомством.
Пашка вырвал у него контейнер.
– С ума сошёл? Много нельзя. Кишки слипнуться.
Профессор растеряно захлопал ресницами, так и остолбенев с открытым ртом, с уголков которого стекала превратившаяся в сироп слюна. Смотреть на него было невыносимо – он походил на ребёнка, у которого отняли конфету.
– Мёт? Мёт? – заканючил он, пустив слезу.
– Мёд – это лекарство. А лекарства едят по чуть-чуть, – сказала Алиса, поглаживая профессора по голове.
– Мёооот! – белугой взвыл пришелец, тяня руки к контейнеру.
Пашка хитро прищурился.
– Хочешь, мы тебе его подарим?
– Таааа! Ол-паа-ука ип! Маа! – взвился от счастья Снаф-Энаф.
– Но ты будешь есть его не больше трёх ложек в день, – предупредила Алиса.
– Та-та-та-та-та! Лосек, – с жаром закивал профессор.
Гераскин закрыл контейнер и вернул его «новообращённому».
– На здоровье! И три года язык за зубами, – напомнил он.
– Та-та-та-та-та! Са супами… – проворковал профессор, любовно поглаживая контейнер. Вертя его так и сяк, любуясь им, разглядывая со всех сторон, будто это не обычная пластиковая посуда, а настоящее произведение искусства, он уселся тут же на землю, забыв обо всём на свете; о том, где он находится, и кто находится рядом.
Алиса легонько тронула его за плёчо. Инопланетянин повернул к ней лицо, но, судя по отсутствующему взгляду, пребывал он сейчас в иной реальности.
– Пойдите отдохните, – предложила Алиса. – Вы, наверно, устали? Ночь не спали. А потом мы отвезём вас к вашему етлаку? Да?
Профессор только кивнул. Девочка помогла ему подняться и проводила в палатку.
– Думаешь, не проболтается? – вернувшись, шепнула она Пашке.
– Проболтается, – усмехнулся тот. – Только обязательно предъявит «папоротниковый мёд». И после этого никто ни одному его слову верить не будет.
– Пашка – ты виртуоз! – восхитилась Алиса.
– Знаю, – скромно сказал Пашка, вытирая руку пучком росистой травы. – Хороший мёд был. Жалко.
– На благое дело пошёл.
– Ну да… Ну да…
– Как ты догадался, что он купится на этот трюк?
– Ну, то, что его так заштырит, я точно не предполагал. А вот раз уж ни научные данные и никакие насмешки не переубедили его в том, что цветка не существует, вряд ли бы он с недоверием отнёсся к такой интерпретации мифа.
– Да не уж-то! А ты теперь думаешь, что цветка не существует? – с иронией спросила Алиса.
– Fifty-fifty, – ответил Пашка, задумчиво разглядывая пучок травы в руке.
– Рассвет! Рассвет на Ивана Купалу! – засуетился он вдруг.
– И что? – насторожилась Алиса, предчувствуя какую-то новую выдумку друга.
– Кто на рассвете в день Ивана Купалы выкупается в росе, тот весь год не будет знать никакой хвори! И весь год тому будет удача! – взволнованно выпалил Пашка.
Он принялся спешно сбрасывать с себя одежду.
– Простынешь! – рассмеялась Алиса. – Пашка, ну, серьёзно. Смотри, какой туман холодный!
Но Гераскин не слушал. Он уже нырнул в росистые травы и закатался, закувыркался в них. Далеко окрест полетело его задорное гиканье и переливистый смех. Лошади с интересом следили за происходящим, одобрительно храпали, мотали головами и, кажется, улыбались.
– Осторожней! На ветку напорешься, – крикнула Алиса.
– Нет здесь веток, – отозвался Пашка. – Ух, здорово! Тело так и наполняется силой!
– Знала бы Мария Тимофеевна, она бы тебе с такой силой…
– Сто он телает? – прервал мысль Алисы писк Снаф-Энафа.
Девочка бросила долгий взгляд на бесящегося в траве мальчишку и сказала:
– Жизни радуется.
– А по-тлукому нелься? – недоумённо спросил инопланетянин.
– По-другому он уже пробовал, а так – ещё нет, – ответила Алиса.
– А ты так плоповала? – допытывался Снаф-Энаф.
– Нет.
– А сто не плопуес? Сыснь не латует?
Алиса посмотрела на волтиелея сверху вниз. Он, таки, отошёл от своей нечаянной эйфории? Вновь напялил свой рогатый шлем и недоверчиво блестел на девочку жёлтыми глазками из-под его козырька, ревностно прижимая к груди контейнер с бесценным мёдом. Всё одно, он чертовски походил на бесёнка. И своим искушающим вопросом в том числе.
– Отчего же не радует? – озорно улыбнулась Алиса. – Ещё как радует!
И в следующий миг она скинула с себя куртку, буквально выпорхнула из полукомбинезона и, стягивая на ходу футболку, бросилась к резвящемуся в зарослях у реки другу.
В насыщенном влагой воздухе зазвенел восторженный визг. Закатались в чехарде над луговиной отрывистые возгласы: «Ай! Только не щекотаться!», «Ты мне за это ответишь!», «Только не крапивой!»…
– Сумасетсые сапиенсы, – удовлетворённо фыркнул Снаф-Энаф и вернулся в палатку стеречь своё сокровище.
А ребята всё продолжали веселиться в густой траве у затона под присмотром своих лошадок и молчаливых вётел, похожих на сгорбленных старух-ведуний, метущих землю своими серебристыми космами. И казалось, время остановилось – будто Вселенная сделала глубокий вдох и теперь медленно-медленно, так медленно, что и вовсе незаметно, – выдыхает. Выдыхает. И дыхание у неё сладкое, как мёд. И такое свежее! И такое нежное! Оно заполняет всё вокруг и раздвигает границы зримого. Дальше. Дальше. Дальше.
И вот уже маленький укромный уголок речного берега стал бескрайним миром, сказочным садом, раем. Пышно цвели в нём, переполняя и оспаривая всю его бесконечность, радость и счастье. И было в нём всё-всё самое лучшее и прекрасное, все чудеса, какие только душе угодны. Только покоя в нём не было и не могло быть. Потому что счастье не может быть спокойным и тихим. Ведь даже цветы его распускаются под шумную феерию беспечного детского смеха. А смех…
Его перезвон вдруг сбился, оборвался.
Пашка притих и замер, пропустив очередной тычок Алисы. Потеряв интерес к возне, он поднялся из травы во весь рост. Взгляд его с благоговением следил за небом на востоке.
– Алиска, смотри! Ты это видишь?
– Вижу, – заворожено ответила Алиса.
Над верхушками деревьев показалось оранжевое солнце. А чуть поодаль неожиданно вышел его двойник. Золотистая дымка разлилась между ними и запереливалась розовыми всполохами. Внезапно оба светила задрожали, замерцали, и над ними поднялся венец ещё из трёх ярких солнечных пятен. Мгновение он держался в небесах, а затем распался, и на его месте во всю ширь воздушного океана простёрся великолепный радужный мост. Солнце и его близнец медленно покатились друг к другу, испуская волны жидкого света. Они столкнулись, слились. По радуге, точно по водной глади, пошла рябь. И всё кругом засияло. Каждая росинка: на травинках, на листьях, на цветах, – подхватила изумительные лучезарные переливы и сполохи. И все они разом заблистали, словно алмазы и хрусталь. И казалось, блеск их затмит само небо! А солнце мигало и кувыркалось в вышине, будто купаясь в искрящейся росе, в точности, как смотрящие на него дети минуту назад.
– Знаешь, что это такое? – прошептал Пашка в охватившей мир величественной тишине.
– Батюшка Антиф говорил, что на Купалу солнце играет, – так же шёпотом ответила Алиса, не отрывая глаз от неба.
– Да. Но только чистым душой дано это увидеть…
КОНЕЦ