посвящается русским, попавшим в геноцид по национальному признаку на территории бывшей БССР
Три девушки, составляющие ядро оперы Модеста Мусоргского "Хованщина", возможно, в силу неопытности либо неподготовленности к реалиям беспощадности и бессердечности мира, в котором они живут, или допустим, напротив, ведомые невидимой рукой предназначения, мало сообразующегося с их настоящими личными желаниями, оказываются в конце действа не добрыми женами и матерями своим суженным, ряженым избранникам - становятся, каждая на свой лад, жертвами обстоятельств и материалом истории.
Есть ещё одна женская партия в этом произведении. Действо третье. Картина первая. Одинокая мучающаяся от неразделенной любви Марфа доверяет свои мысли небесам, пытаясь найти ответ: как поступать ей дальше со своей любовной историей, которая видится девушке в греховном свете пред богом.
- Разлюбил ты младешеньку,
Загубил ты на волюшке,
Так ночуешь в неволе злой
Опостылую, злую раскольницу.
Однако речи Марфы слышит другая раскольница - мати Сусанна. Речи девушки приводят старую женщину в неописуемый гнев, рассвирепевшая староверка обещает бесовке Марфе не только кары небесные за речи её срамные, но и собственную месть прямо здесь на месте искусительном:
- Боже, боже мой! Беса отжени от меня яростного.
Сковала сердце мне жажда мести неугомонная...
(Марфе)
Ты, ты искусила меня, ты обольстила меня, ты вселила в меня адской злобы дух. На суд, на братнин суд, на грозный церкви суд! Про чары злые твои я на суде повем, я там воздвигну тебе костер пылающий!
Но гневу на сестру во Христе не суждено опалить неожиданно обнажившуюся перед другими душу Марфы. Духовник Досифей ступает в перепалку с мати Сусанной:
- Ты?.. Ты, Сусанна?.. Белиала и бесов угодница, яростью твоею ад создался! А за тобою бесов легионы мчатся, несутся, скачут и пляшут! Дщерь Белиала, изыди! Исчадье адово, изыди! (Сусанна поспешно уходит.) Ну ее! Утекла, кажись. Ах ты, моя касатка, потерпи маленько и послужишь крепко веси древлей и святой Руси, ее же ищем.
Сама сцена брани Сусанны и Досифея построена на противоборстве двух черных фигур, облаченных в скрывающие очертания тел покрывала, в негодовании поднимающих друг на друга зажатые в руках посохи. Заметим, что формой орудие Сусанны напоминает клюку, а у игумена - по-старообрядчески крытую палицу. Столь он и она, раскольник и раскольница, отче и мати различны в своих жизненных принципах и воззрениях. Но столь же и близки, как планеты на фресках древнего Египта, где посох - неизменный атрибут движения планет.
Когда Дисифей убеждает юную девушку:
- Марфа! Дитя ты мое болезное!
Меня прости! Из грешных первый аз есмь!
Терпи, голубушка, люби, как ты любила, и вся пройденная прейдет...
Мати Сусанна стоит на другом:
- Чур... чур меня! Косным глаголом, речью бесовскою ты искусила меня!
Представляется, старая раскольница ни с одной из девушек оперы не нашла бы общего языка, при всё том, что уточним, за каждой из дев стоит духовный отче в священническом облачении. За самой же мати по сути - только Господь.
Если обратиться к Евангелиям, отталкиваясь от мысли, что они имеют неоспоримое влияние на истово верующую женщину, то кроме мельком упомянутой у апостола Луки Сусанны, именем своим послужившей Христу в числе прочих жен, таким же редким на Руси именем зовут еврейскую ветхозаветную жену.
Собственно о Сусанне становится известно из греческих источников. Причем только католики и православные включают в главу 13 "Книги Пророка Даниила" "Сказание Сусанна и старцы".
Ни сами евреи, ни протестанты - данный текст не признают. Однако противники неправоподобности и отсутствия Сусанны в еврейских текстах, настаивают на умышленном изъятии евреями описания искушения чужой жены возжелевшими похоти старцами. Однако и сторонники - на момент написания оперы, относили историю о Сусанне к апокрифам, позднее включенным в Священное Писание. Средневековье превратило еврейскую жену в символ Церкви, которой угрожали иудеи и язычники.
Таков ли был замысел у Модеста Мусоргского, когда давались имена героиням "Хованщины", определённо утверждать невозможно.
Остается надеяться, что в информационном поле планеты останется место и для музыки Модеста Мусоргского.