ГЛАВА 4
Первый год войны
В первый же день войны дядя Серёжа согласно предписанию должен был отбыть по месту службы. Это был Мурманск, где он прослужил всю войну по своей основной специальности – минно-торпедному делу. Свою жену тётю Зою с новорожденным сыном Сашей и старшим сыном Мишей (1924 года рождения) он отправил к своему отцу моему дедушке в Таганрог, а нас с бабушкой – в Запорожье. Таганрог вскоре оккупировали немцы; Мишу принудительно выслали в захваченную немцами Голландию, где он и проработал всю войну. Военные действия быстро приближались к Запорожью. Из интернета:
«Жестокий враг продвигался все дальше и дальше на восток. 18 августа 1941 года фашисты захватили окраины Запорожья на правом берегу и остров Хортицу. Перед угрозой, что гитлеровцы могут ворваться на Левый берег, было решено вывести из строя Днепровскую плотину.
А дальше произошла трагедия.
Уцелевшие старожилы - очевидцы события рассказывали, что где-то после 4 часов вечера 18 августа 1941-го года прозвучал страшный взрыв. Участок плотины Днепрогэса приблизительно 120 на 10 метров был уничтожен. Вследствие этого из бреши плотины вырвался гигантский водный вал высотой больше десяти метров.
Убийственная волна прокатилась от Запорожья до самого Никополя и буквально смела с лица земли окружающие села. В самом областном центре стремительное течение неслось самыми оживленными улицами. Было смыто несколько вражеских переправ,
потоплено множество фашистских солдат. Но погибли и местные жители, и красноармейцы, которые еще обороняли остров Хортицу. Погибли и бойцы, которые находились в Каневских и Беленьковских плавнях...»
Началась спешная эвакуация оборудования важнейших заводов, в том числе и алюминиевого (ДАЗ), где работали отчим и мама. На восток страны отправили десятки тысяч вагонов с оборудованием. Вместе с техникой эвакуировали основной состав работников заводов. Отчим и другие работники ДАЗа уехали на Урал в г. Каменск-Уральский Свердловской области. А нас четверых (бабушку, маму, меня и годовалого Серёженьку) вместе с другими эвакуируемыми, где то в конце июля – начала августа погрузили в товарный вагон (теплушку) и эшелон медленно потащился на восток. В вагоне нам отвели уголок достаточной площади. Бабушка постелила ковёр, привезённый ею ещё из Таганрога. Серёжик всю дорогу не вылезал из кроватки. Ещё не доехали до Синельникова, а нас уже бомбили. Во время бомбёжек бабушка меня прятала под нары. Эшелон тянулся очень медленно с продолжительными остановками вплоть до нескольких суток. На остановках мама выходила, чтобы в ближайших от дороги сёлах выменять вещи, на что-нибудь съедобное. Готовили пищу прямо в теплушке на керосинке. Серёжик, все дни стоял в кроватке, и под бульканье манной каши, учился говорить: бум – бум.
(Рома Мининзон: Примерно в это же время я с мамой и родственниками в такой же теплушке уезжали почти из осаждённого Ленинграда. Ехали по северной дороге в Ярославль. Нас также по пути бомбили, и люди в это время также прятались под нарами, и даже, под вагонами. Из Ярославля мы уже плыли на пароходе до Куйбышева (ныне Самара). Вполне вероятно, что в это же время состав, в котором ехали Ира, переезжал Волгу в районе Куйбышева. Так что, в это время впервые пересеклись наши пути; а через девять лет уже в институте пути пересеклись окончательно и на всю жизнь).
К концу лета или к началу осени нас, наконец, доставили в Магнитогорск. И как три года назад нас снова приютил дядя Боба. Только тогда мы прятались от НКВД, а сейчас бежали от фашистов. В то время мы назывались эвакуированным; в настоящее время назвали бы беженцами. Мама сразу стала работать в центральной заводской лаборатории металлургического комбината (ММК), а я пошла в школу во второй класс. У меня не было никаких учебников; поэтому я ходила делать домашние задания к девочке из класса. Я очень стеснялась, и мне было стыдно. Иногда я списывала задания на переменах, Не проучившись и месяца, я заболела тяжёлой формой дифтерита и оказалась в больнице. В палате было очень тесно. Между кроватями ходила женщина с умершим грудным ребёнком на руках. А мне было очень плохо, я почти задыхалась. Моя бабушка врач ясно понимала, что если меня оставить без присмотра, то в критические моменты я могла бы совершенно задохнуться. Поэтому мама с трудом добилась, чтобы ей позволили непрерывно находиться при мне. Когда я ночью начала задыхаться, мама вызвала дежурного врача: она практически спасла меня. После выздоровления из-за карантина мы с мамой довольно долго находились в больнице. Нам передали с «воли» листы плотной чертёжной бумаги и краски. Мама нарезала из бумаги карточки размером с игральную карту, нарисовала на них все 36 фигуры картёжной колоды. До тех пор, пока нас не выпустили из «заточения», мы играли в карты вместе с выздоровевшими мальчиками. В больницу я попала, когда было довольно тепло, а вышла - в суровую уральскую морозную зиму. В первую военную зиму я в школу больше не ходила: после болезни я очень ослабла, а также у меня не было ни тёплой одежды, ни обуви.
Серёжик ни разу не был на улице, и всё время стоял в кроватке, которую мы взяли с собой из Запорожья. Готовили кашку манную всегда в комнате на электрической плитке, и Серёга в ответ на булькнье каши повторял: бум-бум…Зимой мама и бабушка брали меня в очередь (тысячные очереди) за конфетами-подушечками в гастроном или за бутербродом с чаем в подвальчике рядом с домом. Чай мы выпивали на месте, а бутерброды уносили домой. Одета я была в какой-то балахон дяди Бобы, сверху укутана в ветхий платок.
Как то один раз в выходной день мы с мамой после большого снегопада отыскивали и очищали люки на дорогах. За это в этот раз нас допускали в магазин без очереди, где выдали каждой по сто грамм конфет подушечек. Иногда и дядя Боба помогал продуктами. Конечно, какие - то деньги у нас были; и мама получала зарплату, и бабушке дядя Серёжа посылал часть своего денежного довольствия, так называемый аттестат. Только достать на них продовольствие было очень нелегко. Бабушка и мама сильно болели. Бабушка тяжёлой формой воспаления лёгких, а мама – цингой. (Совершенно не было витаминов) и она очень мало ела. Мама, отказывая себе, приносила с работы нам суп. Бабушка её ругала: - Таня, ты себя доведёшь! Дядя Боба достал дефицитный тогда сульфидин и этим спас бабушку. Как то меня послали на рынок. Я там увидела экзотического вида то ли овощ, то ли фрукт. Это оказался кусок тыквы, которую я до сих никогда не видела. Я принесла тыкву домой, чем очень обрадовала и бабушку и маму. Это было необходимо мамочке при цинге. С этого момента мама начала постепенно выздоравливать.
Во дворе дома стоял металлический контейнер, куда из соседней швейной мастерской выбрасывали лоскутки сукна, бязи, а также ваты. Мама собрала наиболее крупные обрезки и сшила из них Серёжику очень хорошенькую шапочку на вате с наушниками типа головного убора танкистов.
Первая военная зима была для нас самой трудной.
(Рома Мининзон: Во время войны мы с мамой жили в селе Большой Толкай Куйбышевской области. У нас было 15 соток огорода, где выращивали, в первую очередь конечно, картошку, а также просо и тыкву. Просо молотили на пшено. И вот вам - замечательная тыквенная каша, которая никогда до сих пор нам не надоела)
В Каменск - Уральском к лету отчим добыл жильё и забрал нас к себе.