см.ФОТО:1.Я в Фергане.2.прапорщик Султан Хайдаров.3.Прыжки в пустыню.4.Горы где мы встречали Новый, 1992 год.
На следующий день, по плану и по погоде были прыжки с парашютом. После ударов об землю в Прибалтике, на Псковщине и в Бессарабии, здесь была своя экзотика. На барханы с верблюжьей колючкой еще не приземлялся . Невыносимый зной в ожидании погрузки на борт. Десяток минут полета внутри дребезжащей этажерки под названием АН-2. Освежающая прохлада считанных минут полета под куполом, и снова полчаса, как верблюд. Только вместо горбов, парашютная сумка на спине, с куполами. Под ноги бросаются безобидные крокодилы пустыни, вараны, широко разевая пасть и угрожающе высовывая раздвоенные языки. Ноги грузнут в песке, пот заливает глаза. Вот и вся экзотика для парашютиста в Кара-Кумах. Но программу прыжков и здесь нужно выполнять. ВэДээСники* и пустыне стремятся доказать всем, что свой хлеб жуют не напрасно.
Наступил сентябрь, но прохладнее от этого не стало. Начальником аптеки в МПП, а параллельно , в уже новых условиях, и начальником медицинского снабжения дивизии, (пока) был прапорщик- фельдшер Султан Хайдаров. Милейший узбек, в возрасте сорока пяти. Как истинный мусульманин, зажатый в тиски советского законодательства, имел жену и выводок детей с квартирой здесь в военном городке Ферганы. Вторая жена, с не меньшим количеством короедов, проживала в селе – кишлаке, откуда он был родом. Помимо этого, обе жены постоянно преследовали его по хатам и квартирам у других женщин, до которых он был чрезвычайно охоч.
Но со своей работой Султан справлялся на пять. И в аптеке , и на складах у него было относительное изобилие и идеальный порядок. Начальство медицинское и курковое его уважало. Нужный ведь всегда человек. А потому идиотскими политзанятиями, строевой подготовкой и нарядами по службе, не обременяло. Старался он жить тихо, мирно и в свое удовольствие. Я моложе его на более чем десять лет. Но пока исполнял обязанности НМС, он ко мне как и ко всем начальникам относился подобострастно, и уважительно. Называя полушепотом и с придыханием «шепь», что на его наречии означало «шеф».
- Шепь, вы не стесняйтесь, если чего надо, говорите, я все достану и все сделаю,- так обычно говорил он, если, действительно, в чем - то возникали затруднения. На своей «шестерке»-«жигулях» не только по бабам мотался, но и выполнял массу всевозможных поручений от командиров, начальников и командирчиков. Никому не отказывал в помощи. Бывал пару раз и у меня в квартире. Где в доверительных беседах делился своими проблемами в беспрерывных войнах на женских фронтах. Почему -то проникся ко мне с доверием. Может быть потому, что я, как сосед по купе в поезде, был здесь временным и одиноким.
Но вот Султан приглашает почти весь коллектив медицинской службы полка и вышестоящих начальников к себе в гости. В родной кишлак, на поминки, годовщину со дня смерти своей матери. Была это суббота. Я как - то не сильно увлекался в те годы подобными мероприятиями и большого желания ехать неизвестно куда, по неведомому поводу, не имел. Но здесь уже на меня насели Баляс с Минаковым и уговорили. А еще мне было просто интересно посмотреть, как поживает узбекская глубинка. Семнадцать человек приглашенных, расселись в два жигуля, и в санитарный УАЗ. Я с Балясом ехали в машине хозяина мероприятия. До кишлака, семьдесят верст с небольшим, домчались с ветерком. Благо, дороги в Узбекистане относительно добротные.
Приезжаем и выгружаемся в центре довольно крупного, по моим понятиям, села. Дом его родителей находился чуть в стороне от центрального перекрестка. А само мероприятие не похоже ни на что, подобное у нас. В самом центре, на пересечении двух улиц было установлено что - то на подобие трибуны – возвышение примерно на метр от земли, размером три на три метра, покрытое коврами. На нем стоял стол, покрытый чем - то, типа парчи. За столом сидели муллы в своих культовых одеяниях. Во все четыре стороны, метров по тридцать, прямо посредине улиц тянулись столы, покрытые клеенками, на которых было изобилие всевозможных яств. Плов и манты, шурпа и шашлык, лагман и самса, нарезанные дыни и арбузы, груши и яблоки, виноград и финики, халва и шербет, и чай, чай, чай, да и много чего такого, чему я названия не знаю. Нас провели в крайнее правое крыло столов, если смотреть на лица мулл и муэдзинов.
Столы с этой стороны были специально для нас накрыты, потому что на них стояли большие пиалы под первое блюдо. Аборигены почти никогда его не кушают. Хайдаров сбегал в длинный, как сарай, саманный родительский дом, располагавшийся прямо напротив наших столов, через огород. Быстро переоделся, то есть вместо кителя надел стеганый халат, а вместо фуражки, тюбетейку, и мгновенно преобразился. Если до того его еще можно было с натяжкой принять, если не присматриваться, за европейца, то сейчас стал узбек узбеком. Даже глаза из нормальных по ширине, стали как щелочки. За собой он привел своего дедушку, хромого и одноглазого басмача. И грима не надо, можно сразу было в кинокадр загонять. Чалма, халат на голое тело, жиденькая бородка и черная повязка на отсутствовавшем по неведомым нам причинам, правом глазу, превращала его облик в зловещего бандита.
Хайдаров представил его нам, и объяснил, что на время нашего здесь пребывания, дедушка будет нашим гидом, слугой и официантом в одном лице, а сам побежал заниматься другими многочисленными гостями, которые еще до нас уже восседали за столами. В это время мулла начал какую - то свою заунывную молитву, и мы все притихли. Минут десять мусульманский священник на непонятном мне языке причитал и молился, и затем резко остановился. Старый басмач кивнул нам, что теперь можно приступать к трапезе.
- Так, ви первий блуд кушять будите? -спросил нас, сверкая кривым глазом, дед-«бандит». Мы, кто кивнул головой, а кто пожал плечами, но, в общем - то согласились.
- Ну, тогда я вам разолью сюп по пиалям, -сказал дед, и из алюминиевой кастрюли большим черпаком разделил на нас всех первое блюдо. Мы в ожидании пока он закончит, разливали стоявшую на столе специально для нас, еще не нагревшуюся после холодильника, водку.
- О, погодите, я сичас вам льожки принесу, савсэм забиль…
И старик, прихрамывая на левую ногу, побежал в дом. Мы, не дожидаясь, и не чокаясь, опрокинули по первой рюмке. И кто арбузом, кто виноградом стали закусывать. Наконец, появился дед с пучком алюминиевых ложек в руке. Я сидел к дому спиной, поэтому Маргарита, наша медпунктовская врач- терапевт, сидевшая напротив меня, глазами показала мне, чтобы я оглянулся. Осторожно поворачиваю голову назад и наблюдаю такую картину. Буквально в пол метре от меня, сзади, протекает узенький арык. По нему плывет обычная сельская канализация. Старый басмач, нагнувшись и раскорячив ноги, стоя по обеим берегам "реки", держа ложки в двух руках, усердно полоскал их в протекавшем, желто коричневом содержимом. Меня чуть было не вырвало прямо за столом. Благо, что желудок был еще пустым. Затем официант аккуратно разложил алюминиевые черпалки возле каждого едока.
Мне, Маргарите и Эмилу Керимкулову, который сидел рядом с Марго, и тоже все видевшим, в тот день испробовать местного супа не пришлось. Всех остальных мы предупреждать не стали. Закир Саипов, киргиз, сидевший справа от меня, как женатый на казахской немке, уплетал зюппу, облизывая свою ложку, как золотую. Баляс, Минаков, Иван Вотчель и прочие, тоже ничего не подозревали. Мы же, свидетели аборигеновской гигиены питания, налегали, в основном, на фрукты и овощи, справедливо полагая, что уж в их внутренность лапы басмача не смогли добраться.
Трапеза еще раз в нашем присутствии была прервана молитвой, и застолье продолжилось. Пару раз к нам подбегал с вопросом все ли у нас хорошо, Султан. Мы его заверяли, что все в порядке. Престарелый басмач-гигиенист, тоже рядом с нами на краешке стола чего - то жевал одним зубом во рту. Мы, для дезинфекции желудочно-кишечного тракта, налегали на местный фальсификат «Русской». На мой вопрос к Маргарите, как же так, и почему за годы советской власти они так и не приучились к элементарной гигиене, она ответила, ссылаясь на все тот же «грунтовой иммунитет», который спасает аборигенов от массового вымирания и заболеваемости. То есть если жить среди дерьма, им питаться и им запивать, то организм вырабатывает такую мощную самооборону, что ему никакие бактерии и вирусы ни по чем.
Просидев за столом для приличия часа полтора, мы дружно попросили у хозяина разрешения ретироваться. И так как нас никто насильно не удерживал, убыли в обратном направлении. На этом мое знакомство с реальной жизнью аборигенов в Азии оборвалось.
В выходные дни я в одиночку, или со Славой Карукой бродили по городу. Ходили в кинотеатры, иногда в какой- ни будь из местных ресторанов. Просто по улицам и магазинам. Карука, это еще один Болградский старлей, который теперь у меня в квартирантах. Он журналист дивизионной газеты.
Нравился мне местный базар. Его я посещал в поисках своего украинского наркотика, сала. Через какое - то время так потянуло его покушать, что я начал расспрашивать у окружающих, где можно найти и купить, потому что видел на базарах только баранину и иногда говядину. А меня от баранины уже тошнило. Как- то специально выбрался на центральный рынок. Долго толкался по рядам и нашел.
В самом конце одного из длиннющих рядов, в углу базара стоял наш обычный, хохляцких кровей, дядька. В белом фартуке, и даже в колпаке. Возле него стояла более - менее нормальная (в плане опрятности), колода. А на прилавке гора свеже нарубленной свинины. Аж душа обрадовалась! Выбрал я себе кусок того, о чем давно мечтал, сала с прослойками мяса. Земляка заверил, что теперь я буду его частым гостем. Часть засолил и положил, нарезав кусками в стеклянную банку. А часть за пару дней использовал для приготовления яишницы. Ребрышки, соответственно, пустил на приготовление супа. Его я начал периодически готовить под диктовку жены по телефону.
По дороге к моему дому находился самоорганизованный местными узбечками стихийный базарчик. Продавщицы сидели прямо на голом асфальте и продавали всевозможную зелень почти круглый год. Зеленый лук - перо, свежую редиску, салат, щавель, укроп, свежие огурцы и помидоры, и прочее. Все это было разложено пучками и кучками на фанерках. В течении дня, чтобы окончательно не увяло, поливалось – опрыскивалось водой. Цена независимо чего, пучок- рубль. Постепенно научился самостоятельно готовить незамысловатые блюда. Как первое, так и второе с третьим.
Специально выпросил у дивизионного топографа две огромные карты. Одна всего Советского Союза. Вторая, все республики средней Азии, крупным планом. Скотчем поприклеивал их к обоям над кроватями, вместо ковров. На той, что висела над моей кроватью, фломастером заштриховал все три прибалтийские республики, как уже отделившиеся. Мой младший брат, который в это время учился во Львовском художественном училище, присылал в письмах открытки – переводки-наклейки. На них я тогда впервые увидел желто- блакитный и красно - черный флаги, а также тризуб. Он мне писал, что по центральным улицам города, маршируют колонны националистов.
Всю эту информацию я воспринимал тогда не более, чем детские забавы типа «зарницы». Но не тут то было. Двадцать пятого августа моя малая Родина, под руководством того, который с его слов в семилетнем возрасте бегал из села в Ровенский гарнизон, колядовать за шоколадку фашистам, объявила «НЕЗАЛЕЖНОСТЬ». Вчерашний товарищ, главный коммунистический пропаГАНДОН Украины, а теперь мгновенно ставший «паном", под давлением себе подобного окружения, объявил о выходе УССР из состава СССР. В течении недели, без меня, без моего спросу, меня дважды осиротили. Сначала лишили Большой Матери Родины – СССР, а затем отобрали и малую. И все это вопреки желанию основной, подавляющей массы народа. Оказалось, что теперь я и мне подобные, вообще круглые сироты.
А территория, где мы сейчас случайно оказались, тут же начала предлагать нам усыновление, без нашего на то согласия. Московский шеф по - прежнему успокаивал и заверял, что все еще утрясется. Я продолжал верить и не верить одновременно, потому что то, что происходило на территории теперь уже независимого Узбекистана и такой же Украины, давало очень мало поводов на то, чтобы надеяться, что еще что-то срастется. Тем не менее, служба продолжалась, вроде как, в обычном русле.
ПОЛЕТ в ПРИБАЛТИКУ.
Подошло время, когда по плану как обычно, начинался набор молодого пополнения в армию. Даже трудно сказать, как она в тот период называлась, но уж точно, что уже не Советской. Огромная военная махина продолжала еще работать, хотя уже и на холостых оборотах.
Я сам напросился слетать за молодежью, но не в какой - ни будь военкомат, а в Прибалтику. Там находилась учебная дивизия ВДВ, где для войск готовили сержантов. Случайно пообщавшись с экипажем одного из ИЛ-76, который туда направлялся, я узнал, что у них по маршруту есть посещение Болграда. То есть была возможность заодно и побывать внезапно в гостях у семьи. Быстро оформляю командировочные документы, и вот уже стою у трапа самолета.
- Пассажиров принимаете? -задаю вопрос моложавому майору, командиру борта. Так как мы уже накануне познакомились, то он без лишних вопросов скомандовал:
-Поднимайтесь, доктор, через пару минут взлетаем.
Забираюсь в салон, и удивляюсь. Огромное чрево самолета до отказа набито луком.
-Сорок две тонны,- прокомментировал командир, глядя на мои изумленные глаза, и немой вопрос в них, мол, а где же мне размещаться?
- Забирайтесь, доктор, наверх, разомните в нем для себя лунку. И будете лететь, как в гамаке. Маршрут полета у нас такой, прямо сейчас, без всякой промежуточной посадки летим в Болград. Это шесть часов лету. Там кое - чем загружаемся и летим во Львов. Выгружаем лук и летим в Прибалтику. Там забираем сто семьдесят сержантов и возвращаемся в Фергану.
Меня такой полет вполне устраивал.
Загудели, прогреваясь, моторы, а я по толстой сетке, которой был обтянут весь лук, покарабкался наверх. Под самый потолок, а это довольно высоко. Растолкал лук, сделал углубление и проспал сном младенца всю дорогу. Потом еще неделю луком пахнул. На бетонку Болградской посадочной полосы шлепнулись по расписанию в шесть утра. В те времена там еще курсировали внутригородские автобусы, поэтому, договорившись с командиром о времени продолжения маршрута, я отправился домой. Лететь дальше должны были через сутки.
Дома вся семя рада внезапному появлению папы. Отсыпаюсь, отъедаюсь, гуляем всем семейством по городу. Общаюсь с бывшими сослуживцами. Здесь в дивизии, и в городе все по - прежнему. В этом захолустье без каких- либо изменений сохраняется советская власть. Через сутки мчусь на аэродром, но экипаж мне сообщает что я рано примчался. По погодным прогнозам еще могу суток двое наслаждаться внеплановым отдыхом. Отчего, конечно, и не отказываюсь, мчусь назад домой. Только на пятые сутки, в десять вечера, прозвучала команда :
-По местам!
Борт уже на взлетке. Я подъезжаю прямо к трапу. Погода сухая и теплая. Экипаж без суеты делает свою привычную работу. Майор, командир корабля, приветливо подает мне руку, и говорит:
- Доктор, ждем вашей консультации, как местного старожила. Нам надо узнать, какое из этих вин самое лучшее. И при этом показывает на десять, я потом сосчитал, выстроенных в ряд сорока пятилитровых емкостей из нержавейки. Это такие баки из солдатских походных кухонь. С широкими, герметично закрывающимися горлышками.
-Товарищ майор, да я не так что бы уж очень и разбираюсь в этом деле, но могу указать только на то, что мне нравится и на то, которое не очень. А для этого придется попробовать из всех баков.
- Нет проблем, мы и не торопимся, пробуйте, - и подает мне солдатскую эмалированную кружку. Не торопясь, прохожу вдоль всех емкостей, примерно, по ложке с каждой пробую содержимое. Быстро вычисляю, что сортов всего два. «Солнце в бокале»- крепленое, и «Кабэрнэ-красное»- сухое. О чем и докладываю по команде.
- Так какое вкуснее? -интересуется майор.
- Лично мне нравится вот это сладкое. Но его много пить нельзя. Уж слишком потом тяжело переносится.
-Ничего, выдюжим. Я правду говорю? - обращается он ко всем своим подчиненным.
- Так точно, командор! – дружно гаркнул в ответ экипаж.
- Ну, тогда вот этот бидон поближе к кабине, а остальные подальше от нее, -распорядился капитан корабля. Не смотря на тяжесть бидонов, они были очень быстро загружены по вертикальному трапу. Поднялся в салон и я. И что же вижу? Весь экипаж, человек семь-восемь, расселись вокруг открытой емкости и дружно кружками, как воду, пьют крепленое вино, на которое я указал, как на самое вкусное. Аж опешил от такой неожиданности.
- Так мы что, и сегодня не летим? - с крайней степенью удивления спрашиваю у всех членов экипажа.
- Ну, почему же, через пару минут и взлетаем, -отвечает мне тот, что сидит справа от командира во время полета.
- Так вы же через пару минут уже не будете ничего соображать, -волнуюсь я и уже жалею, что снова рано уехал из дома, что можно было еще ночь провести с семьей.
- Да ладно, доктор, у нас есть один несчастный, который сегодня не пьет, ему не положено.
- Кто это?
-А вон, посмотрите, в яйце сидит. Штурман наш, ему сегодня не повезло. Я специально поднимаюсь в кабину и заглядываю в специальное стеклянное углубление под ногами между креслами командира и правака. Точно, там сидит капитан и что- то напряженно вычерчивает на картах. При этом совершенно трезвый и вменяемый. Он слышал весь наш разговор, поэтому поднимает голову от своего стола-планшета и приветливо улыбается:
- Не дрейфь, доктор, все будет нормально! -прозвучал снизу голос командира. Я им поверил, но удивление мое не прошло до сих пор. Понимаю, что летчики - ребята крепкие, но зеленого змея еще не осилил никто. Через пару минут точно взлетели, а под утро прилетели туда, куда и планировали. В столицу Галичины, город Львов (рус.), Львув (польск.), Львив (укр.), Лемберг (австр.), и т.д. Здесь быстро скинули луковый груз, и помчались в уже тоже «независимую» Прибалтику. В отличии от жаркой Ферганской долины, теплого Болграда и дождливого Львова, в Литве уже была тогда настоящая зима.
Когда наступал на аэродромные плиты, под ногами хрустели кристаллы необычного для меня инея. Он был высотой до тридцати и более сантиметров, похож на верблюжью колючку.
Сержантов забрали быстро. Здесь к здоровью придираться смысла не было. Главное, что проверил на наличие инфекционной заболеваемости и педикулеза. Таких выявлено не было. Но по причине снова же нелетной погоды, и здесь задержались на пять дней. Питался я со своими летчиками в летной столовой. Здесь у них были свои традиции. В конце первого совместного завтрака, они на что - то кинули на пальцах.
-Отставить! - сказал старший по званию за столом, - Доктор, а вы чего не принимаете участие?
- В чем?
- Кидайте на пальцах вместе с нами.,
- На что?
- А вон на шоколадку.
И точно, на одном из углов стола, лежала в одиночестве плитка шоколада.
– Раньше, еще совсем недавно, было по плитке на каждого, а теперь времена поменялись. Вот мы и кидаем на пальцах, кому достанется.
- Да, ладно, - говорю я, - зачем она мне?
- Вы вместе с нами за столом, значит принимайте участие и не спорьте.
Ладно, - кидаю и я свои персты. Плитка после подсчета достается мне.
Живу тоже в одном из номеров своих попутчиков, в летной гостинице. Пару баков с вином хранятся здесь же. Летчики, как и моряки, в каждом порту имеют своих подруг. Поэтому живу я один.
-Всего вина, доктор, не выпивайте. Нам еще немного нужно до Ферганы довезти, - предупредил меня в шутку командир борта. Даже при всем моем желании, полторы сотни литров в одиночку я бы не осилил за пять дней. Они же иногда под вечер отливают себе столько, сколько кому надо. Выпивают со мною по сто граммов и разбегаются по норам. Днем летчики по классам занимаются самоподготовкой. Многие играют в шахматы, шашки и карты. Я маюсь дурью от тоски, а когда устаю сидеть с ними, брожу по территории аэропорта. Выходить за забор нам категорически не рекомендуется.
За забором ходят злые на советскую власть, литовцы. Толпами, с плакатами и лозунгами, на которых надписи по - русски и литовски, о том что мы оккупанты, и чтобы немедленно убирались домой. Весело, и здесь получается, я уже оккупант.
" А где же теперь мой дом?" - вот в чем вопрос. Россия к себе пока не зовет, и Украина вроде тоже. Узбекам хвосты заносить, я и сам не желаю. Вот до чего мы теперь дослужились.
Наконец, прозвучала команда на погрузку. На борт поднялось сто семьдесят молодых сержантов. В шинелях, с РД и парашютными куполами. После того, как ИЛ-76 с восьмой ротой 217 парашютно -десантного полка нырнул в воды Каспийского моря, была дана команда при перелетах личного состава иметь с собой купола. Очередная дурка. Кто успеет при форс мажоре за полторы-две минуты до касания грунта, надеть его и воспользоваться, но все может быть. Так что теперь летаем с парашютами. Весь полет из Прибалтики в Узбекистан, зуб на зуб не попадает от холода, где - то нарушена герметичность, и температура десятикилометровой высоты проникает в салон.
Но вот наш трудяга, касается шинами шасси бетонки, а через пару минут распахивается рампа самолета. Несмотря на вечер в салон дунуло ветерком, как из печки.
- Ура, тепло! -завопили сержанты, задубевшие за шесть часов полета. Мне впервые понравился ферганский климат. После Литвы, с ее сырым, пятнадцатиградусным морозом и порывами морского ветра, здесь был рай.
С декабря 1991 года в оперативное подчинение дивизии передали 35-ю отдельную гвардейскую воздушно-десантную бригаду в г. Капчагае, которую в мае того же года вывели из Германии и передислоцировали в Казахстан, а 56-ю отдельную гвардейскую воздушно-десантную бригаду в г. Иолотань. Проводилась огромная работа по преобразованию этих отдельных воздушно-десантных бригад в линейные парашютно-десантные полки.
Не удалось избежать вспышки кишечных инфекций среди личного состава. Так в бригаде из призыва в 415 человек, 400 заболело болезнью Боткина. Основными командирскими версиями были высокая жара до +50 в тени, пыль и несоблюдение личным составом питьевого режима. Хотя каждое подразделение всегда имело в казарме баки с заваренной верблюжьей колючкой, но однолитровой фляги не хватало на полдня при такой жаре. Кроме того разносчиком инфекции являлись комары, которых в пустыне было бесчисленное множество.
Но никогда, при докладах вышестоящему командованию ни слова не звучало о том, что причиной массовой заболеваемости личного состава частей были халатность и упущения со стороны командного состава всех звеньев. Бесконтрольность со стороны сержантского и офицерского состава по отношению к своим подчиненным, в первую очередь, порождали занос и распространение инфекционной заразы среди бойцов. И порою, как бы не бились медицинские работники, какие бы усилия не прилагали, чтобы предотвратить вспышки инфекции, любой сержант или лейтенант, игнорируя приказы и распоряжения, мог породить очередную массовую заболеваемость.
По планам формирования дивизии 56-ю бригаду предполагали свернуть до парашютно-десантного полка (горно-пустынного) и ввести в состав 105-й гвардейской воздушно-десантной Краснознаменной дивизии. Дислокация полка планировалась в городе Ош. Командир дивизии прилетал в бригаду, отдавал распоряжения и, в принципе, уже начал работу с подчиненной ему частью. От бригады, в свою очередь, в город Ош вылетала рекогносцировочная группа по приему военного городка бывшего 111-го гвардейского парашютно- десантного полка.
Было приказано приступить к формированию 111-го гвардейского парашютно-десантного полка на базе 35-й гвардейской отдельной воздушно-десантной бригады. Формирование полка планировалось завершить к 1 октября 1992 года. Пункт дислокации оставался прежний – город Капчагай. В нем для 35-й бригады строился современной военный городок, капитальный со своей инфраструктурой, но он был не достроен к моменту прибытия бригады из Германии и батальоны жили в палатках. От бывшей 22-й отдельной бригады СпН САВО достался только парк боевых машин. Гарнизон был размещен в пустынной местности.
С эпидемиологической точки зрения многое было запущено. Началась дизентерия. С этого начинал и 111-й парашютно -десантный полк в Оше в 1960 году. Тогда тоже было две командирские версии: немытые фрукты из окрестных садов, или просроченные рыбные консервы. История имеет свойство повторяться. Позже военный городок был приведен в нормальное состояние. Казармы, столовые, были хорошие.
Зимой 1992 года группа офицеров в количестве двенадцати человек из управления 105-й дивизии на самолете Ан-24 впервые прилетела в бригаду. Я находился среди них. Летели в узеньком тамбуре между кабиной летчиков и основным салоном, потому что основной салон не был герметизирован и там стоял адский холод десятикилометровой высоты. Летели стоя или сидя на корточках, в течении двух с половиною часов. Посредине стояло пустое цинковое ведро, в которое обычно по нужде мочились летчики. Мы в него бросали окурки. Первое, что нам бросилось в глаза у центрального КПП бригады – огромная площадка для парковки частного транспорта. На ней стояло более двух сотен различных иномарок. Бригада ведь прибыла из объединенной Германии. Даже самый ленивый прапорщик пригнал с собой минимум одну-две легковые машины, что для того времени и тех мест было довольно необычно. В бригаде насчитывалось 2549 человек личного состава.
Так как я по - прежнему исполнял обязанности НМС дивизии, (НМС- был в очередном отпуске по семейным обстоятельствам), то для местного медицинского пункта и всего его личного состава теперь уже я являлся вышестоящим проверяющим. Так же как я ждал и готовился к встрече проверяющих из Москвы. Так теперь здесь готовились и ожидали моего прилета. Для них я был шепь, как выражался прапорщик Хайдаров. Для меня натопили сауну, накрыли стол, и приготовили подарки. Мне было не по себе, впервые выступая в роли гуляма* - начальника. Но тем не менее, пришлось осваивать, и играть роль на ходу. Познакомился с офицерским составом. Осмотрел помещения медпункта. Проверил заболеваемость. Кое - что подсказал, кое кому пригрозил за упущения.
На второй день меня даже свозили на местный водоем, огромное Капшагайское (по казахски) водохранилище. С полчаса посидел с удочкой. Правда ничего тогда там не клюнуло. После обеда наш борт улетал обратно. Из подарков ничего у них брать не стал, кроме парочки одноразовых медицинских халатов, колпачков и масок, которых они привезли из Германии в избытке. У нас же, конечно, все это по- прежнему, было в жутком дефиците.
27 декабря 1991 года все в дивизии узнали об официальном прекращении существования СССР. Тут же возникли разговоры, что призывников из России скоро должны отправить обратно, по частям на территории России. Вполне естественно, все задумались о своей дальнейшей службе и жизни. Хотя дивизия пока оставалась в составе единых Вооруженных Сил. В этот сложный период необходимо было продолжать всю деятельность дивизии, поддерживать членов семей военнослужащих. Кроме работы с офицерами и прапорщиками, необходимо было сдерживать солдат и сержантов, так как они получали самую различную информацию и советы от своих друзей, родителей. Надо отдать должное командирам частей, они со своей задачей справились, части из - под контроля не вышли.
Подошел своим чередом и Новый 1992 год. Было принято решение встретить его и отметить в кругу нашего всего, пока еще малочисленного медицинского коллектива. Вышел на службу и подполковник Баляс. Он то и организовал мероприятие. Столы накрыли в пока еще недействующем операционном зале в хирургическом отделении. Солдаты-художники приукрасили стены картинками, и всевозможными прикольными, новогодними приветствиями. Хорошо посидели, но чего - то не хватало. А отсутствовала зима. И было принято решение, завтра, с утра съездить туда, где есть снег, мороз и зима. Благо и такие места здесь есть. Причем, относительно недалеко.
Зима находилась в горах, а горы в Киргизии. А граница с Киргизией вот она, рядом. При этом тогда она была пока еще только на бумаге. Реально, не смотря на развал, еще никаких границ не существовало. По серпантину, поднялись на санитарных авто туда, где уже лежал толстый слой снега. И на лыжах, на санках, и на мешках из - под сахара спускались по косогорам. Лепили снеговиков, играли в снежки, резвились, как дети. Здесь в горах я впервые увидел настоящую юрту. Даже подошел и пощупал ее серые войлочные стены. Это довольно большое сооружение бывает.
- В этом, - мне сказали,- живут пастухи на на зимовке.
Но обитателей увидеть не довелось.
Таким образом в 1991 году, не смотря на госпереворот, дивизия была создана вновь. В состав дивизии вошли управление дивизии, 387-й парашютно- десантный полк (горно-пустынный), 100-я отдельная разведывательная рота, 796-й отдельный батальон связи, 530-й артиллерийский полк, 105-й отдельный гвардейский зенитно-ракетный дивизион, 395-й отдельный инженерно-саперный батальон, 1388-й отдельный батальон материального обеспечения, 609-й отдельный батальон десантного обеспечения, 601-й отдельный ремонтно- восстановительный батальон, 181-й отдельный медицинский батальон, комендантская рота, отдельная рота химической защиты. От старой 105-й воздушно -десантной дивизии в новую вошли 115-я отдельная авиационно- транспортная эскадрилья, дивизионный объединенный склад, и можно условно назвать – 56-я гв. одшбр (351-й гв. пдп) и 35-я гв. одшбр (111-й гв. пдп) с 17 декабря 1991 года.
Если что - то в дивизии и оставалось незавершенным, так это ремонт самого штаба дивизии. Стены снаружи и внутри во многих местах ободраны. По углам кучи строительного мусора. И это в течении уже более, чем полугода. Дошло до того, что как - то на очередном совещании у комдива, а они проходили довольно редко, в основном, все вопросы решались на ходу, на построениях. Сижу я в глубокой задумчивости. Пропускаю мимо ушей вопросы, которые не касаются моей службы. И вдруг голос командира:
- Озерянин!
-Я, товарищ полковник,- подскочил и встрепенулся от неожиданности.
- Я вас попрошу, обозлитесь, наберитесь наглости, и хоть вы заставьте полковника Солуянова закончить ремонт штаба дивизии, и убрать в конце - то концов мусор по углам коридора.
Это было произнесено спокойным, равномерным, но твердым, характерным для Борисова, голосом. Сказано в присутствии самого героя, остальных заместителей и начальников служб.
- Есть товарищ полковник! Заставить, товарища полковника навести порядок, в штабе дивизии! - теперь уже я, с наглой ухмылкой глянул в сторону опешившего полковника. Думаю, что для него это был удар по гипертрофированному самолюбию ниже пояса. Как же, Борисов его так унизил. В присутствии подчиненных ставит какому - то, безвестному капитану задачу, чтобы тот, его, Героя Советского Союза, заставлял мусор убирать! Неслыханное дело. Тем более, что Борисов крайне редко кого - то то унижал. В этой краткой фразе комдива было высказано многое. И признание моей работы и работоспособности, и презрение к никчемному Солуянову, который спал и видел себя любимого в кресле комдива. Конечно, после такого замечания, в течении недели, ремонт штаба в авральном порядке был закончен. Мне вмешиваться не пришлось. Но НШ затаил еще одну злобу на меня.
Воздушно-десантная дивизия являлась основным общевойсковым тактическим соединением ВДВ и предназначалась для применения в полном составе в виде самостоятельной оперативной единицы, или входила в состав оперативно- стратегического воздушного десанта в операциях на ТВД(театре военных действий).
Отдельный медицинский батальон включал в себя управление батальона, медицинскую роту, эвакуационную роту, отделение медико- санитарного снабжения, хозяйственное отделение.
СЭЛ, начальником которой на тот период был я, являлась специализированным подразделением медицинской службы дивизии и была предназначена для осуществления санитарного надзора и проведения противоэпидемических мероприятий в частях дивизии. Штатный состав СЭЛ составлял: начальник – врач-эпидемиолог; врачи- специалисты: бактериолог, гигиенист, токсиколог, радиолог; средний и младший персонал: лаборанты, санинструкторы, дозиметрист и дезинфектор. На вооружении находились военно- медицинская лаборатория в комплекте на базе ГАЗ-66 и дезинфекционно- душевой прицеп ДДП-2.
Мне в помощники прислали врача-гигиениста. Хороший офицер, Женя Поляков, но еще молодой и малоопытный. Тем не менее, под моим «чутким» руководством он быстро взрослел. В одном из складских помещений медбата, по моему ходатайству нам выделили достаточную территорию для обустройства самой лаборатории. По моим чертежам, были устроены стены-перегородки между кабинетами и большая стена, отделявшая лабораторию от остального здания. Получилось шесть шикарных кабинетов. Свой отдельный вход. Сварили из арматуры решетки на окна и двери. Завезли и разместили все необходимое оборудование. Подключили воду, канализацию, свет, газ.
Параллельно я подбирал кадры. Укомплектовал лабораторию средним медицинским персоналом. Недостающих по штату врачей, шеф обещал прислать. Практически запустили лабораторию в работу. Живи, служи и радуйся. Но увы, политическая обстановка в теперь уже СНГ, этому отнюдь не способствовала.
В Фергане на территории военного городка размещались управление дивизии, 387-й парашютно-десантный полк (горно-пустынный), 730-й отдельный батальон связи, 100-я отдельная разведывательная рота, 1388-й отдельный батальон материального обеспечения, 609-й отдельный батальон десантного обеспечения, 181-й отдельный медицинский батальон, редакция с типографией дивизионной газеты "Сын Отечества", 115-я отдельная военно-транспортная авиационная эскадрилья.
Штаб дивизии разместился в помещении штаба полка. Штаб полка переехал в другое крыло с торца. 387-й пдп остался на месте. На старой территории 345-го полка разместились батальоны связи, материального и десантного обеспечения. Переформировали учебный центр, в батальон молодых солдат. Был переформирован учебный центр в Уч-Кургане, в горный учебный центр.
Отдельно в Фергане, в Старой крепости размещались 530-й артиллерийский полк, и 601-й отдельный ремонтно- восстановительный батальон. Личный состав артиллерийского полка обживал казармы, некоторые из них были построены в конце XIX века. К офицерам и прапорщикам приехали семьи, жены и дети. Была проведена большая работа по обеспечению их квартирами, и практически все получили служебное жилье в городе. В короткие сроки были созданы нормальные условия для занятия боевой подготовкой, как на территории полка, так и возможность выхода на Ошский полигон для проведения учений с боевой стрельбой артиллерийских подразделений.
В Намангане 395-й отдельный инженерно-саперный батальон, и 105-й отдельный гвардейский зенитно- ракетный дивизион. Первое, что сделали десантники в военном городке Намангана, это сломали геодезическую рейку у памятника воину - топографу, а на его фигуру натянули тельняшку и берет. До прибытия наших, там размещалась одна из двух на весь союз топографических частей. В городе Капчагай – 35 гв. овдбр, в городе Иолотань – 56 гв. овдбр. В дивизии было три учебных центра: Песчаный, Горный на территории Киргизии на удалении 87 км., в этот центр выходили разведывательные подразделения, а в горный центр Уч-курган (Три кургана) выходили по-батальонно, и 300-й учебный центр в составе полковой группировки.
Жизнь продолжалась. В ВДВ началась работа по созданию символики соединений и частей. Для 105-й гвардейской воздушно- десантной Краснознаменной дивизии (горно-пустынной) эскиз эмблемы был создан А. Белецким, которая была согласованна с командующим ВДВ Е. Подколзиным в марте 1992 года .
В конце февраля в составе почти той же комиссии, с которой мы летали в Капчагай, в этот раз отправились в 56-ю ВДБр, которую теперь собирались превратить в 351 – й пдп, дислоцирующий в г. Иолотань в Туркмении. Если в Фергане в тот период было хоть чуть-чуть что - то похожее на зиму, то здесь была уже настоящая жара. И мы в своих шинелях в глазах местного населения выглядели дикарями, и сами страдали от этой непосильной ноши на плечах. А как только зашли в штаб бригады, то тут же от них избавились. Здесь история с проверкой и приемом бригады в состав дивизии практически повторилась. Правда, личный состав медслужбы бригады сауны и подарков для меня не готовил, потому что к этому времени туркмены уже внушили всем, что скоро бригада будет ихней, туркменской.
Но, тем не менее, и вдаль пока нас никто не посылал. В бригаде среди личного состава реально пылала вспышка гепатита и дизентерии. В их гарнизоне был довольно мощный двухсоткоечный госпиталь, а при госпитале -отдельный противоэпидемический отряд. Вот к нему - то я и направил свои стопы. Здесь встретил целый отдел своих коллег - эпидемиологов, гигиенистов, бактериологов. Когда представился этому сонму профилактических умов, они мгновенно окружили меня и с умными лицами начали учить, как нужно составлять графики и таблицы, высчитывать и предсказывать развитие текущих вспышек и появление очередных.
Вместо того, чтобы заниматься конкретной работой по погашению текущей массовой вспышки, эти престарелые подполковники с майорами, чертили графики и меня тоже пытались втянуть в бумаготворчество. На мои возражения и попытки привлечь к реальной работе посмотрели, как на бунт дикаря в эпидемиологии. На этом и расстались, будучи взаимооскорбленными.
В сопровождении начмеда бригады, прошелся я по центру города. Здесь ничего диковинного не встретил. Обычный среднеазиатский районный центр. Из непривычного увидел только высокую и стройную женщину, одетую в марлево - тюлевое, белое одеяние свободного покроя, с высоким тюрбаном на голове. Примерно, как наши невесты в фате. На вопрос, что за странный наряд, начмед объяснил, что это женщина из племени курдов. А одета она в свой национальный костюм. И что они здесь занимают примерно такую же нишу, как у нас в Европе цыгане.
Затем он показал мне медленно несущую свои желто-серые воды, текущую со стороны Афганистана, неширокую речушку Мургаб. При этом говорил, что несмотря на то, что наши войска вот уже три года, как ушли оттуда, война там продолжается и, мол, по этой реке все так же часто плывут трупы как животных, так и людей. Это была вторая река виденная мною на равнинах азиатских пустынь. Первой, был один из рукавов стремительно падающих с горных ледников, и переходящей в плавное течение на равнине, реки Зеравшан. Там стояло на полевом выходе одно из подразделений дивизии. От Иолотани до самой южной точки СССР оставалось совсем немного километров. Хотелось и мне там хоть одной ногой ступить для отметки, что был. Но, увы, не довелось.
Гуляма*(узб.)-большой.
Продолжение следует.