В комнате было душно. Дед Иван сидел у самого окна, но окно было заклеено наглухо: зима. Даже форточку не откроешь - тут же, у окна спал в детской кроватке мальчик. Внук, всего годик ему, вернее, не внук, а правнук, а сестренка его, двумя годами старше, спала на раскладушке. Дед Иван сидел уже второй час, в темноте, за окном еще не рассвело - внучка убежала на работу еще в семь. Оставить детей больше не с кем, муж ее придет только через час. Тоже с ночной смены - работает на метеостанции по ночам, а днем сидит с детьми. Могли бы отдать, конечно, в сад, в ясли, но разве тут садики? Вот на родине, под Ростовом, там детей и кормили хорошо, и глаз с них не спускали - у самого тоже было тогда двое, и тоже мальчик и девочка, только мальчик постарше. А девочка даже не успела, конечно, его запомнить. Какая память у годовалой? Мальчик - тот бежал за машиной, когда их везли на вокзал. Вокзал был далеко, и их не провожали невесты и жены.
Через год его ранило, сразу двумя осколками, в плечо и в пах. Война для него закончилась в 42-м, в госпитале, в далеком грузинском поселке. Непонятное название: Манглис. Даже местные, живущие здесь уже 200 лет русские, не смогли объяснить, что оно означает. И надо же - здесь, в палате, встретил он односельчанина. Теперь и не знает - к добру ли была эта встреча? Земляк не смотрел в глаза, а на прямой вопрос ответил прямо... Не дождалась! Даже года не прошло! Пока они там за всех за них... Что-то оборвалось в тот день и уже тогда, в 42-м, он понял, что домой не вернется. Да и кому он нужен теперь, калека, если и здоровым не дорожили? Рука, правая, так и осталась висеть плетью. Хорошо хоть заправиться ею мог, а выше бедра не поднять. Внизу осколок-то вынули, но рана заживала плохо. Зарубцевалась , самое главное не задело, но ходить мешала, а теперь вот, 33 года спустя! Даже сидеть трудно. Когда это началось? Конечно, когда разлили кислоту, в компрессорной. Пары разъели рубец, домой вернулся только через сутки, а помыться после дежурства негде. Да что там помыться - туалет во дворе, и кран тоже... А так место неплохое, на склоне, правда, среди таких же домиков самостроя. Но с такой вот рукой, да еще правой!
Хорошо, знания помогли - еще тогда, после госпиталя, выяснилось, что в поселке одни мальчишки, технику никто не знает. А он - знает, но ремонтировать не может, может только показывать, объяснять. Так и стал кем-то вроде инструктора, а по должности - механиком. Мать одного из этих парней, одиночка, пожалела его. А он - её, стали жить вместе, правда не в поселке, а внизу, за Новым Светом, у самой реки. Парня ее, Володю, вскоре тоже забрали на фронт. Только вот попрощался он с матерью плохо, напился - весь в отца, тот тоже куролесил, пока не бросил их, не уехал в Ташкент - и она не выдержала, брякнула: "Чтоб тебе первая пуля в лоб!". Слова эти, правда, Бог не услышал, простил ее: вернулся Володя, женился. Вот сидит теперь Иван в темноте, а рядом спят Володины внуки. Мальчик и девочка... Володя теперь большой человек. В Министерстве. Его с внуками не посадишь. И жена его работает. На двух работах. Кому-то же надо дождаться, когда внучку муж заменит. Господи, как все-таки болит! 33 года прошло, а нет, достала-таки его эта старая рана! Неделю он и йодом мазал, и бинты менял, и мазь купил Вишневскую - посоветовали... Надо все-таки врачу показаться, а то и знобить начинает. А может, это от того, что он ночью не спал у компрессора, да по дороге сюда, к правнукам, продуло? Спина потная. Здесь тоже жарко, а форточку не открыть - комната одна, дети спят еще. Похоже, светает. Там, в Манглисе, приходилось и вставать ночью - Володя с молодой уехали в Тбилиси на заработки, а девочку свою оставили им с Катей, до 5-го класса. Так что пришлось нянчить сперва ее, а теперь вот у ее малышей сидеть, пока муж с ночной смены не вернется...
Воздух в комнате был тяжелым. Я не удивился. Комната-то всего 9 метров. Без прихожей - дверь прямо в общий коридор. А пахнет - понятно, младший успел, наверно, испачкать и ползунки, и простыню. Главное - деда отпустить, он ведь тоже с ночной. И ему не 28. Как только тянет человек - компрессорщиком, и на пивном, и на лимонадном? По праздникам приносит по ящику лимонада - и лимонного, и грушевого, и "Ситро", а какого! - ПРОБОЧНОГО, что идет Туда!
А пиво он приносит редко, только когда сварят удачное, чаще всего темное "Украинское", или "Жигулевское". Хорошо идет к картошке со сметаной, с солеными грибами. Бабка его, Катя, сидит у телевизора, а мы дегустируем. Дети спят, и спят подолгу - здесь, на горе, воздух чище, чем в центре, да и места куда больше, чем у нас, в коммуналке. Они спят в спальне, а бабка дремлет у телевизора, в первой комнате. По телевизору хоккей. Глаза у бабы Кати закрыты, но когда дед говорит: "Фирсов забил!", она, не раскрывая глаз, поправляет: "Не Фирсов, а Харламов!".
Нет, все-таки нужно проветрить, хоть немножко. Накрою-ка ребят пледом и отворю форточку на минуту...
Через день только узнали мы, что деда Ивана забрала "Скорая". Озноб оказался не простым, дома уже он смерил температуру - не поверил даже, попросил Катю дать другой термометр. Все равно 40! Катя пошла вниз, к соседу, у того был телефон - как же, писатель! У него и машина была, дорога кончалась как раз у его дома, а выше по склону вилась тропинка.
В больнице хирург не соглашался ни на какие посулы:
- Два дня назад, когда привезли, и то был риск. А теперь - гангрена, вы лучше другим займитесь... А он - он до завтра не доживет.
Дед Иван дожил, но только до "завтра".
В Манглисе на кладбище поставили крест и простую табличку: ИВАН КОЛОМИЕЦ 1908 - 1975гг. На поминках один из тех парней, кого учил он ремеслу тогда еще, в годы Войны, теперь немолодой уже, поседевший мужчина, говорил, перемешивая русские слова с грузинскими:
- Издалека занесло к нам дядю Ваню. Но он по-настоящему полюбил нас, полюбил нашу землю. Пусть же земля эта будет ему пухом!
А он - он сам никогда не говорил о своей любви - никому. Ни там, в Манглисе, где за ним бегали стайкой его ученики-подростки. Ни внучке своей приемной, которую вынянчил. Ни правнукам, у которых сидел в темноте, превозмогая усталость, бессонницу, боль...