Жили-были на свете две женщины с разницей почти в двадцать лет.
Одна, по имени Маша, очень не любила нравившееся многим её сверстникам собирательство. Но попытки по примеру других делала, покупая марки, потом значки и даже кладя в железную коробочку разные необычные монетки.
Но довольно быстро такое занятие её утомляло, и она забывала о своих временных филателистических наклонностях, забрасывала на верхнюю полку значки и те же монеты, и пыталась даже не вспоминать о таком своём увлечении в своей жизни. Ей хватало уже, того опыта, когда она, будучи сначала октябрёнком, потом став пионером ходила вместе со всеми по дворам и квартирам и спрашивала, нет ли у них ненужной литературы - книг и журналов. Газеты брались не охотно, потому что мало весили. А потом, водрузив весь этот ворох ненужной макулатуры на низенькую тележку, напоминающую тачку для безногого инвалида, с трудом катила её по улицам города, попутно пополняя запас, почти кидая сверху ещё и ещё, из того, что выдавали добрые люди, очищая свои квартиры от ненужного хлама.
Бог или почивший Ильич миловал её от сбора ещё и металлолома, хотя пионеры и даже комсомольцы её школы, она сама лично видела, тащили из дома старые чайники, самовары с кастрюлями и алюминиевыми мисками... Правда, как позже стало популярно, не опускались до цветмета, снятого на железнодорожных станциях или вынесенного из научных лабораторий своих родителей.
В общем, видно собирательство в духе советских времён, было не для Маши, как и позже накопительство средств на банковских счетах. Тем более, что она не любила, став взрослой, заставленные помещения, когда по собственной же квартире приходилось пробираться с опаской или угрозой оказаться под случайно задетой и свалившейся тебе на ногу вазой или другим предметом, в огромном количестве украшающих полки и тумбочки с комодами. Маша предпочитала минимализм в японском стиле.
Её вполне устраивали многочисленные стеллажи с книгами, прилепившиеся, словно ласточкины гнёзда, на стенах её квартиры, наличие спального места в виде раскладного дивана, и ещё бы не глубокий шифоньер для удобства, чтобы не нырять в него с головой, дабы достать нужное.
Остальное же пространство она использовала для танцев, которыми занималась с утра и до позднего вечера, включая свой плеер с любимыми мелодиями, под которые выделывала различные «па», и лишняя мебель здесь служила бы только помехой.
Вот так и жила женщина по имени Маша, которая с детства не любила вместе со всеми заниматься собирательством марок, открыток и прочей макулатуры, которую надо было где-то хранить, чтобы однажды вспомнить, что они у тебя есть, и всё же, набравшись мужества, собрать всё в кучу и отправить в мусорный ящик за ставшей ненужностью.
А вторая женщина по имени Саша с разницей почти в двадцать лет, что была младше Маши, очень переживала, что не пожила в те, памятные советские времена и не могла походить с той тачкой, больше подходящей для безногого инвалида, по тем же знакомым улицам и непоколлекционировала всё то, что всё же собирала Маша. Да и мода, не только настроение людей, изменилась, и они, как говорилось выше, уже не тратили время на сбор металлолома, а воровали всё подряд, посещая те же вокзалы и даже неся с заводов и фабрик, накручивая на руку километры проводов, а потом, обмытавая вокруг талии и бёдер, чтобы не засекли на проходной за такой бессовестностью, и уже не просто на комсомольском альтруизме, сначала взвешивали, а потом сдавали на переплавку вынесенное, а продавали и получали за это не копеечку, а рубль и ни один, потому что цветмет стоил не мало.
Ну, а Саша, которая всегда придерживалась в жизни правила «не укради», но которая всё же не хотела отставать от остальных сограждан этой страны, вступила на другую стезю, заняв позицию - буду, как все, но буду копить коробочки от старой техники, неработающих мобильных телефонов, складывать в стопочку все давно устаревшие и ненужные бумаги - документы, альбомы с фотографиями живых и почивших и даже нелюбимых ею родственников. В общем, участь собирательства просто хлама её не миновала. Но и пользы от этого не было абсолютно никакой.
Зато, когда обе женщины состарились и вошли в почти что одну возрастную фазу, чем теперь очень походили друг на дружку, потому что обе были уже старушками с разницей в двадцать лет всего – то, первая - Маша, по – прежнему, без сожаления расставалась с ненужной ей утварью, называя это всё раритетом прошлых лет. И потому сама выглядела, так, будто шла в ногу с современностью, несмотря на свой состоявшийся уже не малый возраст.
А вторая – Саша, хоть и была гораздо младше своей подружки, больше напоминала сморщившийся гриб-сморчок, в накинутом клетчатом пледе и таких же в красно-синюю клетку домашних тапочках, которая кряхтя и спотыкаясь, пыталась взобраться на верхнюю ступеньку лесенки, приставленной к шкафу, сверху до низу набитого тем хламом, который она собирала всю свою сознательную жизнь. И сильно жалела, что выбрала себе в молодости совсем не ту профессию. Надо было стать ей архивариусом. Это было её истинным призванием, копаться в вековой пыли накопленных самою и чужими людьми вещах, аккуратно складывая всё в картонные ящички и коробочки, а потом, расставляя их по многочисленным полочкам и этажерочкам, на одну из которых она сейчас с таким трудом пыталась взобраться.
Тем временем, её подруга дней тех и сегодняшних, но таких всё ж таки суровых, наблюдала за происходящим с каким-то подозрением, и лёгкая усмешка, только что играющая на её губах, вдруг сменилась гримасой ужаса, потому что, уже давно, будучи не рядом с Сашей, а далеко-далеко от неё, откуда она могла только смотреть, но не говорить, потому что перенесясь в царство мёртвых, человек сразу перестаёт делать то, что делал при жизни и разговаривать тоже.
Вот и сейчас, Маша с ужасом взирала на то, как постаревшая с завязанным на затылке седым пучком волос Саша, неаккуратно переставила одну ногу с распухшими венами, в той знакомой надетой клетчатой тапочке, находясь уже на самом верху, со ступеньки на ступеньку, и… Больше уже ничего не хотела видеть её подруга, потому что сказать, предупредить она всё равно уже не сумела.
Мягкий пушистый красного цвета плед слетел следом за упавшим и глухо стукнувшимся о паркетный пол телом, и тут же с силой накрыл ставшую раритетом пожилую женщину, рассыпавшись вековой пылью по помещению, долгие годы служившим архивом для ненужных вещей.
И теперь они опять были вместе - Маша и Саша, вновь сравнявшись, как и прежде в один период своей жизни, и ставшие похожими друг на дружку, один в один, обе молодые или обе старые, это было совсем теперь не важно, они стали, будто вовсе без возраста, в том месте, где всегда находился архив тех, кто был когда-то кто, кем - кто архивариусом, а кто тем, кто просто не любил никогда заниматься собирательством.
С той разницей в двадцать лет они встретились и уже никогда не расстанутся, пусть даже для кого-то, кто ещё остался в мире живых и считает их тем ненужным хламом или раритетом, который можно отправить в архив, но в котором они-таки останутся вместе и навсегда.
Так что, наверное, не так это плохо, когда люди хотят стать архивариусами, потому что порою они способствуют таким вот встречам, а ни в коем случае, не расставаниям. Ведь расставаться никто не любит, а вот встречаться…
И потом, все же знают, что чаще всего, разлука – это горе и печаль, а встречи – это радость свиданий и опять новая надежда на будущее вместе и порою навсегда…