Всё равно премьера Сирано
За несколько дней Попсуев вполне освоился в роли любовника актрисы. Ему нравилось пикироваться с ней по всяким пустякам, так как всякое слово, сказанное против, возбуждало Изольду.
— Как я понимаю Огюстину! — вздохнула Крутицкая, прихорашиваясь у зеркала.
— Кто такая? — Сергей листал альбом с фотографиями актрисы. — Огюстина кто?
— Огюстина Броан, французская актриса. Свой рабочий день начинала с молитвы Богородице: «О Мария, зачавшая без греха, сделай так, чтобы я могла грешить без зачатия!»
— И как? — усмехнулся Попсуев. — Грешила?
— Грешила, — снова вздохнула прима. — Не смотри на меня так, бесстыдник! Довольно, пора на Голгофу идти!
— Раз Мария разрешила, с одобренья и грешила... Когда премьера?
— Седьмого ноября.
— Что, другого дня не нашлось? — спросил Попсуев. — Порнушку в красный день календаря казать.
— День как день, — пожала плечами Изольда Викторовна. — Не ко мне вопрос. И какая порнушка? Эротика! Плесни-ка еще в бокал.
— Ну да. Искусству плевать на всё, что не искусство, — сказал Попсуев.
— Не хами.
— Я скот, ничтожество, я хам. Со мною погрузимся в яму. Вот только кто же вы, мадам, отдавшись на диване хаму?
Изольда как кошка бросилась на Сергея, но тот увернулся от ногтей, подтолкнул ее в зад, так что она упала на диван, после чего поклонился и вышел.
— Сволочь! — проводила его восторженным восклицанием актриса. «Вот кого надо в директора!»
Изольда Викторовна была довольна: закрутить мужика, чтоб он был «всегда готов» и на иголки отвечал стихами, нужен талант. И не только его, а и ее. Прима была уверена, что с ее талантом (и, разумеется, красотой) в Современном театре «рулит» она, а не Костик с Ненашевым и всякие Кошмарики!
Но что бы ни думали о себе примы и режиссеры, судьба постановок не всегда решается в их кабинетах и будуарах, и даже не в отделах культуры. После того, как общественность узнала о том, что одиозная премьера назначена на 7 ноября, возник скандал. Пенсионеры, среди которых было немало заслуженных, уважаемых и влиятельных в недавнем прошлом людей подали жалобы на лицедеев во все доступные им инстанции и иск в суд, а также устроили перед зданием театра митинг, позабавивший СМИ. Не дожидаясь вердикта суда, отреагировали заоблачные выси. Оттуда прогремело: «С премьерой повременить! Выборы на носу! Ставьте альтернативную версию, без новаций! А через год делайте, что хотите».
Для постановки «альтернативного» «Сирано де Бержерака» из Латвии пригласили известного в театральных кругах режиссера Андриса Ненашевиньша. Для Кошмарика это стало шоком, но он ничего не мог поделать, так как пригласил латыша кто-то из недоступных ему международных сфер.
В театре поначалу поразились необыкновенному сходству Ненашевиньша с Ильей Борисовичем, но оказалось, что Андрис — младший брат директора, Ненашев Андрей Борисович. Отличить братьев можно было по перстенькам: у «латыша» была печатка на безымянном пальце левой руки, а у «сибиряка» на безымянном правой. Да, и Андрис, в отличие от бархатножурчащего брата, обладал удивительно звучным, басовитым голосом, за который его иногда называли «Рижским Товстоноговым».
Ненашевиньш привез режиссерский сценарий, отчего у Кошмарика помимо Консера в театре появились еще два субъекта ненависти — братья Ненашевы. Чутко реагирующий на неприязнь коллег Андрей Борисович заметил Илье Борисовичу: «Этот Кошмарик ненавидит нас братской любовью!»
Вскоре в театре узнали о том, что премьеры «Всё равно» не будет, но «Сирано» всё равно поставят. И что сценарий повторяет пьесу Ростана, сокращенную на треть за счет второстепенных (по мнению режиссера) сцен. Часть артистов сникла, а другая (большая) воспрянула духом. Роксану по-прежнему играла одна Крутицкая, ей не составило труда перенести акцент «с плоти на душу», разве что пришлось облачиться в платье, а вот с Сирано у Ненашевиньша возникли проблемы. Два молодых артиста, игравшие в первой редакции больше телом, нежели словами и мимикой, были еще чересчур зелены для этой роли (хотя Сирано был тоже молодой человек), им явно не хватало сценического опыта, но еще больше жизненного, а по большому счету харизмы великого поэта-дуэлянта.
Перебрав всех потенциально подходящих актеров, Ненашевиньш остановился на заслуженном артисте России Буздееве, хотя Консер предупредил его, что пятидесятилетний мастер подвержен запоям, из которых его нельзя вытащить неделями. Однако делать было нечего, и Буздеева утвердили на эту роль, несмотря на то, что он был грузноват для много голодавшего аскетичного Сирано, и шпагой фехтовал, как энтомолог булавкой.
— У нас есть мастер клинка, — сказала Крутицкая, — он может подучить Буздеева.
— Ничего, обучу сам, — отклонил предложение Ненашевиньш, — Название для нашей постановки есть. Главный герой хоть и парижанин, но в нем столько гасконского, что подойдет «Сирано из Гаскони».
Главная роль главного инженера
Перед репетицией в воскресное утро Ненашевиньш сильно нервничал. Буздеев явно не справляется с ролью. «И впрямь под стать пузатым урнам пивной бочонок Монфлери! И заменить некем! Вот же труппа! Никого из достойных актеров в этом амплуа! Пригласить Барабанщикова из Москвы? Дополнительные расходы, где взять? Надо с Ильей покумекать».
— Где Буздеев? — раздраженно спросил он.
— Где Буздеев? Буздеев где? — понеслось и затихло; Буздеева не было нигде.
— Буздеев в вытрезвителе, — шепнул на ухо режиссеру помощник.
— Что! В каком вытрезвителе?! — пробасил режиссер.
— На Писаревской.
— Что за Писаревская? У нас сцена в Бургундском отеле!
— Он сейчас в Вермутьском. Так у нас зовут вытрезвитель Центрального района на Писаревской.
И тут из ложи послышалось: — Как истый пьяница, я должен в самом деле / Бургундское вино в Бургундском пить отеле!
Андрис с интересом взглянул в сторону звучного голоса, но никого не увидел. Голос продолжил: — Вот Русильонское мускатное вино.
— Это что там за шутник? — задал риторический вопрос Ненашевиньш. — И долго Буздеев будет на Писаревской?
Никто не ответил. Режиссер развел руками, не зная, что сказать. Обстановка накалилась.
— А пусть Буздеева заменит Попсуев, — вдруг предложила Изольда Викторовна, — пока тот протрезвеет. Текст знает, причем всю пьесу. И взгляд на Сирано свой.
— Он, что, театральное окончил? Какое? Когда?
— Нет, энергетический институт, московский.
— А, пролеткульт... С выражением говорит? Или с выражениями?
— В театральной студии сыграл несколько ролей. Гаева в «Вишневом саде», Арбенина…
— Арбенина? Хм… И где он?
Попсуев перешагнул из ложи в зал и направился к Ненашевиньшу.
— Ага, вот он. «Кто этот Сирано?» — задал вопрос Андрис, проверяя знание Попсуевым текста.
— «Преинтересный малый, — ответил Попсуев строчками из пьесы — Головорез, отчаянный храбрец…»
— «Да кто ваш покровитель?» — произнес режиссер еще одну реплику, но Сергей и на нее ответил по тексту:
— «Никто».
— А-а, хорошо! Слова знаете. Шпагу в руках держали? Ладно, подучим.
— Так это он сам учил нас фехтовать, — сказала Крутицкая.
— Вот как! — удивился режиссер. — Возьмите шпагу. Махнемся.
— Махнемся. Крепче держите.
— Что ж не нападаете?
— Жду нападения от вас. Я к вашим услугам.
— Ну, держитесь!
— Держусь, — пробормотал Попсуев и внезапным скользящим ударом выбил шпагу из рук Андриса.
— Мастер!
— Старший. Удар кроазе называется, классика, правда в спортивном, а не в сценическом фехтовании. Пальцам не больно? «Скажу вам не тая: / Мне надоели эти разговоры. / Ступайте! Или нет, — еще один вопрос! / Что вы так пристально глядите на мой нос?»
— Ты глянь! У вас даже нос вырос от этой реплики! Достаточно. Текст знаете. Говорят, у вас свой взгляд на пьесу?
— Чтобы не гнать по сцене дикие аллюры, готов я к тексту предложить купюры, — произнес Сергей.
— Что-что? Купюры? Самому Ростану?!
— Лишь для того, чтоб выделить Роксану… — Попсуев указал на Крутицкую, та сделала книксен. — …Начнем по-грибоедовски с отцов: подсократим в отеле трусов и глупцов. Довольно будет одного Вальвера…
— А вместо шпаги револьвера, — вдохновился на экспромт и режиссер. — Я понял… Да вы, как погляжу я, утопист!
— Вполне. Дас ист фантастиш! Ист дас мёглих? Ист!*
____________________________________
* Это есть фантастика! Неужели? Есть! (нем.)
— Так, поизгалялись, перейдем на прозу.
— А напоследок вот вам розу! — Сергей протянул режиссеру короткую розу. «Какой же я молодец, — подумал он, — что не подарил розу Изольде».
— Перерыв! Полчаса. Оставьте нас с Изольдой Викторовной. Где Константин Сергеевич? А вас, господин главный инженер, я позову.
— Признаться, я растерян, — заявил Ненашевиньш главрежу и приме. — Пьесу знает изнутри. Вижу, его роль. И внешность, и голос, и вообще дар. Чутье на текст, на партнера. Импровизирует, легко, даже изящно. Удивительно, как щедра наша страна на таланты.
— Наша, — поправила Андриса Крутицкая. — Не посягай на наших. У вас свои: Артмане, Паулс, Лиепа…
— Они и ваши, Изольда Викторовна, — огрызнулся Ненашевиньш.
— Конечно, а то чьи же? Все они наши! Зачем отделились?
— Изольдочка, мы отвлеклись, — вернул Консер приму в лоно театра.
— Так как Попсуев? — спросил Андрис. — Потянет?
— Чего гадать? — сказала Крутицкая, подумав: «А что, если Сергею вообще играть эту роль? Одному, без Буздеева?» — Всё равно Буздеев никакой. И станет ли каким надо? А Попсуев вылитый Сирано. Опыт есть, играл в институтском театре. Пьесу еще ребенком выучил, после нее фехтовальщиком стал.
— Ну, а как мне быть с вашими рекомендациями, Изольда Викторовна и Константин Сергеевич? Кто мне напел в мой горький час сомнений, брать или не брать Буздеева на роль: на него, мол, зритель прет, дамы западают, внебрачных детей одиннадцать…
— Деток хватает, — подтвердил Консер.
— Советуете мне их всех выпустить на сцену в первом действии? Ладно, делать нечего. Где главный инженер человеческих душ? Попробуем.
Когда Попсуев явился на репетицию, Ненашевиньш ограничился одним вопросом: — А как вы видите роль Сирано, что в ней главное?
Сергей, не задумываясь, ответил: — Главное в Сирано — я, потому что я — Сирано. И тогда, и сейчас. Мы с ним одно и то же.
Труппа живо отреагировала на это заявление прозелита и нестандартное решение режиссера, но сдержалась от колкостей. Лейтмотивом ее смешанных чувств стало неопределенное «посмотрим». Что же касается Ненашева, он воспринял эту нежданную весть с раздумьями: Попсуев прекрасно командовал театральным тылом, что было при его молодости и простодушии просто удивительно. Вдруг и правда войдет в труппу, надо тогда срочно искать замену. Плохо, если не войдет. Уронит планку театра и его, заслуженного работника РэФэ, скомпрометирует в глазах культурной общественности.
По здравом размышлении Ненашев «хлопнул» рюмку-другую и решил не перечить брату, главрежу и приме, и (на всякий случай) велел поместить в окно объявление о вакансии главного инженера. В голове Ильи Борисовича тут же возник блестящий проект, суливший ему неплохую выгоду, который он обмыл еще парой рюмок французского коньяка.
После репетиции Крутицкая (в этот вечер она была не занята) поймала Попсуева на выходе из театра, увлекла в сквер Героев революции, усадила на скамейку под сиреневым кустом и с восторгом предалась фантазиям о предстоящей премьере, попутно делясь секретами своего профмастерства.
— Сережа, Поздравляю! Проба прошла прекрасно. Андрис доволен. Я сотворила очередное чудо, тебя. Не тяни одеяло на себя, не мешай партнерам являть свой гений на сцене. Хотя нет, мешай. Мне ты всё равно не помешаешь. И не кипи на сцене, зрителя подводи к кипению.
Попсуев выслушал монолог покровительницы не без чувства благодарности, и молча кивал, соглашаясь с ней. Он поймал себя на том, что его эмоции повторяют переживания трехлетней давности, когда он триумфально выступил на инженерной диспетчерской и поймал удивленный взгляд Несмеяны.
Из сквера парочка направилась в ресторан «Центральный». Изольда Викторовна чувствовала себя на верху блаженства. Никогда еще ей не было так легко и радостно. Глаза актрисы сияли, и Сергей не мог не отметить чистоты и ясности этого сияния. «Да тут всё нешуточно», — подумал он. После плотного ужина будущая звезда сцены удостоилась чести быть принятой в доме примы.
Там всё прошло на ура, вот только одно наблюдение, сказанное Сергеем, не дало Изольде забыться крепким сном: — Я уверен, кузина, в себе, и тебя не подведу, но айн момент смущает. Из фехтовального опыта знаю: самый коварный соперник «чайник», новичок. Так может ткнуть, что потом с воспалением надкостницы под хирургический нож пойдешь...
«Да нет, — всё же успокоила себя актриса. — Какой новичок? Столько лет уже пробовал себя в разных жанрах. Станем ближе, обучу его всем тонкостям ремесла». Изольда не хотела признаться самой себе, что ближе стать им уже и нельзя, и так дальше некуда. А когда Сергей стал называть ее, как Сирано Роксану, «кузиной», в ее душе родились такие теплые чувства к нему, какие она могла испытать разве что к собственному дитяти, которого у нее, как у всякой великой актрисы, не было.
По старой привычке Попсуев встал рано, потихоньку покинул жилище Изольды и направился домой. «Чего же Таньке сказать?» — вяло соображал он. Чувствовал ли он что-то похожее на раскаяние? Нет, и удивлялся себе, почему не чувствовал. «Наверняка беспокоилась, где я. Ну и что? Я уже два месяца дома ночую через день, пора привыкнуть…»
— Это я, — сказал он, позвонив в дверь.
Дверь открылась. Похоже, Татьяна не ложилась спать. Не сказав ни слова, она скрылась в спальне. Попсуев прошел на кухню, включил чайник. Зашла Татьяна, встала перед окном и, глядя во двор, стала задавать бессмысленные вопросы.
— Нагулялся? Что будем делать? Что молчишь? Когда ты вчера...
— Позвонили?
— ...пошел к Изольде домой, я поняла, что тебе не нужен больше наш дом.
Попсуев ничего не ответил. Попил чай. Прошелся по квартире, побросал в сумку нужные ему вещи и сказал:
— Живи тут, а я на дачу. Днями репетировать буду, роль предложили.
На дачу Сергей не поехал, поселился в театральном подвале, в своей мастерской. Там можно было какое-то время жить, экономя время на пути с дачи в театр и обратно, да и нервы.
Из «Записок» Попсуева
«…неужели семья разрушает человека? Ведь очень многие мужчины и женщины вступают в брак целомудренными. Я, конечно, не святой, да и Татьяна, но помыслы-то у нас были чистые! Во всяком случае, у Таньки. Как в оптике при сложении двух световых волн возникает чередование темных и светлых полос, так и в семье даже супругов-ангелов ожидают не только светлые, но и окаянные дни. Разойдись они, уже чистыми не останутся. Или всё же человек разрушает семью? И как это я дошел до этой мысли? Или до дела?..»
Рис.