К моему удивлению, в палате я был один. Ко мне периодически приходили, проверяли, что-то спрашивали. А я лежал как валенок, порой всхлипывая от схваток. Время не шло, оно тянулось катастрофически медленно, наверное, даже улитка его бы обогнала.
Часов в палате не было, единственным моим ориентиром было окно. Я приехал вечером, когда было еще достаточно светло, а сейчас на меня смотрела луна. Это уже получается я здесь долго… Но я никак не мог уснуть, максимум уходил в небольшую дремоту и тогда мне дали маску с каким-то газом (нет, точно не веселящим, но хотя мне и говорили название, мне было тогда пофиг), чтоб я смог набраться сил перед родами.
Судя по тому, как я начал вырубаться, она была успокаивающей или усыпляющей. Я как-то быстро погрузился в полусон. И хотя я продолжал чувствовать схватки, они были где-то на периферии и успевали затухать прежде, чем мозг успевал осознать.
Под утро видимо у меня маску выключили, и все чувства вновь нахлынули на меня. Все как-то резко стало тяжело. Я старался дышать, как меня учили, но время брало свое, и я стал чувствовать, как силы стали покидать меня. Да и бегать в туалет, честно говоря, уже заколебался… А ведь впереди еще самое главное!
За окном начало уже светать, но до меня даже не сразу дошло, что это рассвет. А когда дошло, я чуть с ума не сошел. Это получается, я почти всю ночь не спал? Эта информация ударила в голову словно камень. Не знаю, я может какой-то ненормальный, но в этот момент я чуть ли не взмолился, чтобы меня позвали на стол. Не, ну правда, кто малышу будет помогать рождаться, если у меня сил не будет?
И от этой мысли мой маленький альфа, видимо, решил, что пора…
— Он идет! — завопил я на всю палату. Это был первый раз, когда я подал голос за все это время.
Ко мне пришли, осмотрели, подхватили под обе руки, и мы пошли на стол. Я шел туда как на праздник. Нет, честно. Я испытывал невероятное счастье, что это наконец сейчас произойдет и мои муки закончатся.
Если абстрактно, то это похоже на сдачу экзамена двоечника. Он задолго знает о нем, но ничего не предпринимает, типа «успею» или «так поставят». Потом подходит день «Х», и двоечник начинает немного волноваться, но еще надеется списать. Затем он приходит в школу или институт и «черт подери, все кроме меня готовы!» Когда из кабинета выходят другие с неудовлетворительной оценкой, он начинает действительно нервничать и просит чужие шпоры. Затем он заходит непосредственно сам в кабинет, полчаса готовится, списывает вопрос или полтора и его зовут уже к столу препода. Учитель сразу видит, что списано. Убирает листок, задает два вопроса (для подтверждения своей теории) ставит двойку и двоечник уходит.
Вот и тут у меня. Девять месяцев ходил, радовался жизни. Затем наступил день «Х», и я неосознанно начал немного задумываться о том, что все-таки реально меня ждет. Хотя все девять месяцев я, вроде как, к этому шел, элемент неожиданности все равно присутствовал. И сколько бы я не готовился в предродовой, хочешь не хочешь, а рано или поздно тебя просто подхватывают и ведут на стол. А там проходят какие-то считанные минуты, и я слышу плач своего ребенка. И все. Тело моментально слабеет, в голове пустота. Я как через вату в ушах слышу рост, вес, обхват груди, головы своего ребенка. Его кладут мне на грудь, и я с обессиленной улыбкой обнимаю моего маленького альфу, и тот замолкает.
— Смотри какой, папу почувствовал и успокоился, — усмехнулся акушер-бета. — А вот и родимое пятно…
Он поднимает ребенка, тот вновь начинает плакать, что его разлучили со мной. Бета поворачивает мне его спиной, и я вижу на верхней части лопатки плоскую родинку. Глаза мгновенно начинают слезиться, а сердце пропускает пару ударов.
Мои все родинки чуть выпуклые. Значит, это видимо досталось ему от отца. Меня так эмоции захлестнули, я бы, наверное, заплакал, если бы были силы. Черт. Ну, правда, это словно умереть и возродиться. Частично возродиться в маленьком альфе.
Потом меня отвели в послеродовую палату. Я не особо долго был один, потихоньку все шесть кроватей в палате были заняты омегами. Первые часы, как я заметил, все лежали практически неподвижно, а через пару часов начали делиться впечатлениями. Как они визжали, просили о кесаревом и чего только там не было.
Мне оказывается так повезло, что я был один. К обеду я уже оклемался и позвонил папе.
— Умничка моя! — сразу послышался его счастливый голос, и я сам не смог сдержать улыбку. — Я ночью не смог спать, утром позвонил и все узнал! Ты как? Все прошло хорошо? Мы с отцом хотим вас навестить!
— Да, все в порядке. Но вас ко мне не пустят, если только через окно на меня посмотрите, поэтому можете не приходить. Но я был бы не против, если ты принес мне изюм в шоколаде, — задумчиво ответил я. Не знаю, что на меня нашло, но захотелось именно этого. — Кстати, — вдруг вспомнил я, — как торт?
— Конечно, принесу, — ответил он машинально, после чего захохотал. — Отец на первый корж намазал крем и съел как бутерброд. Он, между прочим, тоже не спал, так что твой «торт» улетел только так. Ну… может и я ему немного помог. В общем, давай отдыхай тогда, и поскорее возвращайтесь домой! Мы вас тут уже ждем! — папа явно был на эмоциях. Еще бы, первый внук, и судя по тем цифрам, что я слышал, будет настоящим альфой.
После разговора с папой я написал СМС Полу, и он тут же перезвонил. Вот с ним я висел на телефоне полчаса. Видимо попал на его обед, и омега не преставая тарахтел, расспрашивая как все прошло и, конечно же, о малыше. Но что я мог ему сказать? Только про родинку на лопатке, ну и рост с весом.
Когда мне, наконец, принесли сверток, я взял малыша и обомлел. Он проницательно смотрел на меня темно-карими глазами, отчего сердце вначале екнуло, а потом упало куда-то в желудок. У остальных детишек были еще голубые глаза, разных оттенков, но точно не карие.
Я нервно тихонько засмеялся, не обращая внимания на остальных омег в палате. Это было так странно — рассматривать личико своего малыша и пытаться увидеть в нем его. Разрез глаз как у лисы, острые губки и ложбинка над верхней губой, он пошел весь в отца, если только мой носик будет. И запах, как-то отдаленно напоминающий ту ночь. Я обнял своего малыша, понимая, как мне действительно повезло. Я бы не смог жить дальше один.
Ближе к вечеру, к нам в палатку начали приносить посылки. И я был несказанно рад получить пакет от папы. Я набросился на изюм в шоколаде и съел за один присест пол упаковки, а потом мне принесли цветы, и моя сладость ушла на второй план.
«Отец?» — первое, что пришло в голову, но тут же замотал головой.
Увидев записку, меня передернуло, но я таки с выдохом достал ее и, не читая поздравления (ведь и так понятно, что там написано) скользнул взглядом к подписи: «От Шона». Я чуть не задохнулся от нехватки кислорода. Сердце бешено забилось, и я плюхнулся на кровать.
Обычно подобные вещи идут с подписью «От коллектива филиала № такого-то», а тут так… лично? Неужели это были действительно знаки внимания? Так, стоп. Какого цвета у него глаза? По-моему карие, черт… Нет, он пахнет не так. Наверное. Я даже особо-то и не принюхивался. Но у него же вроде нет такой ложбинки?.. Или есть?
Дни в роддоме были насыщены разными процедурами, кормлением нас и наших малышей, небольшими лекциями и уроками. Так что с семи утра и до десяти вечера нам не давали покоя. И мысли о Шоне затерялись.
Выписали нас через пять дней. Было уже прохладно, и дождь лил как из ведра. Но кроме наших дедушек нас пришел встречать Пол. Ну конечно, куда я без этого шебутного омеги. Мы все поехали к нам домой, а Пол глядя на моего малыша начал задумываться о втором ребенке, причем вслух.
Дома нас ждали шарики, плакаты и шикарный стол. Мы с папой переодели малыша, и я гордо показал родимое пятно. Дедушки отняли у меня мою кровиночку и ушли в комнату, оставив нас с другом одних. А я, воспользовавшись моментом, подсел к Полу поближе, чтоб уточнить некоторые моменты, которые не давали мне покоя.
— Слушай, — начал шепотом я. — Это ты сказал Шону, что я родил?
— Ага, — кивнул он, поедая салат. — Он мне последние дни все мозги вые… замучил. Так что я с облегчением выдохнул, когда ты наконец родил. А что? — Пол повернулся и поймал меня с задумчивым лицом.
Омега пару секунд смотрел на меня, а потом его глаза увеличились как в японских мультиках и, приблизившись почти вплотную, громко истерично прошептал:
— Он что, отец ребенка?!
— Нет, — рефлекторно ответил я. Но посмотрев на друга, прикрыл глаза и тихо добавил: — Не знаю…
— Не знаешь?! — не менее возмущенно прошептал Пол. — Ты не знаешь кто отец ребенка?
— Тс-с!.. — приставил я палец к своим губам. — Говори потише.
Друг откинулся на стул, и, кажется, попытался переварить полученную информацию, а я лишь вновь прикрыл глаза рукой. Так мы просидели где-то с минуту, после чего Пол спросил вполне обыденным голосом:
— Ты хоть что-нибудь знаешь о нем?
— Запах, — ответил я первое, что пришло в голову. — И то, что он был на корпоративе…
— А, ну тогда понятно, почему ты тогда резко пропал, — усмехнулся Пол и поймал от меня легкий толчок по плечу.
Мой малыш заплакал, и я как-то инстинктивно забрал его у дедушек. Пол внимательно смотрел на мое сокровище, пытаясь запомнить черты лица, после чего встал и тихо мне сказал:
— Подрастёте — увидим, — кивнул он на ребенка.
Первые два месяца были для меня апокалипсисом, где мне досталась роль зомби. Уильям, мой маленький альфа, ночью не давал мне спать, а днем плакал, практически не переставая. Я начал по-настоящему тупить, так как моя жизнь превратилась в: уложить спать, поменять, накормить, поменять, уложить спать, поменять, накормить, погулять, поменять, накормить, поменять, помыть, поменять, накормить, поменять, уложить спать… и день повторяется заново. Каждый день. Я не то чтобы об его отце, я расчесываться порой забывал.
Затем Уилл начал расти, с ним можно было хоть чем-то заниматься. С каждым днем он становился все интереснее и интереснее. Только вот альфа не любил чужих, и походы в поликлинику нам давались с трудом, не говоря уже о прививках. Я думал, всех убью там, когда увидел это в первый раз. Меня всего потряхивало, а Уилл плакал, не переставая, от боли. Благо с нами пошел дедушка, он успокоил меня, а я потом успокоил малыша.
Уилл к удивлению любил позировать, поэтому все его первые попытки ползти, сидеть, ходить, говорить были запечатлены на видео и фотографии. А еще он оказался невероятно ласковым. Он просто обожал обниматься и целоваться со мной.
Когда Уильяму стукнуло два года, мы начали пытаться ходить в садик, так сказать привыкать к нему. Так что вопрос о моей работе возник сам по себе: выходить или искать новую. Вроде как там и платили хорошо, и коллектив неплохой…
После очередной попытки отвезти Уилла в садик, которая увенчалась провалом, мы зашли ко мне на старую работу. Я усадил сына за детский стол с раскрасками и подошел к Полу. Увидев меня, омега заулыбался:
— Приве-ет, ты наконец-то нас решил навестить?
— Привет. Типа того, — я нервно поглядывал по сторонам, на кабинет Шона и видеокамеры.
— Шон сейчас на собрании, — полушепотом сказал друг, неужели у меня все на лице написано? — Точнее на ковре босса.
— Босса? — удивился я. Что-то не припоминаю, чтобы Пол кого-то так называл. Омега всех директоров называл просто «верхушками», утверждая, что толку от них никакого, зато сидят наверху и деньги гребут лопатой.
— Ах, ну да, — отмахнулся от меня он, будто я дурак какой-то. — Помнишь… Горгону?
— Ну, типа того, — усмехнулся я, так как его так и не видел.
— Так вот, сейчас его все зовут «Боссом», — важно начал рассказывать Пол. — Он у нас тут такое устроил, что продажи взлетели почти в три раза, не говоря уже об объемах. И что самое приятное, это коснулось зарплаты. Только вот в этом месяце мы план не выполнили, так что Шон поехал объясняться.
— Я смотрю, ты под большим впечатлением от него, — я с улыбкой слушал друга, вполоборота наблюдая за сыном.
— Если бы ты его видел, ты меня понял, — с наигранной манерностью ответил Пол. — И вообще, почему пришел один?! Куда малыша дел?
— Да куда я без него? — усмехнулся я. — Уилл! — Тот мгновенно откликнулся, одаряя меня своим проницательным взглядом. — Иди ко мне.
Я поманил его к себе, и ребенок с улыбкой подбежал ко мне. Я подхватил его на руки и, поцеловав в щеку, показал коллеге.
— Вот как мы выросли! — гордо сказал я и повернулся к Полу.
Омега внимательно осмотрел черные волосы и лицо моего малыша. Он как-то долго смотрел на него, что я понял, Пол кого-то в нем узнал.
— Похож… — закивал друг, не отрывая взгляда от Уилла.
Сердце неистово забилось и защемило одновременно, а дышать стало тяжело.
— На Шона? — просипел я, уже не представляя, как мне быть. Но Пол замотал головой, и мне показалось, что сердце вообще сейчас выпрыгнет из груди.
— На Босса… — перевел он на меня свой шокированный взгляд.
Я покосился на других сотрудников и увидел не менее ошарашенные взгляды их на Уилле.
— Просто вылитый Босс, — добил меня Пол тихим голосом.