Полночь

Александр Кочетков
Расхлябанная дверь круглосуточной аптеки, на углу проспекта и франтоватого тупикового переулка, уходящего в глубокую хмурь дворов, с обшарпанной штукатуркой, отдыхала от дневной напряжённости. Полночь. Фонарь в шаге от входа не горел, и оттого, изнывая от безделья, скрипел отставленной в сторону ногой-опорой, словно нетерпеливо ожидая зелёного сигнала светофора, что бы перейти на чётную сторону. Там, напротив, в витрине цветочного магазинчика задремала корзина с алыми гвоздиками, соблазнявшими при дневном свете пробегающих мимо красавиц, в коротких юбчонках.
Теперь на нечётной стороне было тихо, только на скромной, соседней и параллельной улице, иногда беззастенчиво шумел низкопольный троллейбус. Но то был гость редкий, хотя за два рейса и перевёз одного пьяненького, отставшего от времени пассажира и рыбака с женой и удочкой. Супруга съездила за ним на рыбалку по адресу, указанному в его записной книжке, конфисковала и везла довольная в прикормленное место прописки.
За дверью, в пропахшем лекарствами помещении, бодрствовала перекрашенная перекисью водорода аптекарша, в перетянутом пояском белом халатике, с голубоватыми пуговицами. Из последних немудрящих сил, борясь с атакующим сном, держала она в затекающей руке томик Блока. Сам Александр Александрович открыто смотрел на неё с фотографии на обложке, и казалось, чуть живой ветерочек от кондиционера пренебрежительно пошевеливал крупные кудри. Странный у него взгляд, продрогший.
Аптека, между тем, заняла нынешнее место в пустующей квартире, на первом этаже доживающего, жилого дома. По потолку ходили водолазы, со своими свинцовыми подошвами и двигали, не поднимая, кухонный стол. Вот уронили на пол двухпудовую гирю и засмеялись. Аптекарша испуганно вздрогнула, а поэт укоризненно выгнул воспитанную бровь. Полночь. Из-за мусорной корзины коротко выглянула наркоманистая аптечная мышь, смешно подёргала носом и никого не боясь, кайфовой походкой начала переправляться в дальний угол. Угол тот был тёмен и небезопасен.
И тут безраздельно задёргался колокольчик над входом, дверь вначале не поверила, но её ногой попросили, да так, что пришлось заскрипеть углами. Перед аптекаршей предстал тинэйджер. Его крепкие, но тускловатые зубы жевали жвачку, глубоко пренебрежительно и мыслительно поплёвывая на окружающий мир. Руки в карманах, кроссовки без шнурков, Спартаковская красная бейсболка, ещё с одной звёздочкой над ромбиком:

- Мать, в этой дыре «Ловелас» есть? Давай мне три упаковки.

Сказав это, он перевернул языком жвачку, распрямил впалую грудь и дёрнул вверх джинсы. В отвислом кармане зазвенела мелочь. Блондинка медленно отложила в правую от себя сторону потрёпанный томик, дунула вверх на чёлку, но не успокоилась на этом, отчего в ответ спросила:
- Тебе то зачем? Вроде рановатенько? Или поздно.

- В лифте жить буду! Не понятно, что ли! – выкрикнул тот. – Видела в рекламе? Там ещё пассажирки, так ничего.

Полночь. Над центром города собираются обильные дождевые облака, что б посудачить, пока темно, пока сон прилёг на скамейки в парках и обрусевшие узбеки, отдыхая, полезли в кисеты за жевательным табаком. Шли по тротуарам усталые прохожие, на перекрёстке урчали автомобили, два проехали на красный глаз, и видеокамеры, дрожа от нетерпения, снимали их нарушение и отправляли изображения полнощёким работникам ГИБДД.
За некоторыми страдающими бессонницей окнами, горожане смотрели по телевизорам рекламу…Оголтелый мужик доставая из широких штанин коробочку «Ловеласа», шикарно заманивал в шуршащий лифт расторопных и доверчивых гражданок. Подмаргивал, отчего те тут же нажимали крохотным пальчиком круглую кнопку «стоп». Осторожно, двери закрываются!
Тинэйджер торопливо шагал в глубь тупикового переулка и не знал, по доброте душевной, что на двери родного лифта с самого утра покачивается мятая табличка. Любовно прикручена жидкой медной проволокой, крупными стежками, в переплёт: «Лифт не работает». Мол, извините, по-другому не можем и всё такое. Измученный квартирным вопросом народ ходил с одышкой на четырнадцатый, и на тринадцатый, и ниже.

- Блин – плюнул тот пережёванную жвачку прямо на пол. – Облом, зря тугрики потратил.

Полночь исчезла над горизонтом. Аптекарша спала в своём закутке за плексигласовым окошком, спал рядом с нею Блок, помещенный на бумажные страницы типографским способом, в виде чудных стихов. Фонарь всё никак не мог перейти на чётную сторону, где гвоздики в лавке блюли свою красоту. Ночь, усыпанная поверху колючими звёздами, вступила в свои права.
Дрыхнет поддавший слесарь, ему утречком лифт чинить.
Исчезают звуки.



19 мая 2015г. Москва.