написано в соавторстве с моей Музой.
Она сидела нагая на кровати, обняв колени; о чём-то думала, таинственным взглядом своих немигающих карих глаз глядя вниз - на пол. Высокая, худенькая и белобрысая, совсем молодая девушка – привычным жестом руки откинула упавшую на лоб прядь волос, и заметила его: он сидел на подоконнике и, жмурясь – подставлял ласковому майскому солнцу усы, такие ухоженные и блестящие; белые, жёсткие, и загнутые немного кверху.
«Как Будённый, право», - подумала девушка, восхищённо глядя на него.
Он повернулся, внимательно посмотрел на блондинку.
- Ну, как ты, - услышала она тихий, томный, с нотками заботы – голос.
- Я – хорошо… - задумчиво ответила девушка, продолжая глядеть на пол, медленно протягивая худенькую, изящную руку к одеялу; когда она его сжала своими длинными «музыкальными» пальчиками, то резко дёрнула на себя, закрылась им, потом посмотрела на мужчину и, потупив взор – зарделась. – Ты всегда так тихо появляешься, что я не слышу тебя… - не переставая изучать пол, сказала Ива. – У меня сейчас возникло ощущение, что я разговариваю с ним… - она пальчиком показала в сторону окна.
- С кем – с ним? – медленно повернув голову в указанном направлении – спросил парень.
- Ну, кот там сидел, усы – как у Будённого…
- Тут нет котов, милая…
Ива, Иветта… Ей это имя дал отец, когда был в тайной командировке - в Париже; там он познакомился с женщиной, с которой у него завязался роман, но на самом его пике Иветта-француженка исчезла при неизвестных обстоятельствах – просто зашла в лавку снов, и оттуда никогда больше не выходила. Хозяева лавки, два галантных брата-близнеца, и покупатели в тот день свидетельствовали, что никогда не видели эту мадемуазель; да и держатель доходного дома, в котором снимала квартиру пропавшая – не мог вспомнить эту девушку, чему не помогла даже книга регистрации жильцов – выглядело всё так, будто Иветты не существовало вовсе на свете.
И вот так, памятуя о своей первой любви, мужчина и назвал свою дочь – Иветта.
- Моя походка – как у кота, - улыбаясь заговорщицки – парень приблизился к девушке и, широко расставив руки – взял в охапку свою возлюбленную.
Она посмотрела на него своими угольками-глазами.
- Мы встречаемся уже год, и у меня вопрос: ты всегда такой нежный или в тебе есть что-то нехорошее?
- Да, есть, - он сильно и коротко ткнул Иветту кулаком в живот, всё продолжая улыбаться; эта улыбка напоминала оскал Сатаны, любезно и заботливо вонзающего во чрево своей жертвы раскалённый шомпол, и глядя ей в глаза.
- О-о-ох-х-х… - девушка от неожиданности и боли согнулась, задыхаясь, но руки к животу прижимать не стала; потом заглянула в глаза возлюбленному: - Ты лучший, мне хорошо с тобой.
- Дурочка ты у меня, - сказал Андрей и, поглаживая Иву по волосам – подумал, что сидели бы они так вечность. – Так, всё – нам пора на завод, - сказал он, и молодая пара стала собираться: наскоро позавтракали, быстро оделись, и вышли из комнаты коммунальной квартиры.
Соседка Андрея, тётя Глаша – с тазом белья проходила мимо, и мимолётно бросила взгляд на Иву. Делая его равнодушным, женщина отметила скромный макияж девушки, её модную одежду делового стиля, под которой угадывалась хрупкая, точёная фигурка.
- Здрасьте, – смущаясь, поздоровалась Ива.
- Здоров, - пробасила соседка, и её дирижаблеподобная фигура, поршнем продавливая воздух коридора вперёд – проплыла в сторону кухни.
Пара вышла из подъезда и, держась за руки, молодые люди – счастливые и залитые солнечным светом раннего майского утра, пошли в направлении нового завода, обновляющегося и стремительно развивающегося промышленного гиганта молодого государства Союза Советских Социалистических Республик - города Сталино (название города Донецка в 1924-1961 гг. - прим. авт.); города, названного в честь великого вождя советского наpода – Иосифа Виссарионовича Сталина.
Молодые люди шли среди старых, пока ещё существующих рабочих бараков царского периода, и в то же время – рядом строились новые дома, объекты культурного, социального, научного и административного назначения, детские сады и школы. Город, некогда бывший провинцией – теперь активно развивался, расширяясь и процветая. И не только город украшали новые сооружения и здания, самым главным украшением в нём были – люди; люди, которые шли на работу с радостью, со светлыми лицами и с надеждой на светлое будущее, которое они строили уже сейчас – отдавали свои силы, знания и вкладывали душу в то, что они делают для Родины.
- Пошли сегодня в Литкружок, там Маяковский будет читать! – с энтузиазмом предложил Андрей. – Я, когда ещё в Москве жил – на его чтения часто бегал; мощный мужик, пошли – тебе понравится!
- А что – можно, - согласилась Ива; она подняла лицо вверх и, зажмурив один глаз – смотрела на Солнце.
Андрей невольно залюбовался возлюбленной: прикрытые глаза, лучи света играют в её белокурых волосах, отражаясь от них и придавая им блеск. «Будто светятся изнутри», - подумал парень, и нежно поцеловал щёку девушки.
- Ну, тихо – на нас же смотрят, дурачок! – Ива засмущалась, поглядывая по сторонам.
- А пусть видят, что я тебя люблю; пусть тоже любят, пусть будут любимы – и мы подаём этому пример! – сказал Андрей, и казалось – весь чистый свет исходит изнутри него, готовый дарить любовь одной-единственной – Иве.
Потом, когда молодые люди миновали проходную – каждый пошёл к своим рабочим местам: Андрей – в цех, которым он заведовал, а Ива – в контору, где она служила секретарём-машинисткой у самого директора завода.
Каждый из ребят пришёл на этот завод разными путями. Ива приехала из соседнего Славянска после школы, ради интереса посмотреть на строящийся промышленный город, и ей он настолько понравился, что она в Сталино окончила курсы секретарей, и устроилась работать сначала на небольшую автобазу, а далее, благодаря своей крепкой памяти, исполнительности и работоспособности – переходила в более крупные предприятия, на более сложную работу, и в итоге на неё обратил внимание молодой, энергичный директор пущенного недавно в строй нового завода. Он как раз искал себе секретаря, способного работать с огромным объёмом информации. Долго он боролся за Иветту с её начальством, и его пробивные способности взяли верх – прежний директор не без сожаления подписал приказ о переводе сотрудника на крупное предприятие. «Ты моя записная книга!», - с уважением любил повторять Aфанасий Матвеевич, по-отечески глядя на молоденькую девушку, которой едва исполнилось двадцать два года.
А Андрей приехал сюда, в Сталино – чётко всё планируя, но так же – по велению души. Он родился и жил в Москве, и когда после окончания института ему, по распределению, предложили интересную работу на новом заводе в Сталино – он, не раздумывая, согласился. Андрей жаждал перемен обстановки, перемены места и знакомств с новыми людьми; с такими же людьми, как и он – строящими новую жизнь в молодом государстве.
Молодому человеку было всего тридцать лет, но что такое созидать и жить в мире – он знал не по книгам: совсем молодым, в девятнадцать лет, он был призван на фронт Гражданской войны, и поэтому для него мирная жизнь – это был не пустой звук. После войны Андрей работал каменщиком в строительном тресте, и параллельно учился по недавно открывшейся новой программе обучения – заочно. И вот так молодой человек попал в Сталино, постепенно продвигаясь по служебной лестнице и работая на благо Родины. Он иногда сравнивал себя нынешнего – с прошлыми своими образами: вот он – мальчик, который бегает по двору высокого дома, а тут – гимназист, мчащийся с ранцем за плечами – за катящейся по мостовой фуражкой, сбитой порывом ветра. Тут он – красноармеец, мальчишка ещё – задорный, весёлый, и глядящий на войну – как на приключение, а вот теперь уже – заматеревший за четыре года войны солдат, с шрамами на спине от казацкой нагайки, и избитой душой, которая терпела боль потерь. И вот он здесь и сейчас… обычный мужчина, коих на просторах Советской Родины – десятки миллионов; немного погрузнел, стал степенным, и в его манерах появилась вальяжность и солидность. Но, тем не менее – он никогда не был заносчив и надменен; с подчинёнными общался легко, с начальством – на равных или просто игнорировал, что доставляло ему известного рода хлопоты. Но руководство завода его терпело, так как был Андрей – специалист высокого класса, и много было желающих переманить его к себе.
- А сейчас я извиняюсь, и прошу удалиться женщин – будут матерные стихи! – громогласно сказал высокий, с суровым взглядом, мужчина.
- Ой, а мне интересно… - наклонившись к Андрею, прошептала Ива.
Мужчина на сцене, заметив это – продолжил:
- А кто не удалится – уж не обессутьте!
- Ну, что я могу сделать, если сам Владимир Владимирович тебе разрешил… - шутливо ответил Андрей, и чтения продолжились.
Маяковский стал читать, как и всегда, в своём стиле: размеренно, с выражением, и проговаривая каждое слово, будто высекая его одним точным ударом из гранитной глыбы; одна глыба – одно слово.
Редкие девушки, оставшиеся из любопытства в зале – смущались, и тихонько хихикали, когда наступали «интересные», как это любила говорить в подобных ситуациях Ива, моменты.
- Ой, ну всё – я не могу… - сказала девушка и, аккуратно вставая – направилась в направлении выхода.
Андрей проследил взглядом за ней до выхода из зала, улыбнулся, и устроившись поудобнее в кресле – с интересом продолжил слушать поэта.
- У-у-у… - услышала Ива, - у-у-у… - повторился голос; протяжный, с оттенками грусти и тоски.
- Кто это? – замерев, девушка не знала – как отреагировать на это; она стояла в дамской комнате, напротив зеркала и, опустив руку с костяным гребешком – немигающим взглядом смотрела на своё отражение.
- У-у-у… - раздался снова звук, - это Семён Михайлович Будённый, - прозвучал ответ.
- А что вы тут делаете, товарищ маршал? – так же, не двигаясь – спросила Ива.
- Я-а-а… - Ива почувствовала, как прохладный и плотный сгусток воздуха, огибая все завитки её ушной раковины - проник внутрь, поднялся вверх и мягко охватил её мозг; она почувствовала приятный и вкусный холодок, как от остывшего во льду чая с мятой. – Я разговариваю с тобо-о-ой… - протянул голос, и Ива почувствовала его присутствие справа от головы.
- А зачем-м-м? – невольно подражая тягучей манере голоса – спросила Ива.
- Ты его лю-ю-юби-и-ишь? – игнорируя вопрос, сказал всё тот же голос.
- Д-д-да, - девушка почувствовала, что ей становится не страшно, а жутко интересно.
- Тогда тебе нужно много сча-а-астья-я-я, - нараспев сказал голос, и девушка заметила, что ей стало щекотно.
- О-о-ой, прости-и-и – это мои усы-ы-ы… Ну-у-у, так вот… - наступила пауза, и вдруг голос громко, резко сказал: - Держи! – и в этот миг раздался звук разрывающейся материи, потолок лопнул, и сверху посыпались маленькие разноцветные кружочки, все блестящие и, казалось – они переливались под солнечным светом.
- Ой! – от неожиданности девушка испугалась, но вскоре успокоилась, подставив кружочкам лицо – зажмурила глаза, и с улыбкой осталась так стоять, раскинув в стороны свои красивые руки.
- Ну-у-у, и как? – услышала он басовитый и добрый голос маршала.
- Мамочки-и-и, хорошо-то ка-а-ак… ух! – она несколько раз неспеша повела головой в стороны; она её была откинута назад, светлые волосы струились вниз; и вот так, с вытянутыми в разные стороны руками – она стала кружиться… медленно, зажмурив глаза...
- Иди отседава, я тут мыть буду! – услышала она чей-то незнакомый голос, и открыла глаза, - совсем люди ополоумели – в туалетах танцують!
Девушка оглянулась: потолок – целый, никаких блестящих и разноцветных кружочков нигде нет, голова – обычная, и голос исчез. Иветта, несмотря на грубость незнакомой женщины – вдохнула полной грудью воздух свежевыкрашенных стен, потом протяжно выдохнула, улыбнулась, и направилась к двери; но вскоре резко остановилась, увидев на полу… на светло-коричневом кафеле, в свете ламп, отчётливо блестели влажные следы кошачьих лап…
Продолжение следует…
Музыка: Anja Garbarek, Andain, Riz Ortolani
Астана, 21.05.15