- А где мы возьмем сахар по дешевке?
- На Кубе, - сказал Гершвин, не удержавшись от сладкой улыбки.
- На Кубе?
- На Кубе! Там всегда заинтересованы в новых покупателях.
Банзай посмотрел на Гершвина с хитрой ухмылочкой.
- Куба – это потому что там дешевый сахар, или дешевые мулатки?
- Одно другому не мешает! Карибы зовут, чтобы мы там сделали бабки! Карибы – понимаешь!?
Оба рассмеялись. Они выросли в одном дворе на Молдованке. Банзай, как и все пацаны с их улицы, знал об остром заболевании маленького Гершвина пиратской темой. В пятом классе Гершвин даже подбивал Банзая бежать на Карибское море, чтобы найти там клад.
- Поговори с братом. – Сказал Гершвин. - Пусть он устроит мне встречу с Виктором Михайловичем. Я готов ответить на все вопросы. И надо торопиться, не один я – такой умный.
Вот тут Гершвин лукавил: таки да - таки он считал себя самым умным. Во всяком случае, умнее себя он до сих пор никого не встречал.
Еще в детстве маленький Гера частенько слышал: «Ты че – самый умный!?». Возникал этот вопрос в моменты, когда он не к месту выпячивал свою эрудицию и обычно был прологом к драке.
В каждом дворе и в каждом классе обязательно есть такой умник, раздражающий всех. Обычно живется ему тяжко: его дразнят «Ботаником» или «Профессором», и регулярно бьют. Но это - не про Гершвина. Не так просто гнобить умника, если он самый высокий и плечистый в классе. На физкультуре он больше всех подтягивался на турнике, быстрее всех бегал и лучше всех играл в футбол, опровергая тем самым незыблемый, кажется, закон природы, по которому умник обязательно должен быть дохляком. Гера всегда был отличником, закончил школу с золотой медалью и читал, читал, читал. Друзья, с которыми он носился по улицам Молдаванки, лазал в чужие сады, играл в ножичка по подворотням, а позже делал первые глотки портвейна из горла, прощали ему эти прегрешения - чтение книг и золотую школьную медаль - за легкий характер, за чувство юмора и за тот набор мужских качеств, который в их среде объединялся выражением - «правильный пацан». По той же причине ему прощали и более страшные прегрешения – он не курил и не играл в карты.
Это мама приучила Геру читать и мечтать, что, в принципе, было для нее одно и то же. Она так всегда и говорила ему: «Твои книги – твои мечты. О чем читаешь, о том и мечтаешь». Людмила Сергеевна Гершовиц, в девичестве Гаевская, после очередного уличного подвига сына с недоумением высказывала ему: «Что общего у тебя с этой шпаной? Ты же воспитанный мальчик из хорошей семьи». Под шпаной она подразумевала лучших друзей Геры, братьев Бодунов, да и вообще всех юных обитателей Молдаванки. Сама Людмила Сергеевна родилась и выросла в старом доме на Французском Бульваре, напротив Одесской киностудии, в семье инженера-технолога Завода Шампанских Вин. И хотя в этом доме у ее родителей была всего лишь двухкомнатная квартирка с пятнами сырости на потолке и стенах, отблеск шикарного Французского Бульвара и необыкновенной профессии отца мягким светом озарял всю ее жизнь. Выйдя замуж за бухгалтера Гершовица и переселившись к нему на Молдаванку, она тихо страдала от явного понижения в статусе, хотя была умной и доброй женщиной без дурацких предрассудков. Просто это было слишком очевидно – где Французский бульвар с тенистыми каштанами над булыжными мостовыми, и где пыльная, простоватая Молдаванка с дворами-фавелами…
Слушая обвинения матери в преступных дворовых связях, маленький Гера не знал, что сказать, и отмалчивался. Вернее, в душе он знал ответ, но по малости лет не мог его сформулировать. И только лет в тринадцать, после очередного скандала в школе, Гера вдруг сказал: «Мам, друзей не выбирают, как и родителей». Людмиле Сергеевне в этом сравнении почудился завуалированный упрек. Она замолчала растерянно и больше не заводила с сыном разговоров о друзьях. И даже когда в определенном опасном возрасте почти всех их пересажали, и Гера писал им на зону письма, отправлял посылки и сэкономленные карманные деньги, мама воздерживалась от комментариев.
Да, именно так: всех друзей Гершвина лет в пятнадцать-шестнадцать уже посадили, и только он продолжал ходить в школу, получать пятерки и надрывать сердце соседям одним только своим существованием. Эти бедные родители малолетних преступников никак не могли постичь – как это получилось: малый Гершовиц так же шкодил с их сыновьями, так же хулиганил и безобразничал, а вот, поди ж ты – все еще гулял на свободе. В этом соседи видели какую-то высшую несправедливость, и каждый день, здороваясь во дворе с Людмилой Сергеевной, думали про себя: «Вот умеют же устраиваться эти Гершовицы».
И в самом деле, что-то было сверхъестественное в том, что Гершвин избежал посадки по малолетке - судьба его хранила. Лет в четырнадцать вместе с Мишкой Банзаем и Гариком Кацманом он ограбил и поджег ларек на Пастера, где им, малолеткам, не продавали пиво. Но когда Кацман предложил ломануть банкомат, Гершвин решительно отказался. Вскоре Кацмана посадили именно за ограбление банкомата. В шестнадцать лет Гершвин с тем же Мишкой Банзаем угонял дорогие тачки, чтобы покатать девчонок. Тачки они потом просто бросали где-то на улице. Но когда Мишка предложил угонять машины на продажу, Гершвин отказался мягко, но решительно. Вскоре Мишку Банзая посадили за угоны. Чудесным образом Гера Гершвин умел не перешагнуть грань, за которой его ждала решетка. Он чувствовал, где надо остановиться. Таким образом, к моменту их встречи в кафе «Сальери» Банзай уже имел две ходки, а Гершвин благополучно окончил юрфак университета и, что называется, «крутился»: имел пару закусочных, подержанный «бумер» и маленькую, но уютную квартирку на Французском Бульваре, чем очень радовал свою маму. Но мечты, мечты… Еще в восьмом классе в сочинении на тему «кем ты хочешь стать» Гера написал, что хочет стать миллионером. В двадцать семь его мечта была все так же далека, как и в четырнадцать, а когда тебе уже двадцать семь, то кажется, что где-то в тридцать два, максимум - тридцать три, жизнь вообще закончится, и надо успеть, иначе ничто уже не имеет значения…
Банзай и Гершвин в кафе «Сальери» заказали по стакану рома и выпили за Кубу.
- А как тебя торкнуло это - про сахар? – Спросил Банзай.
- Ты не поверишь, я сон видел.
- Сон!? И что там было?
- Было поле сахарного тростника в ночи. Тростник такой высоченный, густой, шумит на ветру. И негр пляшет с мачете.
- Негр?
- Угу, в длинном таком плаще и с мачете.
- Мачете – это такой тесак здоровый?
- Ну да, для рубки тростника. И негр этот пляшет, скачет с мачете, машет им у меня перед носом и смотрит на меня…
- И ты решил, что это он тебя приглашает.
- Нет, я во сне ничего не решил, просто смотрел, - сказал Гера серьезно. – Я был будто в том сне – очень реальное ощущение. Стоял среди тростника. А он прыгал передо мной, этот негр и размахивал мачете, и я откуда-то точно знал, что это Куба…