Настроение как тугая резина, он знал это точно. Он - это
один мой приятель, по причине сумерек на душе, не сказавший мне своего имени. Я с легкой руки назвал его Бодьмой. Работал он санитаром на скорой, от того часто впадал в депрессию. Ещё бы! На такой работе, чего только не насмотришься...там мы вроде как и познакомились. Вроде - это по причине полной моей отключки, которую люди
знающие, да образованные, да в медицине понимающие называют комой. После того, как влили в меня различных зелий, да натыкали кучу иголок, сознание мое наконец-то вернулось ко мне, вот тогда я мог с ним пообщаться. Дак вот, настроение у него было ни к черту, Бодьма грустил, и грустил не на шутку. Я
аккуратно, чтобы не потревожить тонкой материи его мирозданья, поинтересовался:
"Какая собака, мать твою тебя укусила, так, да пере так?"
-На рыбалку хочу! Давным-давно не был - отвечал Бодьма - снился недавно сон
дивный, как вытянул я из путины речной леща здоровенного и варю из этой рыбины
диковинной уху. Все знают, что из леща
уха так себе, но сваренная на природе, на костерке, да с петрушкой, да с лучком да, да если чем ещё разбавить горячительным - это просто
сказка, которую ни сказать, ни пером описать. И поехали мы к реке-реченьке на
старой моей машинке, которая то и дело чихала, дергалась и дымил, и вот-вот норовила заглохнуть, но вопреки всем законам механики до речки мы все-таки добрались. Налили, выпили из фляжки солдатской жидкости
ядреной, настоянной на соке березовом и пожелав друг другу улова доброго, да
многочисленного, по берегу разошлись мы в разные стороны. Отошел я
недалеко: "И чего ради, думаю, в пустую то, ноги по лесу
ломати?" Закинул удочку, сел на бережку и смотрю на поплавок, а в голове
все мысль древняя, да кем-то уже написанная: "Ловись рыбка, большая да
маленькая".
Кругом тишь да гладь. Не долго я в тишине прибывал,только стал засыпать в
спокойном умиротворении, вдруг слышу - вопль истошный,с той стороны, куда дружище мой пошел. Бросил я снасти и рванул на помощь, насколько различали дорогу глазья мои. С пол версты,
от того места где мы разошлись, Бодьма вытягивал что-то тяжелое из воды и
истошно кричал: "Вот это поклевка! Огромным весом попахивает, пособи-ка,
идрит-то растуды! "
Мы вместе, аккуратно, чтобы не порвать жилку, начали
вытаскивать из воды то, что попалось на крючок. Но в замен, так ожидаемой нами
рыбьей морды, появилась женская рука, держащая нашу снасточку, потом появилось
довольно симпатичное улыбающееся девичье личико и весело засмеялось, увидев
наши изумленные лица. Нас охватило праведное возмущение: "Что это, всяка
мокра рыбья порода, смеется над двумя мужами прямоходящими, да разумными? Хоть
она и ликом приятна, а все-таки подняли мы её со дна реке: а может это
утопленница какая, бермудит воду во реке? А река-то наша древняя и много на ней не разгаданных тайн случается...
Я ж Бодьме как закричу:
"Бросай, мол удочку, да текаем отседа. Место видимо тут гиблое, в водяного
царя, поди огород вторглись!"
-Нет уж, дудки! - ответил Бодьма - блёсенку мне жалко, можно сказать фамильную! Её прадед мой из ложки сделал, которую из чайного сервизу царя-батюшки на бессрочный срок позаимствовал. На
ней крючок-то висит, который дед мой из цыганской иглы выковывал, когда дочку
их цыганского борона уворовал, да
поплавок из пера того гуся, которого
батя мой на охоте подстрелил, на леске из жилы нашего быка, которую на
рождество на котлеты искрутили. Вот такая вот ценная снасть у меня на удочке
привязана, на узел "рыбацкий шкот"!
-Да пропадем же!
Молодые, да не расписанные и ласки дивчин земных толком и не познавшие,
да деток не нянчившие, да с малыми внуками не вадимши! - кричал я.
При этих словах, на
глаз мой навернулась скупая мужская слеза. Вспомнил я добрым словом Царицу
Небесную, прочел на последок "Отче Наш", но снасти не отпустил и на
попятную не пошел. Она же жилку отпустила и вместо ног,
приросшим к ней хвостом, с хохотом махнула и нырнула обратно в реку.
-Не судьба! Наверное в огород позвали - подумали мы в слух.
-Эх, хоть бы окунечка захудалого на уху. Но хвала всем
святым, матери с присущей им прозорливостью, предчувствуя наши трудности,
ложили в поняги, по баночке другой рыбных консервов. Разожгли мы костерок,
на случай осадков, натянули брезент и принялись варить уху. Бросили в котелок
картошек несколько, рису жменьку, покрашили петрушки, лучку зеленого, также
матерями нашими собранными. Уха получилась жирная и наваристая, ещё бы! Сайра-то
в масле была, хотя той сайры, в нашей речке и в помине быть не должно. Но на
без рыбье как говорится и "хлорка творог". Первая фляжка уступила место второй,
настоянной уже не на саку березовом, а на ягодах лесных: на бруснице,
голубице и на красной смородине клюквенкой разбавленной, как вдруг,
слышим тот же веселый смех, а сидели мы рядом с водой. Видим ту же дивчину
приятной внешности, она смеялась и показывала пальцем на наш котелок с ухой из
консервов. Мы не будь дураки ей ответствовали: "И чего ты смеешься, глупая
и мокрая? Тебя столько времени из воды вытаскивали, чтобы ты над нами
потешилась? А из-за тебя, толком на уху ещё и ни чего не поймали."
При этих словах она
нырнула вглубь и вынырнула с дюжиной свежих окуней, бросила их на берег, а сама
смеется и на фляжку показывает.
-Эван оно как ныне! На награду намекает, ну не жалко, налей
чарку ей, пускай согреется, а то жить в холодной речке и врагу не пожелаешь,
да и климат то у нас холодный, чай к Северу от всех оживленных прямохожих
путей. Зимой-то на речке лед у нас толстый и жрать наверное под водой нечего
совсем, ну а где первая, там и вторая, глядишь и третья улыбается.
Вдруг видим, дивчина наша, знакомка новая, нас из воды
пальчиком зовет. Знали мы, что многих добрых молодцев, так вот русалки погубили
и сгинули молодцы, в путине глубокой. А может это не русалка вовсе, а кикимора
какая болотная? От этой нечести вообще погибель лютая! Переглянулись мы с
другом и к воде не пошли, да и какого рожна нам там делать? Вместо ног у этой
девчушки хвост рыбий, да и не наливали мы ей больше, а то кто её знает,
сколько ей от рождения минуло годков? А за спаивание и за совращение малолетних статья. Так и гляди, что появится какой-нибудь чудак в фуражке и в протокол
нас занесет.
Так уговорили мы ещё одну фляжку, другую на утро оставили
дабы здоровье поправить и полезли под полог ночевать, а ночью нам снился сон,
почти одинаковый, что попали мы с Бодьмой в Царство царя водяного, а тама пир
на весь мир: на столе-то приборы все матерущие, что не серебро, то золото да хрустали,
а в приборах тех, вот-те невидаль какая - добры-молодцы! Какой под соусом:
жаренный, копченный, верченный, соленый, варенный, да всех их не перечислишь.
Соскочили мы от крика собственного, испугались не на шутку, а с воды на нас
смотрит, не то молодое лицо дивичье, которое было давиче, а пронзительный черны лик, да со
змеями вместо волос. Как чувствуем, что
ноги тяжелеть стали, как будто каменные. Тут и машинка моя вдруг не чихала и не
дымила, а неслась что есть мочи до самого дома. С тех пор рыбачить я
опасаюсь, в замен того, решили мы с Бодьмой на охоту ходить, но это уже совсем
другая история...