Мой отец – Горовой Фёдор Прокофьевич был призван на срочную службу в армию в сентябре 1939 года, когда ему исполнился двадцать один год. В 1940 году призывной возраст понизился до двадцати лет, потом – до девятнадцати. А в 1941-м забирали уже восемнадцатилетних.
Отец попал служить в Ленинградский военный округ, воинская часть находилась в городе Пушкине. К месту службы он прибыл ранней осенью, когда леса в этих краях ещё только начинают примерять багрянец и золото. На сельскохозяйственных полях в эту пору зеленеют кормовые травы, начинается сбор картофеля, капусты и прочих овощей. Возле небольших домиков в пригородах Ленинграда в садах цветут осенние цветы, а на деревьях дозревают яблоки, урожайность их в иные годы бывает не хуже, чем на Украине.
Сельского парня удивили прежде всего обширные сельхозугодья вокруг Ленинграда. Он с удивлением рассматривал так непохожую на украинский чернозём здешнюю почву. Рассматривал торфяные и суглинковые комья и думал: «Удивительно, что в такой земле столько всего родится. Но бедный русский народ, наверное, хлеба вдоволь никогда не наедался – что-то не видно, чтобы на полях колосились зерновые…» Хочу заметить, что всё, о чём я написала, не мой вымысел. Четыре десятилетия спустя, когда я уже была в зрелом возрасте, отец рассказывал мне о своих первых месяцах службы и о том, какой он увидел русскую землю.
А ещё он любовался великолепными дворцами сначала в Пушкине, где находилась его часть. А потом, в одну из увольнительных, удалось ненадолго съездить в Ленинград, и его потрясли величие и архитектура северного города, бывшей столицы империи. В этом нет ничего необычного – наверное, каждый, кто впервые попадает в этот город, так отличающийся от других городов нашей страны, испытывает восторг и очарование.
Как только отец попал в Ленинград, сразу же постарался отыскать Летний сад – в это место он стремился с особым чувством. Бродил по осенним аллеям и с волнением вглядывался в каждый уголок парка, пытаясь узнать тот, где в 1835 году его любимый поэт Шевченко познакомился с художником Сошенко, и это знакомство явилось началом освобождения будущего великого украинского поэта из крепостной неволи. Ему хотелось побывать и в других местах, связанных с пребыванием поэта в Петербурге, но времени оставалось немного, и, побродив по центру, он всё же отыскал ещё одно место, памятник Петру Первому от Екатерины Второй, о котором Шевченко так писал в поэме «Сон»:
Це той перший, що розпинав нашу Україну,
А вторая доконала вдову сиротину.
В этом произведении Шевченко называл царей палачами, кровопийцами и нелюдями. Всё, что писал украинский поэт, понятно не только украинскому, но, даже без перевода, и всякому русскому человеку.
Но рупоры нынешних «демократов» рассуждают иначе. Они восхищаются умными и благородными царями, сокрушаются «о России, которую мы потеряли» после 1917 года. Забывая, что в царской России существовало сословное общество, при котором баснословными привилегиями и богатствами страны пользовались высшие слои общества – именитая знать и помещики. А миллионы рабов империи пребывали в нищете и бесправии, к тому же были безграмотными. И представители высшего сословия вовсе не собирались добровольно и мирно делиться своим положением и привилегиями с простым народом…
Позиция обласканных нынешней властью, ангажированных историков весьма отличается от мнения народа и его представителя, истинно народного поэта, родившегося крепостным, бесправным рабом на самом социальном дне великой империи…
Через двадцать лет после смерти папы, прощаясь с родной квартирой в Тернополе, в которой прошли мои школьные годы, перебирая семейные фотографии, я наткнулась на одну, старую, которую никогда прежде не видела, у отца вообще не было фотографий довоенного времени. Видимо, это единственное фото отец послал своему брату из армии, о чём свидетельствует надпись на обороте, и оно сорок лет находилось в семье брата, а после его смерти оказалось у папы. Я как будто встретилась с папиной юностью и заглянула в его светлые мальчишеские глаза.
На фотографии 1939 года отец совсем молодой юноша, красноармеец в будёновке со звездой. Лицо, как у моей бабушки Натальи, его мамы, немного удлинённое, чётко округлое, не скуластое. На этом умном лице выделяется высокий лоб и большие синие глаза. Взгляд их был очень прямой, открытый, он и в молодости, и в зрелые годы располагал и притягивал к себе людей. Взгляд человека, на которого можно положиться, не способного на ложь и предательство.
Когда я смотрю на эту фотографию, вижу поразительное сходство деда и внука – моего папы и моего сына. Я – связующее звено между ними. С тревогой всматриваюсь в будущее. Ограничится ли сходство между самыми близкими для меня людьми только внешними чертами? Не погубят ли нынешние «демократические» времена высокую нравственную основу, которую, как бы я ни старалась сохранить в нашей семье, может скорректировать сегодняшняя действительность с её новыми моральными ценностями – культом наживы и бездуховности.
Но хочу возвратиться к папиной службе в Пушкине и немного рассказать о его воинской специальности так, как я поняла о ней из его рассказов. Ещё в школе отец помимо истории очень увлекался математикой. Особенно удавался ему устный счёт: складывал, вычитал и умножал в уме двузначные и даже трёхзначные числа. Помимо того имел любознательность и смекалку, легко научился работать с топографическими картами, хорошо ориентировался на местности, быстро и без усилий увязывая ориентиры, рельеф и другие характеристики местности с планом топокарты, хорошо освоил компас. На военных занятиях в Пушкине все эти качества молодого солдата были замечены, и его определили в артиллерию. После прохождения соответствующей подготовки отец был зачислен в 302-й гаубично-артиллерийский полк (гап) РГК (Резерв Главного Командования). Подобные полки, комплектовавшиеся в эти годы в Красной Армии тяжёлой артиллерией, в мирное время были резервом, а в случае начала войны они придавались действующим армиям как средство усиления.
В чём заключалась работа отца в военное время. В своём первом интервью, опубликованном в майском номере газеты «Красная Звезда» за 1961 год, он вспоминал об этом так: «Войну начал артиллерийским вычислителем. Засекал огневые точки врага по приборам, на звук, по ночным вспышкам. Время – считаные секунды. Так и овладел „молниеносной математикой“». Со своим слабым представлением о военной науке я, вспоминая подробности из рассказов папы, представляю боевое участие артиллерийского вычислителя следующим образом. Например, где-то работает огневая точка противника, и её нужно ликвидировать. Вычислитель, находясь на какой-нибудь возвышенности, засекает момент выстрела, определяет направление и расстояние до этой точки и параметры прицела ответного залпа. Вычислитель участвует также в корректировке выстрела.
Мне было тридцать восемь лет, когда ушёл из жизни мой отец. Так что его рассказы о войне – финской и Великой Отечественной я слушала не только в детстве, но и в зрелом возрасте. Хочу сказать, что я была знакома со многими бывшими бойцами, участниками военных сражений – в годы моего послевоенного детства таковыми было большинство мужчин. Но я мало встречала среди них тех, кто добровольно, увлечённо и охотно рассказывал бы о войне. Война – малоприятное занятие, и поэтому бывшие фронтовики предпочитали о ней не вспоминать… И отец не был исключением. Рассказывал, но крайне редко, скупо, уступая просьбам друзей или близких. Чаще всего за столом – спиртное, даже в умеренных количествах, способствовало воспоминаниям и откровенным разговорам.
Способна ли я была запомнить рассказанное отцом? Конечно, далеко не всё. Наша память обладает избирательными свойствами. Из рассказов папы я запоминала только самые впечатляющие, поражающие моменты. К сожалению, мне обычно не так важны были время и место события, номера воинских частей, полков, дивизий и пр. Но запоминалось само событие, ситуация вокруг него, поведение людей, чувства и отношение к окружающему самого рассказчика.
О финской войне отец рассказывал вообще крайне мало. Он не любил о ней вспоминать ещё и потому, что считал эту войну несправедливой, и у него были свои доводы. Отец всегда и по любому поводу имел свою позицию, вытекающую из его представлений о добре, порядочности, честности. Он считал, что нападение такой большой и сильной страны, как СССР, на маленькую Финляндию с целью захвата части её территории было делом неправым. По его мнению, это была агрессия, которую нельзя оправдать ничем. Он понимал, что для нашей страны присоединение Карельского перешейка было очень важной стратегической целью. Но выбранный военный способ был для отца неприемлем, он считал, что нужно было найти иные, бескровные возможности: дипломатические, экономические, договорные, в конце концов – купить часть важной территории.
Думаю, отец вряд ли знал в 1939-м или позже все детали переговорного процесса с Финляндией накануне военных действий. Сталинская пропаганда подавала информацию о происходящих событиях так, как было выгодно существующему режиму. А народу полагалось знать ровно столько, чтобы без колебаний верить официальной точке зрения. Кстати, в нынешние «демократические» времена мало что изменилось. Во-первых, по-прежнему в СМИ доминирует и навязывается односторонняя пропагандистская идея. Во-вторых, важнейшие события сегодняшнего момента, как и прежде, утаиваются и широко не освещаются. Сегодня существует лишь видимость разнообразия информации, по сути же население находится под мощным прессингом, дезинформировано и сбито с толку, не зная даже о том, что происходит в собственной стране…
Конечно, в далёком 1939-м, находясь на армейской службе, где помимо военной подготовки обязательны были политзанятия, на которых велась агитация, представляющая советского солдата освободителем финского народа от эксплуататоров и защитником его свободы, отец не мог допустить и мысли о каких-либо иных, независимых взглядах. У артиллериста Фёдора Горового был долг перед своей Родиной, и в тех конкретных жёстких условиях 21-летнему парню не положено было сочувственно относиться к противнику
Переосмысление произошедшего с ноября 1939-го по март 1940-го пришло только через полтора года после финской войны, когда наша страна сама оказалась жертвой агрессии. Когда советские войска, отступая, иногда с боями, а иногда без них, выходя из окружения, оставляли собственные города и сёла. Тогда отец и вспомнил зимнюю войну с финнами и подумал: «А ведь они тоже защищали свою землю».
Прежде чем писать о войне с Финляндией 1939–1940 годов, я решила ознакомиться с историческими документами того времени. Сборник рассекреченных архивных документов, относящихся к периоду финской войны, содержит приказы, директивы, распоряжения высших военных руководителей Красной Армии, а также дипломатические соглашения и другие документы, касающиеся отношений между СССР и Финляндией накануне и после проведения военной операции. При чтении этих документов произошло нечто удивительное: я начала вспоминать забытые факты, обстоятельства, события, о которых говорил и даже чуть упоминал отец. К сожалению, я не могу вспомнить названия населённых пунктов, где проходил боевой путь отца, он и сам употреблял их совсем немного. Впрочем, запомнился только один упоминаемый им населённый пункт – Сумма (на Украине есть областной центр с однозвучным названием). Наименование рек, озёр, селений, звучащие по-фински, необычны и трудно запоминаемы для славянского слуха, по этой причине, думаю, отец и сам плохо их помнил. Сейчас почти все финские названия на Карельском перешейке за редким исключением имеют другие, русские наименования. Койвисто стал Приморском, Териоки – Зеленогорском, Хумалайоко – Ермиловом, Сартавала – Озерками, а озеро Куолмиярви – Пионерским и т. д. Мне кажется, что нужно было всё же сохранить большинство финских названий.
Книга [40], подготовленная сотрудниками Института военной истории МО РФ по материалам военных архивов, помогла мне восстановить точное время событий; хорошо помню, что отец его указывал, поскольку обладал хорошей памятью в отношении дат давно происходившего прошлого, иногда он точно называл даже число какого-либо месяца.
Так, в его кратком, на двух страницах, изложении своего военного прошлого, написанном через сорок лет после войны, которое я считаю краткой военной автобиографией, чётко названа дата 30 ноября. В этот день гаубично-артиллерийский полк, в котором служил отец, подошёл к государственной границе СССР с Финляндией. После проведённой артиллерийской подготовки началось наступление частей 7-й армии, в состав которой входил этот полк, вглубь территории Финляндии.
От государственной границы до собственно линии Маннергейма, состоящей из нескольких полос капитальных оборонительных сооружений, нашим войскам нужно было преодолеть укреплённую финнами территорию, глубиной в разных местах от двадцати до шестидесяти километров (так называемое предполье). Это была в основном лесистая, слабохолмистая местность с красивыми озёрами и реками. Финны покрыли её сетью вспомогательных оборонительных преград, изрыли окопами, противотанковыми рвами, специальными срезами на склонах холмов. Попадались препятствия в виде нагромождений гранитных глыб (так называемых надолбов), бетонных столбов, многочисленных проволочных заграждений, использовались и другие искусственные, а также естественные преграды.
Тяжёлая артиллерия, в которой находился отец, была привязана к конным обозам и двигалась в основном по дорогам, потому что местность для её перемещения вне дорог оказалась труднопроходимой, особенно когда выпал глубокий снег. Приходилось делать длительные остановки, долго стоять в пробках, все дороги были заблокированы лесными завалами, оплетены многослойными рядами колючей проволоки, часто – заминированы, а мосты на них – взорваны.
Военные действия артиллерии в период этого наступления были плохо согласованы с наступающей пехотой из-за очень плохой связи. Связь с частями пехоты была проволочная, телефонная, а чаще всего не было никакой. Для координации действий использовались конные посыльные, а иногда, как говорил отец, донесения доставлялись пешком. Если же связь вообще отсутствовала, боевые единицы артиллерии не знали, когда и куда направить свой огонь, чтобы поддержать наступающие части пехоты и других войск, а иногда попросту простаивали.
Населённые пункты в этой местности попадались редко, все они были пустынны, брошены жителями и чаще всего сожжены.
Наступление продлилось десять дней. После 10 декабря части Красной Армии вынуждены были остановиться перед так называемой главной оборонительной полосой линии Маннергейма. Эта преграда, проходившая от Финского залива до Ладожского озера, длиной около 130 км, представляла собой систему оборонительных укреплений, состоявших из долговременных бетонных и железобетонных сооружений (ДОТов – долговременных оборонительных точек) различной степени сложности и усиленных окружающими их деревоземляными сооружениями (ДЗОТами), зачастую соединёнными между собой ходами. Долговременные сооружения дополнялись противотанковыми и противопехотными траншеями, различными заграждениями и прочими препятствиями. Эти сооружения строились в основном в 1920–1930-е годы, многие имели бронезащиту, все они предназначались для ведения орудийно-пулемётного огня и долговременного пребывания значительного количества бойцов. Это были своего рода крепости, но построенные не на поверхности, а преимущественно под землёй. На поверхность выходила только защитная амбразура с отверстиями-бойницами для ведения огня.
Подойдя к этой линии крепостей, наши войска не смогли прорвать её с ходу и вынуждены были остановиться и даже местами перейти к обороне.
Для преодоления такого серьёзного фортификационного сооружения не хватало сил и материального обеспечения войск, да и разведданных о расположении конкретных огневых точек. Директивы и приказы о начале прорыва имелись, попытки атаковать укреплённые позиции предпринимались, велись постоянные перестрелки с противником, но прорыва достичь не получалось, в лучшем случае удавалось продвинуться на сотню-другую метров. Попытки прорыва укреплённых финских позиций заканчивались неудачами и большими потерями с нашей стороны. Части нашей армии не были обучены ведению боёв с целью прорыва таких мощно укреплённых объектов, не имели опыта преодоления заградительных и заминированных препятствий. Приобретать необходимый опыт приходилось в боевых условиях.
Это понимали и высшие военачальники. Например, в докладе командующего артиллерией Красной Армии Н. Н. Воронова народному комиссару обороны говорится, что наша армия к началу декабрьского наступления в Финляндии имела «два десятка полностью неотмобилизованных дивизий с явно недостаточными для прорыва средствами усиления» [40]. Говорится также о других недостатках армии, касающихся руководства боевыми частями, их организации и структуры. Эти понятия находятся вне моей компетенции, но понятно, что для прорыва укреплённых позиций не хватало ни количества войск, ни уровня подготовки, ни качества их состава, ни материального обеспечения.
Продолжение: http://www.proza.ru/2015/05/21/2114