— Гляди-гляди, сакура то опадает, хотя только цвести начала. Все ветер, — почти смеёшься уголками губ и щуришься, как лис. Хотя, почему как — ты и есть Лис. Лисик, рыжий и хитромордый скотина. Завтра у тебя защита, а ты водку хлещешь под вишнями. Дурень. И не спорь, все равно будешь дурнем. За тебя, чтоб удача не покидала.
— Какая, нафиг, сакура? Пересмотрел ты своей китайской порнопродукции, — а это Аня. Аня у нас будущий юрист, Аня всё знает. Аня вечно везде вставит свои пять копеек, да и ещё прижмет сверху валуном собственной значимости. Аня, хоть стерва та ещё, но ведь родная. Аня, ну как водочка пошла? Хорошо пошла? Ну, кто бы сомневался. За любовь Анют. До дна.
— Ох, Аннет, но постичь тебе тонкостей японской культуры. Не вкусить их истины и великой философии, — третий голос. Дайте подумать. Вроде бы Хан. Да, точно он, старая зараза. Старая, да и пусть всего на пять лет старше меня. Препод-литер до мозга костей. Канта читал в оригинале и вроде бы видел живого Мураками. Но я в это мало верю. Он же литератор, а кроме того старый врун. Старый, свой. Вздрогнем, Хан. Вздрогнем, за твою мудрость.
— Аньк, ты его не слушай. Все ты… ик!.. постигнешь. Ты же у нас умница, — а Слава, уже хорош. Надрался, Слава? А выпил то всего две стопочки. Слабый организм, с таким и пить то противопоказано, но разве его это колышет? Ха, как бы не так. Славка будет пить, пока вертолетики не начнутся. И потом пить будет. И домой его потащит Хан на своем горбу. Слава неисправим. Твое здоровье, чтоб его… было по-больше, Слав.
— Ребят, а помните когда совсем мелкими были, штаб здесь устраивали, — мечтательный, чуть хрипловатый голос. Лаяна, любимица цыгана! Ой, прости — забыл, что терпеть не можешь эту песню. Лай, ты волосы состригла? Зачем? А, Мара просила. Ну тогда ладно, Лай — для Мары можно. Что говоришь — квартиру в городе сняли? Счастливица. И Мара счастливица. Лай, а помнишь хотели ведь вместе жить, ты с Тамарой, я с Лисом. А видишь ведь, как вышло. Ох, Лай… Да, что это я, впрочем. За вас, Лаян. За вас с Марой.
— Счастливое время было, — Лис улыбается, тянется за сигаретой. Закуривает и Лаян, а Хан наливает себе ещё рюмку. Молчат. Счастливое было. Было. Нет ребят, только не впадайте в тоску. Я ненавижу, когда вы молчите. Ребята!
Лис улыбается, докуривает. Дрожащими пальцами тушит сигарету о ствол многострадальной вишни. Не размениваясь на рюмки и стопочки берет бутылку. Лис улыбается и судорожно шевелит губами, пытаюсь выплюнуть застрявшие в горле слова.
Лис обещал мне не плакать.
Лис встает и протягивает перед собой бутылку. Встает Аня, тихо вздыхает. Хан встает, даже Славик поднимается, кажется почти трезвым. Лае только приходится помочь. Её душат слезы.
Лис улыбается, и громко, почти крича произносит:
— Андрей, где бы ты сейчас, засранец, не был, за тебя. За тебя!
Пьют. Не чокаясь.
А порыв ветер, как лавина, будто потревоженный шумом срывает лепестки только начавшей цвести вишни.