Дети Урала. Выбор. Часть 3. Таежные встречи

               
         
     Много лет прошло с тех пор, как я впервые увидел этого человека. Это было в далеком детстве, в уральском селе Лача. Вытянувшись длинной вереницей домов, оно стояло прилепившись с обеих сторон к широкой улице.

    Село разместилось на высоком берегу одноименной речушки, неторопливо несущей свои чистые воды из дремучего леса. Здесь заканчивался ее трудный путь. В километре, не более, она сливала свои холодные воды в таежную красавицу Лозьву.

    Берег, поросший травой, полого опускался к речушке. За ней раскрывалась широкая панорама зеленых лугов, выпас для скота. За спиной села- огромное поле созревающей пшеницы. Дальше глухой стеной стояла необъятная тайга, не знавшая в те годы вандализма и массовых пожарищ.
 
    День был солнечный, пахло скошенной травой, стрекот кузнечиков и порхание бабочек поднимали настроение. Из открытых окон дома вдали за рекой просматривался поблескивающий синевой лес.
               
    Пятистенный дом, где жила моя сестра, был большой деревянный, рубленый из толстых бревен. Его окна внимательно следили за всем происходившим с трех сторон света. Железная крыша, выполненная в форме шатра, придавала ему какую-то привлекательность. Половину дома занимала сестра с мужем, другую – хозяин дома.

     Дома он бывал редко, большую часть жизни проводил в тайге. Охота-была его стихией. Там, в таежной глухомани у него была зимовка. В ней со своими верными четвероногими спутниками он коротал ночные часы. Вдали от цивилизации, находил для себя покой и умиротворение. Таинственная, молчаливая тайга не мешала ему размышлять о смысле жизни.

     Сегодня утром он приткнулся к берегу мелководной речушки. Его большая лодка заполнена боровой и водоплавающей птицей. Он пришел в свой дом отдохнуть, попариться в баньке, запастись провиантом и продуктами.

     Вечерело. По селу прогнали мычавшее стадо, поднявшее дорожную пыль и оставившее на дороге запах животных. Ласковое, уставшее солнышко с любопытством заглядывало в открытые окна дома.

     Сестра готовила ужин. На большом кухонном столе ворчал расходившийся пузатый самовар. Неожиданно на нашей половине появился хозяин дома. Крепкий, высокий, подвижный старик с густой копной волос, покрытых инеем времени. Его лицо было скрыто густой бородой, скрывавшей безобразные шрамы, идущие от виска и выше, пропадавшие где-то в волосах бороды. Жилистая, толстая шея, покрыта множеством клетчатых складок. Большие, сильные руки в царапинах. Из под густых, лохматых, седых бровей смотрели два любопытных озорных огонька.

     После баньки, в чистой одежде, он выглядел гораздо моложе. Длинная темно синяя рубашка косоворотка  подпоясанная каким-то толстым, плетенным шнурком, украшала его стан. Грубые суконные штаны прятались в кожаных голенищах свернутых бродней  (сапоги, собственного изготовления сшитые из кожи). Ходил он  легко и бесшумно. Это был веселый, жизнерадостный старик, манерами и речью похожий на старообрядца.

     Мы рассаживались за столом. Хлебосольная сестричка пригласила гостя к столу. 
Дед, так я его называл, от приглашения не отказался. Энергичным шагом здорового человека он быстро занял место за столом. Он оказался интересным собеседником и веселым рассказчиком. Дед много рассказывал о таежной жизни. Из его уст летели искрометные, милые сердцу поговорки и прибаутки.

   За свою долгую жизнь, он многое видел. Месяцами находясь в тайге, привык к одиночеству, знал повадки зверей и птиц. Знал места их обитания. Знал где искать соболя, глухаря или белку, где висят не тронутыми гирлянды кедровых шишек, где можно встретить хозяина тайги. Он любил таежную тишину. Это была его жизнь.

    -Вы знаете,-говорит дед,- в тайге я больше молчу. Ну с кем же мне говорить?
Тожно с собаками. Мне семь десятков, а я как горный козел ношусь по тайге. Другой жизни я не знаю. Он громко засмеялся, в его горле что-то клокотало и хрипело.
     Сестра поставила на стол бутылку московской водки. Саша неторопливо откупорив наполнил содержимым три стаканчика. Смеясь и потирая ладони своих рук, дед умиленно говорит,- Хороша водка. Шибко много я не пью, а вот рюмку другую с удовольствием прихлопну.
 
     Небольшой стаканчик потерялся в трущобах его громадной ладони. Выпив, он на мгновение зажмурился и тряся головой с восхищением выдохнул,- Хороша! Но сидеть с ним за одним столом было как-то не комфортно. При пережевывании  пищи из его рта разносился неприятный шум. Словно там работали жернова. Дед не замечал наших перемигиваний. Он радовался семейному столу и тому, что никто не мешал ему выговориться. Глядя на его активное пережевывание, у меня невольно наворачивалась не прошенная слеза.

     Я выскочил на улицу. На дворе шагали тихие, летние сумерки. Я долго ходил по двору, наблюдая, как миролюбиво уживаются собаки хозяина с нашим псом. Вернувшись в дом, деда я не застал. Сестричка занималась кухней, Саша проверял свое охотничье снаряжение. Я крутился рядом, пытаясь быть чем-то полезным.

  -Саша, а что за человек наш хозяин дома? Почему раньше я ничего не знал о нем?
- Он охотник- промысловик, дома бывает редко. Поэтому мы тебе ничего о нем не рассказывали. Жена и дети живут где-то в городе. За свою долгую жизнь он многое повидал. В его охотничьей практике много интересных и страшных случаев.
-Саша, что у него с лицом? Расскажи мне о нем. -Хорошо...

     Будучи молодым, он как-то собрался поохотиться на медведя. - Батя, возьми меня с собой! – просит четырнадцатилетний сын. -Что ты! Что ты! Не детское это занятие. Рановато тебе сынок идти на медведя.
Но жена рассудила иначе. - Возьми! Пусть малец учится. - Может и правильно, - спорить не стал.

  Взяв двух натасканных на медведя собак, встав на лыжи, они заскользили в лесную чащу. Погода стояла тихая, морозная. Через плотные, снежные облака нет, нет да  и прорывался скупой желтый луч. От этого вокруг все оживало, снега искрились своей нетронутой белизной. Охотничьи лыжи: широкие, обтянутые оленьей шкурой, легко скользили по снегу.

   Вскоре собаки обнаружили засыпанную мощным слоем снега, медвежью берлогу и начали облаивать. Охотники, сняв лыжи, поставили их в сторонке, под деревом. Сына, с ружьем отец, поставил подальше. Сам, опираясь спиной о сосну – вековуху, встал напротив берлоги.
 
   Разбуженный зверь, недовольный происходящим, лениво выполз из берлоги.
 Увидев человека, разъяренный зверь поднявшись на задние лапы двинулся на охотника, не обращая внимания на собак, кусавших его за лапы.

   Дед нажал на спусковой крючок. Выстрела не последовало, осечка. Пока охотник возился со своей одностволкой, а это всего лишь мгновение, медведь схватил его могучими лапами и подмял под себя. Когтистой лапой, зацепив лицо охотника, он сорвал кожу с правой стороны лица от виска до подбородка.

   От боли охотник потерял сознание. Испуганный  сын, забыв что у него в руках ружье, с плачем бросился к медведю, толкая ствол ружья в пасть зверя. Медведь, жуя метал, пытался вытолкнуть его, но плачущий мальчик все дальше и дальше толкал его в пасть зверя. Медведю надоела эта возня. Резко вытолкнув ствол, он бросился в лес по снежным сугробам преследуемый собаками.

   Мороз крепчал. Снег вокруг лежащего без чувств человека залит кровью. В воздухе пролетали снежинки. Вокруг стояла зловещая тишина. Быстро темнело. Скрипучая, морозная поземка тяготила сорванца.

   Боясь подойти к отцу, предчувствуя что-то страшное, не поправимое, не зная что предпринять, он стоял в растерянности. Слезы бесконечным потоком текли по его замерзшим щекам.

   Суровый, дремучий лес, молча наблюдал за происходившим, боясь окончательно испугать юного охотника. Просыпающаяся вьюга, со звериным завыванием гнала поземку по белому снегу.

   Время не ждет!

   Малыш, встав на лыжи, быстро бежит, к людям за помощью. Тем временем, отец от боли и холода пришел в сознание.  Тишина. Лес точно онемел, боясь своим неосторожным движением причинить боль пострадавшему.

   Он один, ни собак, ни сына; страшно болит голова и тело помятое топтыгиным. Он ничего не видит. Глаза застилала кровавая пелена. Что-то, холодное и мерзкое, мешает ему, причиняя острую боль, клонит к земле.

   Тем временем, мороз крепчал. Быстро темнело. Лежать нельзя. Охотник пытается привстать, но острая боль в области лица, бросает его на окровавленный снег.

   Холодно…. Можно замерзнуть…. Придя в сознание, он нечеловеческим усилием, ничего не видя, механически поддерживая рукой что-то липкое, висевшее с подбородка, причиняющее неимоверную боль, поднимается на ноги. Сил нет, голова идет кругом…. Напрягая последние силы, он правой рукой поднимает с груди эту липкую, кровавую, холодную массу, мешающую ему, постепенно сознавая случившееся….
 
   Подняв и как бы восстановив на место рваную массу, сквозь кровавую пелену, он что-то видит…. Осторожно делает первые, неуверенные шаги по глубокому снегу. Тело плохо слушается, в голове страшный шум. Кровь, капая на одежду, сворачивается и, замерзает. Сделав несколько шагов, охотник ногой зацепился за хворостину, лежащую под снегом. От резкого толчка страшная боль пронзила все тело. Теряя сознание, он падает.

   Свидетелями этой трагедии явились – молчаливая тайга, да плач вьюги то злой, то жалобный, пробудивший охотника.

   Очнулся…. Холод сковывал тело. Нужно двигаться, иначе – погибель. И вновь подняв рукой что-то висевшее, полузамерзшее , в полуобморочном состоянии, он пытается двигаться. И опять падение….

   Ему на встречу двигались односельчане, поднятые по тревоге сыном. Оказав первую помощь и уложив охотника на спаренные лыжи, они торопливо двинулись в обратный путь. Их окружала суровая уральская ночь и разгулявшаяся вьюга.

   Утром охотники продолжили преследование, теперь уже опасного медведя – шатуна.

   В больнице пострадавшему удалили отмершие ткани лица, заменив на что-то  искусственное. Так он и жил, скрывая свой дефект, отпуская волосы с головы вниз, переплетая их с волосами бороды, зачесанными наверх….

   Вот какие страсти испытал в своей жизни наш дед.  А на дворе уже стояла темная ночь. Пора спать. Долго я не мог заснуть, вспоминая услышанное...

   Прошло много лет. Однажды, приехав на Урал, при разговоре с Сашей, они к тому времени жили в рабочем поселке, я вспомнил эту страшную историю. -Саша, а как наш дед- охотник? Жив еще? -Застрелился наш дед...
               
   Я не поверил своим ушам. -Да, да! Когда он почувствовал свою немощь... застрелился. Он не хотел показывать людям свою старческую слабость.

    Где-то далеко слышится лай собаки. Ей отзываются другие и по всему рабочему поселку покатилась собачья песня, мешавшая  заснуть. Меня поражала жизнь, а теперь и смерть сильного и скромного человека. В доме тишина и только под окном слышался тихий шелест. Пора спать...скоро подниматься. На востоке слабый ветерок уже стягивал ночную вуаль.


    А наша жизнь продолжалась. Таежная глухомань манила нас. Она очаровывала меня своей: красотой, богатством и покоем. Все свободное время мы проводили в тайге. Здесь Саша учил меня стрелять и выслеживать боровую дичь…

   Я медленно двигался по лесным тропам, заглядывая под кроны деревьев, собирая грибы. Болотистая местность усыпана спелыми: черникой, голубикой, морошкой и созревающими: клюквой и брусникой.

   Изредка слышался сухой щелчок, утопающий в безмолвной тишине. Это Саша выслеживал дичь. Вот мои пайва и корзина наполнены лесными дарами. Можно и отдохнуть.
 
   Где-то рядом в кустах, раздается хруст валежника. Кто-то быстро прошел стороной и опять наступила звенящая тишина. - Это лесной красавец лось, -сказал при встрече Саша.

 
   Тучи насекомых, в бессильной ярости, бились о мой накомарник.
Минуя валежник и густые заросли кустарника, я вышел на небольшую поляну. Здесь, краски леса резко менялись. Стволы сосен отливали позолотой их густая, зеленая крона виднелась где-то высоко в поднебесье. Мягкая, мшистая зелень в свете проникающих солнечных лучей, искрилась.

   Не обращая внимания на комариную злобу, я решил отдохнуть. Зная, что где-то рядом находится Саша, в своей безопасности не сомневался. Я предавался мечтам.

   Неожиданно, в густом кустарнике, что-то зашумело, затрещало. По лесу разнесся раздирающий душу болезненный писк и грозный рык. Все стихло. И опять – звенящая тишина. Лежать на поляне, было уже не комфортно….

   Выстрел прозвучал у меня за спиной. Рядом стоял улыбающийся Саша со своей малокалиберной винтовкой ( он был председателем ДСААФ). В легких не промокаемых броднях, он двигался как тень….

   Мы направились  в сторону дома. День был жаркий. В лесу, в накомарнике душно. От всего увиденного и услышанного, у меня пересохло во рту. Хотелось пить. Хотя бы глоток воды, хотя бы смочить пересохшие губы….

   Саша вынимает из кармана носовой платок. Пальцы руки погружает во мшистую мокрую почву и вырвав пригоршню мокрого мха с крупными каплями болотной влаги, завернув в платок, передает мне. Утоляя жажду, Я с жадностью вытягиваю пахучую болотную влагу.

   В конце лета с группой мужиков, мы ходили шишкарить. Домой в котомках приносили чистые орехи.

   А вот уже зреет черемуха, листва деревьев обретала удивительно-сказочный цвет. Водную поверхность покрывала мелкая рябь, на которой цветным покрывалом колыхались опавшие листья. Нас чаще посещали дожди. Пора домой.

   Путь к дому лежал через тайгу. Это двенадцать часов ходьбы по лесным тропам.
Или другой вариант -  катером по известному мне маршруту. Это утомительно и долго.
 
   Из села на станцию шла семья: отец, мать и дочка, моего возраста. Шли они налегке. Поклажу и ружье несла на себе оседланная лошадь. У меня за спиной большая, тяжелая котомка с сушеной рыбой, орехами и прочими лесными дарами.

   Ранним утром, едва забрезжал рассвет, попрощавшись, мы двинулись в путь.

   Лицом, руками, телом мы ощущали утреннюю прохладу. Чувствовалось приближение осени. Прозрачная, как слеза роса, омывала обувь и штанины моих брюк. На плечи  и спину с придорожных деревьев падала прохладная влага. Преследуемые тучами насекомых, мы гуськом шли по узкой, еле заметной таежной тропе. Вокруг тайга с болотными кочками и жижей, хлюпающей под ногами.

   Светало.

   Сквозь громадные кроны деревьев, словно скользя, вспыхивал солнечный луч, зажигая золотом вершины деревьев. Небо очищалось от серых тяжелых туч, удивляя своей чистотой. Ласковые лучи, продираясь через дремучую чащу обнажали величественную красоту природы.
 
  В кедровнике, беззаботно прыгали юркие белки. Вдоль упавшей колоды мелькнул в стремительном беге бурундук. С лесной поляны, при нашем приближении, со свистом поднялись глухари и упали где-то недалеко в кедровнике. В лесу становилось душно, а узкая тропа вела нас все дальше и дальше в глухие дебри.

   Вокруг стояла вековая тишина. И казалось мне, что если громко крикнуть, лес проснется от волшебного сна и огласится какой-то удивительной мелодией звуков. Но ничего подобного не происходило, лишь комариные метели злобно преследовали нас.
   Тонкие, беленькие, словно выкупанные березки, растущие вдоль тропы, своими вершинами пригнутые на тропу, затрудняли наше передвижение.
 
- Это работа хозяина тайги,- говорит мужчина,- знай кто здесь хозяин. Выкатывая на тропу колоды, пригибая молодые деревья, он создавал, редким путешественникам, дополнительные трудности.
Время катилось своим чередом, наше путешествие продолжалось. Мы шли по мшистой тропе, слегка проседающей под нами и выталкивающей на поверхность хлюпающую болотную жидкость.

   Душно.

   Котомка веревками врезалась в мои плечи, сухое оперение рыбы покалывало спину, приходилось терпеть. Временами я подкладывал под веревки руки или сухие ветки, но это облегчения не приносило. Хотелось пить, но об отдыхе не помышляли. Люди шли налегке, лениво перебрасываясь отдельными фразами. На мое состояние они не обращали внимания. Узкая тропа вывела нас на довольно открытую местность. Мощные деревья и бурелом уступали место мелколесью.

   Картина менялась. Из темной, мрачной тайги, мы вышли на освещенное солнцем пространство. Пробежавший, ласковый ветерок, нежно обнимая нас, охладил разгоряченные лица, разогнал надоедливых комаров. Стало легче дышать. Мы, словно попали в другой мир. Забыв об усталости, мы невольно любовались величественной красотой природы: искрящейся позолотой мачтовых сосен, их зелеными шапками, заневестившимися березками и бугристо бархатным, зеленым покрывалом мха и разнотравия.

   Лошадь ведомая хозяином за узду, шла послушно. Под ее тяжестью мягко проседал грунт выталкивая на поверхность болотную жижу.

   Вдруг она заупрямилась, остановилась и не хотела дальше идти. Нервно дергая головой, лошадь пыталась вырвать узду из рук хозяина.

- Что случилось?

   Лошадь, норовила свернуть с тропы то вправо, то влево. Упираясь передними ногами она глубоко грузла в болотной почве. Храпя, кося свой испуганный глаз, она с большим усилием вытягивала передние ноги  проваливаясь задними.  Нас пугал ее очумелый взгляд, ее поведение и дикий храп. А вокруг стояла таинственная тишина.

   Так продолжалось, очевидно, несколько минут, показавшиеся нам вечностью.

   Наши взоры невольно обращены вперед, по теряющейся тропинке в болотных кочках и лесных травах.

   Метрах пятнадцати, возле гнилой колоды, уложенной поперек тропы, сидел хозяин тайги.

   Мы оторопели. Лошадь храпя, боролась с болотной почвой, кося свой испуганный, дикий глаз, в сторону нежданного гостя. О ружье забыли.
Мы с испугом смотрели на невозмутимого топтыгина, а он на нас. Как долго мы пребывали в оцепенении, трудно сказать, казалось - этому не будет конца. Медведю, очевидно, надоело глядеть на перепуганных людей. Он молча поднялся на свои могучие лапы, последний раз взглянул на нас, как бы о чем-то предупреждая и не спеша отправился восвояси. Через минуту он исчез в таежной глухомани.

   Успокоенная лошадь готова продолжить свой путь, но мы, от пережитого, не могли прийти в себя. Объявлен привал. Мы упали там, где стояли, постепенно приходя в себя. Я лежал возле тропы, на мшистой поверхности, глядя в небо, где синь - как вода застыла, а на деревьях алела паутина.

   Позолота сосновых стволов и белизна берез, масса ягод на болотных кочках уже не привлекали моего внимания, ничего не хотелось. Ныли натертые плечи и спина, во всем теле накопилась усталость. Отдохнув, успокоившись и подкрепившись, мы продолжили свой бесконечный путь. Берест, подложенный под веревки котомки, временно облегчил мои страдания, но дорога была длинная и усталость вновь брала свое. Плечи горели от натертых веревок, создавалось впечатление, что я нес многопудовую гирю. Но вот, постепенно, исчезает позолота деревьев. Лес становится угрюмым, не приветливым, тучи комаров и мошки бесконечно атакуют нас. Быстро наступающая ночь прохлады  не приносит…

   Вот по вершинам деревьев пронесся легкий ветерок. Потянуло прохладой.  В ночной тишине слышится крик паровоза….

   Мы у цели. Вот она таежная станция «Глухарное».

   Тишина. Вокруг ни души, я прощаюсь со своими спутниками. Приобретя билет на проходящий поезд,  и забравшись на третью полку общего вагона, я засыпаю крепким сном.

   Это был мой последний, таежный поход, о чем сегодня я с грустью вспоминаю. Прошли годы. Моя сестра давно сменила место жительства. Рабочий поселок был ее последним пристанищем. Саша работал в больнице, Аля на железной дороге, дети закончив десятилетку, разлетелись из родительского гнезда. Нашему сыночку Димочке, в связи с его состоянием здоровья, требовалась смена климата и как выход из положения – несколько лет подряд, осеннее - зимний период, он проводил у моей мамы на Урале. Она безумно любила своего красивого внука. Выйдя на пенсию, в силу сложившихся обстоятельств, купила домик в рабочем поселке и жила по соседству со своей дочкой -Алей. Там зимний период проводил наш сын.

   Как-то в шестидесятые годы, мы с Лизой приехали за сыном и в гости к маме. Сидя за семейным столом, вспоминали Лачу, ее красоты и наши приключения. Я предложил Саше проехаться по памятным местам, вспомнить детство, пройтись по берегу Лозьвы, поймать рыбку.

 - А почему бы и нет, - отвечает он. Не тратя времени, мы отправились в путь на мотоцикле. Ехали по лесным дорогам, проселкам и просекам, известным только  бывалому человеку. Где-то возле угрюмо стоящего сосняка, остановились.

 - Смотри, - говорит, махнув рукой в сторону горизонта. – Это все, что осталось от наших лиственных лесов.

   Передо мной бескрайнее лесное кладбище. На земле лежали уткнувшись в землю, громадные стволы деревьев. Все брошено на произвол судьбы. Лиственный лес – это прежде всего пищеблок и аптека для лесных животных и зверей, но для человека он оказался не перспективным и был уничтожен. Он гнил соседствуя с семенами хвойных деревьев. В верховьях Лозьвы построен гидролизный завод, отходы производства сбрасывались в таежную реку. Отравленная рыба, большая и малая, плыла к верху брюхом в низовья реки…. А что? Земли, рек и лесов на Руси тьма и совесть за эти деяния никого мучает. Лишь жители пострадавших регионов сидя за столом, изредка вспоминают о том, какой это был край. И стоит великан в мертвом безмолвии, нахмурившись с  застывшим упреком.

- Люди, что Вы, делаете?

Опомнитесь! Здесь будут жить Ваши дети и внуки, сохраните для них природу!

                Очнись! Безумьем ты объят,
                Стучится разум в двери.
                С тревогой на тебя глядят:
                Деревья, птицы, звери.
                Ты слышишь зов полей и рек,
                Владыка на планете.
                Куда шагаешь человек?
                Куда шагаешь человек?...
                Опомнись! Ты один за
                Все в ответе!

   Но человек не слышит. Он медленно пожирает богатыря. Люди, живущие в зеленой зоне, задыхаются от пыли, грязи и газов. Лесные массивы теряют свою привлекательность…. Животные и звери погибают или бегут прочь, подальше от человека.

   На высокую ель, тяжело размахивая крыльями, опустился коршун. Это один из последних «могикан». Зорким, всевидящим оком он смотрел на мертвые, лесные завалы, брошенные на погибель миллионы и тяжело взмахнув крыльями, улетел, чтобы не видеть этого преступления.