Психотерапия

Владимир Пасько
«Конечно, это не настоящая психотерапия, а терапия ненастоящая, что видно даже из уже произнесённых мной только что слов, но ведь и это последнее и всё последующее – всего лишь частное мнение того, кто это произносит.»

Из «Лекций по взаимообучению» Евгения Р. Бараночкина

В дверь постучали.
Психотерапевт поднял голову и не удивился (профессиональная привычка).
Более того, он встал из-за стола, взял с подоконника лейку и стал поливать фиалки, растущие тут же, на подоконнике, в глиняных горшочках, которые сам же и покупал. Полив цветы, он громко сказал: «Да!»
В кабинет вошёл мужчина, внешность которого не имеет значения.
– Садитесь, – сказал психотерапевт, и сел сам.
Мужчина сел тоже.
– Давайте-ка начнём с имени, – сказал психотерапевт, – но, собственно, только потому, что вас как-то зовут.
Так он пошутил – возможно, чтобы настроить пациента на позитивный лад, – но мужчина, кажется, обиделся.
– Игорь Владиславович, – сказал он. – А вас?
– Как зовут меня – это неважно. Я по-другому строю свой сеанс – и это моё право. К тому же вы знаете, к кому пришли на приём.
– На двери нет таблички, – задумчиво сказал посетитель.
– Конечно есть! – С этими словами врач поднялся из-за стола и открыл дверь. На двери была табличка (которую, правда, в настоящий момент видел только сам врач) с надписью «Психотерапевт Иванов И. В.» – Видите, что здесь указано? Тра-та-та-та-та… ну и так далее… и далее: «Пси-хо-терапевт!» Просто вы её, табличку эту, не заметили. Хотя, конечно, вы её и не могли заметить, – добавил он с непонятной мужчине значительностью (чему тот не придал никакого значения).
Врач вернулся за стол и стал в упор разглядывать пациента.
– Вот вы какой, Игорь Владиславович, – сказал врач после непродолжительного молчания.
– А вы думали – какой я буду?
– Я ничего не думал. Это вам решать, каким вам быть. Перейдём-ка лучше к делу.
Он вынул из ящика стола тонкую папку, открыл её и стал задумчиво читать или делать вид, что задумчиво читает.
Всё это время мужчина оглядывал кабинет. Лицо его ничего не выражало. Наконец он кивнул, будто в чём-то убедившись, и подошёл к окну.
Над Москвой стояла хорошая погода, и по стене высотки Университета ползла вверх какая-то небольшая фигурка, предположительно фигурка монтажника-высотника. Во всяком случае, так казалось.
Мужчина вернулся на место и сел на стул.
– Итак – сказал врач, отрываясь от бумаг, – вы утверждаете, что вы космонавт и, более того, находитесь на космическом корабле.
– Ничего подобного я не говорил – сказал мужчина.
– Но это же очевидно! – воскликнул врач, взяв обеими руками папку и как бы протягивая её больному. – Вот: «мужчина, белый, 35 лет, жалуется на детализованную галлюцинацию…» (кто это писал?! что это значит?!)… ну да ладно: «к настоящему… ага… к настоящему моменту практически подменившую картину реального мира. (Кабы ещё знать, что такое реальный мир… но вы это не слушайте, вам это вредно.) Утверждает, да, утверждает, стало быть, что является последним выжившим на комическом корабле, подвергшемся нападению пришельцев». Кстати, – врач отложил папку и строго посмотрел на пациента, – с чего это они «пришельцы», как вы выразились?
– Во-первых, я ничего подобного не говорил и вообще не люблю вашу дурацкую фантастику. А во-вторых, они напали…
– Безусловно! – с энтузиазмом перебил его врач. – Пришельцы всегда нападают! Но, согласитесь, вы такой же пришелец в тех далёких краях (если эти края существуют и если вы там бывали!), как и они. Мне ситуация – воображаемая, конечно! – видится следующим образом. Налицо конфликт между её участниками, одни из которых называют себя, допустим, людьми. Притом не факт, что «людьми», то есть «человеком», если в единственном числе, называете себя вы, – то есть вы, вы и именно вы (человек без хорошего вкуса сказал бы: «вы лично», но это к делу не относится). Хотя на вид… на вид, допускаю, вы как будто имеете основания так называться. А другие – допустим, как-то иначе. Не то чтобы так уж прямо «нелюдями» (в общем-то это было бы забавно… и вы не представляете, с чем мне подчас приходится сталкиваться!) – но ведь как-то? Как именно, кстати?
– Знаете, они не назвались – может, просто времени не было, – усмехнулся мужчина.
– Ваша ирония неуместна, – строго поднял руку врач, – груба и, возможно, цинична, а тем более в моём кабинете. Она… э-э-э-э… неизящна и к тому же не продвигает лечение в нужную и в известной мере позитивную сторону.
– Лечение?
– А вы думали, как? – ответил врач – Зачем, – он обвёл широким жестом руки пространство вокруг себя, – всё это нужно? Как вы думаете? Да, конечно, вы думаете, что всё, что с вами (а вернее: здесь) происходит, происходит прямо сейчас: этот кабинет – эта Москва – этот звездолёт – эти, наконец, фиалки на подоконнике. Я наконец. Да вот ведь же и вы сами, в конце-то концов! Происходите, если я могу так выразиться. Сейчас.
– А что, не сейчас?
– У нашего с вами «сейчас», – ответил врач, доверительно наклоняясь к собеседнику, – очень длинные руки, если говорить эпитетами. Не буду вас утомлять терминами, скажу простыми словами: мне всё ясно.
– Всё?
– Да, всё – кроме двух-трёх вещей.
– Не посвятите? – с незаинтересованным видом предложил пациент.
И врач, пожав плечами, рассказал ему всё.
По его словам выходило вот что.
Пациент доставлен в психиатрическую клинику («ну, то есть, не сюда, разумеется, не в мой кабинет») прямо с космодрома. Он – командор звёздного эсминца (тут врач скривил такую рожицу, что трудно описать), действовавшего в частном космическом секторе ### (информация конфиденциальна). В клинику привезён тридцать лет назад – и с тех пор в ней находится.
Однако пациент считает, что до сих пор находится на космическом корабле, на который напали пришельцы, уничтожив затем весь экипаж.
На вопрос: почему он сам не был уничтожен? – пациент отвечает, что он одет в скафандр (притом скафандр на нём до сих пор, хотя пациент не раз бывал раздет до трусов, разумеется, и даже более того!). Итак, пациент одет в скафандр, оборудованный взрывным устройством, которое сработает, если попробовать скафандр несанкционированно снять. Или в том случае, если он сам нажмёт на некую кнопку… либо отпустит её – и она, так сказать, разожмётся… но поскольку всей этой атрибутики предположительно не существует в действительности (но, конечно, всегда возможна врачебная ошибка!), то и положение и дальнейшая судьба кнопки не представляется значительной. («Тут вы сильно ошибаетесь», – вставил пациент, но врач предостерегающе поднял руку и продолжил:)
И поэтому пришельцы вынуждены применять иные методы воздействия – скажем, метод убеждения (что, конечно, смехотворно), а кроме того… – Тут он замолчал, видимо, сходу не придумав должного «кроме», и продолжил так:
В чём пока, разумеется, не преуспели («иначе нас с вами тут бы не было»).
Но.
В тот момент, когда открывается дверь кабинета психотерапевта, пациента словно подменяют. По сути так и есть – только подменяет он сам себя. При каждом контакте с психотерапевтом он настаивает на том, что пришёл на приём к нему впервые. В данном случае так и есть, но до меня были другие, уходящие в глубокое прошлое. Повод для сомнений и, как говорится, для мучительных размышлений? Он, видите ли, не может решить, где, собственно, находится: в Москве, где живёт поблизости, здесь, на проспекте Вернадского, с женой Татьяной и двумя детьми, – мальчиком и девочкой, – или же на атакованном пришельцами звездолёте? Что касается лечебницы – то она не входит в данный план рассмотрения, и пациент о ней то ли не помнит (не имеет памяти), то ли она и правда в действительности не существует – как, впрочем, и остальные два слагаемых (скажете вы, но…). Но ведь что-то всё-таки есть – ведь не бывает так, чтобы не было вовсе ничего. Может быть, я и неправ, может, прямо сейчас я готов совершить грубую ошибку, прямо сейчас, тут и здесь, предпринять логический, так сказать, скачок, но для меня, – субъективно, конечно, – факт остаётся фактом: эсминец действительно подвергся чьей-то атаке с гибельными последствиями для экипажа. Сам командор был обнаружен в бессознательном состоянии в одном из отсеков – посадка была произведена земными оперативными службами – и, очнувшись, скафандр снять отказался (см. историю с кнопкой): инче – буфф! Разумеется, потом скафандр был разминирован бригадой сапёров и снят – но снят в реальности, но не, как оказалось, в сознании командора…
Который не просто попеременно находится в одной из двух своих галлюцинаций, но есть основания полагать, что он пребывает в каждой из двух одновременно. И именно в связи с этим – а не с чем-то иным, как считают иные психологи – был помещён в некую предполагаемую лечебницу, адрес которой не совпадает ни с адресом проживания пациента (пр. Вернадского и т.д.), ни тем более с адресом сектора галактики или чёрт-те как это фантастическое место кличут! – воскликнул врач с раздражением; но затем продолжал:
В связи с этим последним мной была выдвинута гипотеза (к вашему сведению и, возможно, к вашей беде принятая в научном мире и – главное – одобренная нашим руководством), что именно в тот момент, когда пациент «А» в своей «московской галлюцинации» (где живёт на Вернадского и т. д.) якобы приходит на приём к психотерапевту, в его сознании «просыпается» некий пациент «Б», находящийся в ситуации «звездолёт». Либо наоборот – с очевидными (тут врач со значением поднял бровь) оговорками. И всю эту «слоёную» ситуацию сознание подсовывает самому себе, возможно, в качестве некой парадоксальной опоры. Случай, собственно говоря, исключительно простой. Однако… – И тут врач прокашлялся и затем продолжил:
Однако пациент в состоянии «А» только ЗНАЕТ о существовании своей (возможно, ложной) личности «Б», но не имеет с ней актуального (то есть реализующегося в настоящий момент) контакта, или раппорта, как если бы – объясняю для профанов – моя левая рука не знала, что, собственно говоря, творит моя правая рука. Более того, он, пациент, будь он хоть «А», хоть «Б», ТОЛЬКО ИНФОРМИРОВАН (с некоторой натяжкой можно сказать: информирован самим собой) о том, что он часть времени живёт в галлюцинации «звёздный эсминец», – но, однако, памяти о жизни в этой галлюцинации у него нет. Как нет и памяти в обратной ситуации – в ситуации квартиры на Вернадского – которая, конечно, реально существует и где реально существуют жена Татьяна, дети и сам подоз… больной. Этот факт неоднократно проверяли, даже, как говорится, внезапно, то есть ночью или под утро, а один раз даже вломившись в квартиру под видом хулиганов, заручившись согласием органов. Но суть не в том. Суть вот в чём: нет памяти о галлюцинации – нет и самой галлюцинации. Ведь каждый, к примеру, может сказать себе, что он, скажем, кошка. Но если у него нет фактов, подтверждающих то, что он – кошка, однако он продолжает в это верить, то его кошачесть и есть вопрос веры – только и всего.
А из всего сказанного понятно, что пациент, который каждый раз появляется на пороге психотерапевта, не только вменяем, а собственно галлюцинациями не страдает. То есть – здоров. Просто верит во что-то…
Но тогда получается, что личность, живущая только во время воображаемого сеанса у психотерапевта, психически здорова.
И это вызывает у психиатров, психологов и так далее в том же духе ряд вопросов, попытка решить которые, как выясняется, ведёт в никуда. Начать с того, что, по убеждению некоторых моих коллег, пофиг, говоря попросту, существует ли пациент в реальности, в воображении врача или же в своём личном воображении, где его и посещает врач – или, наоборот, где он и посещает врача. (Вообще что психотерапевт – что психотерапевтируемый – это между нами девочками… – и тут врач в очередной раз не закончил свою мысль.) А не надо бы посещать: он здоров независимо от его сомнений, размышлений, от его местоположения и вообще, как говорится, его реальности или же нереальности.
А дополнительные тесты, – врач значительно покашлял, – тесты, включая химию, гипноз и полиграф – убеждают, что всё, что пациент говорит, не являясь правдой о реальности, является правдой о его воображаемом состоянии – если, конечно, оно воображаемое.
– Вы всем этим себя только путаете, – выслушав всё это, сказал мужчина через некоторое время.
– Да я ведь только об этом и говорю! – почти радостно воскликнул психотерапевт. – Поэтому наша клиника решила в этом больше не участвовать: это не клинический случай – это логическая конструкция, пусть ею занимаются другие. Как бы это выразиться? А вот так: вы не сумасшедший! Не псих – пойдёт? Так что это наша с вами последняя встреча, хотя для меня и первая. Мне остаётся только пожать вам руку, – почти раздражённо продолжал психотерапевт, – посоветовать чистить зубы по утрам и заниматься зарядкой. Там, в вашей палате, откуда вас ко мне предположительно доставили. Она, кстати, очень комфортная – ну, вы скоро увидите. Вернее, тот вы, который «вы» сейчас, ничего не увидит, ибо, выйдя за эту дверь, прекратит своё существование, а тот, что в палате, и так знает её как свои пять пальцев и – предположительно! – в данный момент там и находится. Но уверяю вас – палата замечательная! Так что… – Он сделал прощающийся жест рукой и заставил себя улыбнуться.
«Какого чёрта я так возбудился и нагрубил пациенту – пусть и несуществующему?!» – с неудовольствием спросил он у себя.
Пациент встал со стула и направился к двери, но, уже взявшись за ручку и приоткрыв дверь, обернулся назад и спросил:
– А как насчёт скафандра?
– Насчёт скафандра? – с недоумением спросил психотерапевт. – А что не так со скафандром?
– А вы не видите, не усматриваете, что все станут здоровы – я имею в виду, психически, – или, можно, пожалуй, так сказать: здоровы реалистически, – как только скафандр взорвётся?
– Но он УЖЕ не взорвался, – возразил психотерапевт. – И потом, вы можете его снять. Ну, или договориться с пришельцами. В итоге те либо улетят…
– Либо не улетят, – сказал пациент. Он покачал головой, вернулся к стулу и сел. – Э, нет, так не пойдёт. Мои – не улетят.
– Откуда такая уверенность? – спросил психотерапевт.
– Да нет у меня никакой уверенности, – сказал пациент, – я просто не должен его снимать.
– Мне-то вы это зачем говорите? – спросил психотерапевт.
– Да дело в том, – ответил пациент – что вы вот говорите, меня подвергали всяческим тестам, подтверждающим, что я говорю правду.
– И что?
– Тогда, скорее всего, я и говорю правду – в том числе и сейчас.
– Правду бреда, – уточнил психотерапевт. – Я всё избегал этого слова – будь вы реальны или галлюцинаторны, но всё равно обидно. Но теперь - вот вам ваш бред, если на то пошло! Но допустим. Правда есть правда. Для вас ведь оно без разницы. И – повторю – и что из того, что вы говорите правду?
– А то, что кто-то из нас врёт. Кто врёт в галлюцинации – пусть даже в чужой – тот всё равно врёт.
– Э, – сказал психотерапевт, – вы намекаете, что я вру? А ну-ка поподробнее с этого места!
– Да с любого места – кто-то из нас врёт. Или же пусть не врёт, а просто думает, что говорит правду: вот как я. А это значит, что сама ситуация – ложь.
– Да, она ложь: это ваш бред, – сухо заметил психотерапевт.
– Или не бред (сами сказали). Или не мой.
– И не мой, – засмеялся психотерапевт.
– Да я не о нас говорю. О самой ситуации. Вот вы сейчас, где вы, думаете, сейчас находитесь?
– Я? Я у себя на даче, поливаю цветы… – ответил психотерапевт.
«Я у себя на даче, поливаю цветы», – сказал он себе.
– Но откуда вы это знаете?
– Из того факта, что я поливаю цветы на собственной даче.
– Но не говорите со мной.
– Нет, не говорю.
– Но, однако, находитесь в этом кабинете и отвечаете на мои вопросы.
– Послушайте, – возмутился психотерапевт, – я ведь не говорил вам, что во всём этом так уж всё мне ясно. Я как раз и говорил, что всё неясно. Да, действительно, иной раз я ловлю себя на чувстве, что не поливаю цветов, а – как, например, сейчас – говорю с вами… Хотя я почти уверен, что прямо сейчас поливаю цветы!
– На даче?
– Да, на даче!
– И говорите со мной?
– Да!
– Поливая цветы?
– Нет, чёрт побери!
– А с кем ещё вы обычно говорите?
– Обычно? Ну, скажем, с директором клиники. Со своей женой.
– Блондинкой?
– Брюнеткой. Блондинок не терплю. Конечно, – психотерапевт предостерегающе поднял руку, как бы призывая пациента замолчать, – я понял, что вы хотите сказать. Что мы оба с вами в чьём-то бреду.
– Да, только не оба. Вернее, оба – но на разных основаниях. И это не бред.
– А что же это?
– Вы тут доктор, а не я. Ну, если вы не решаетесь – то назову эту штуку сам. Ну, скажем, «гипномеханизм».
– Неплохо.
– А вот ещё лучше: «гипноспектакль».
– Да, тоже пойдёт. И мы, значить, просто персонажи этого самого «гипноспектакля»?
– Вы – персонаж. А я – нет.
– Да – вы персонаж психушки. К тому же всё может быть ровно наоборот: вы кукла, персонаж. А я – тот, кого этим спектаклем (якобы! якобы!) «разводят».
– Да, может и так. Мне, конечно, было бы обидно – но истина дороже. Видите, как всё просто!
– Да, очень! А я-то всё думаю – почему это всё так просто – даже не верится! Иногда даже хочется снять скафандр – и надрать марсианам задницу!
– Зря вы смеётесь – сейчас мы оба это и сделаем.
– Надерём марсианам задницу?
– Нет, активируем скафандр. И ну да – взорвём их к чертям.
– А где вы видите скафандр? – спросил психотерапевт.
– А где вы видите дачу и цветы? Высотку МГУ? Космический эсминец? Клинику? Жену-брюнетку? Проспект Вернадского?
– Иногда я кое-что из этого вижу, – задумчиво ответил психотерапевт. – А иногда нет. Но вот скафандра я не вижу никакого – и никогда. А сейчас особенно.
– И тем не менее, – сказал пациент, – он здесь, в этой комнате.
– И чем бы он мог быть? Фиалкой? Словом «свободолюбие»?
– Вы, кажется, не поняли: скафандр на мне.
– Это если вы – космонавт, – сказал психотерапевт. – Но если космонавт я – то скафандр на мне (если следовать вашей логике). Хотя я думаю, что команда «активировать взрывное устройство» может запускаться действием, скажем, «разбить окно». Или – лучше – «облизать ножку стола». Словом, эта команда должна быть очень надёжно запрятана. Или такой команды вообще нет.
Он немного помолчал.
– Допустим, вы правы, хотя мне не хотелось бы вас обнадёживать и к тому же расставаться, в частности, со своею дачей. Там, на корабле, – продолжил он, – «мы» должны были активировать устройство – ведь выбора у «нас» не было. Сняв скафандр, «мы» тут же были бы убиты – или похуже того. Потому ситуация там сейчас такая: «мы» – кто-то из нас (если мы – не одно и то же) – держим палец на кнопке. Прошла минута. Пять. Пусть десять. Но в любом случае не так уж много времени. Не годы. Не десятилетия.
А ведь здесь прошло тридцать лет – и, похоже, события здесь развиваются не по их сценарию. Устроителей спектакля, я имею в виду – пусть даже космических пришельцев, в которых я не верю ни на миг. Это долго объяснять, но можно и так: если эта область полностью бы ими контролировалась – то вы бы сразу сняли палец с кнопки. Поправка: сделали то, что им надо. Ведь это и является их целью. И всё бы на этом кончилось.
А раз этот… назову это сном, хотя это и неверное определение. Раз этот сон относительно автономен, то вы можете спокойно прожить в нём до старости, завести семью, вырастить детей…
– Стоп, стоп! – перебил его пациент. – Всё это у меня есть… квартира, профессия, дети, жена, машина. Это всё есть – у того меня, кто сейчас стоит перед вами, и который, как вы утверждаете, исчезнет, как только я выйду из вашего кабинета. Есть также я – пациент психушки.
Но есть и я, который стоит сейчас с пальцем на кнопке взрывного устройства – на кнопке, выключающей реальность – и он на неё нажмёт. Просто потому, что мне это очень хочется сделать, и ещё потому, что ни у кого здесь нет другого выбора!
– Но как вы найдёте эту кнопку? – рассудительно спросил психотерапевт. – Вы же её не видите.
– А я закрою глаза, – ответил пациент.
Он закрыл глаза, нащупал в галлюцинации кнопку и нажал на неё.
И он увидел себя со стороны – увидел со стороны себя, куклу, свой кукольный мир, которого становился сейчас несуществующим в неизмеримо большей степени, чем обычно, потому что именно в этот момент этот мир лениво сворачивался в маленький конвертик, а потом исчез.
Но он успел увидеть командора, стоящего с поднятой вверх рукой – увидеть зелёных, чешуйчатых, красивых, хотя и устрашающих инопланетян, застывших вокруг командора в разнообразных позах – и, конечно, смог увидеть сам взрыв, реалистичность которого была просто потрясающей.
Этот взрыв в клочья разнёс корабль – и военно-космическую базу землян, находившуюся поодаль – и астероид, отнятый инопланетянами для строительства неприступной космической крепости у его мирных жителей, испокон веков культивировавших на нём корнеплод патараста – и много другого, о чём и вспоминать не хочется.
И тогда – и вдруг! – практически одновременно со взрывом – эсминец вынырнул из подпространства близ Земли и, чуть не снеся одну из её лун, в конце концов благополучно приземлился.
Да, эсминец прилетел обратно на землю, командор – говорят – был в конце концов излечен, хотя и долго лежал в психушке, затем женился на брюнетке и преуспел в бизнесе, связанным то ли с градостроительством, то ли – что вероятней – с психотерапией, а часть остова звёздного корабля через триста лет была помещена в Музей космонавтики, где поныне и находится, до сих пор привлекая внимание посетителей, особенно детей, своей необычной историей. Детям разрешено лазать по его замысловатым конструкциям и даже жать на кнопки пульта в командорской рубке. Но особенно любят они скафандр, внутрь которого им также позволено залезать. Побыв всего минуту в этой космической одежде, многие из них, повзрослев, становятся кто звёздным пилотом – кто психоаналитиком.
А кто и плоскорожим космическим чудовищем, покрытым зелёной чешуёй.